Леви подходит ко мне вплотную, так чертовски близко, что я чувствую легкий аромат одеколона, которым он побрызгал на шею, смешанный со сладким, естественным мужественным запахом, который присущ только ему. Я чувствую тепло, исходящее от его загорелой кожи, и с трудом сглатываю, но он просто продолжает придвигаться ближе, пока его грудь не прижимается прямо к моей.

Он возвышается надо мной. Он, должно быть, ростом не менее 6 футов 3 дюймов и сложен как гребаный бык. Он раза в три больше меня. Такой человек, как этот, мог бы переломать мне кости одним движением запястья.

Я не сомневаюсь, что он чувствует мой учащенный пульс, черт возьми, мое сердце бьется так чертовски громко, что он, вероятно, слышит его испуганный стук. Он прижимается ко мне, и я перевожу дыхание, молча заставляя себя думать о более приятных временах в моей жизни, а не о тех ужасных вещах, которые он собирается со мной сделать.

Леви опускает голову, и его нос скользит по моей коже, мучая меня своим молчанием.

— Чего ты хочешь? — Спрашиваю я, стискивая челюсть и отчаянно пытаясь отгородиться от него, но он уже в моей голове, даже не сказав ни единого слова.

Кончик его носа проходит вверх от нижней части моей челюсти до виска, где и останавливается. Он вдыхает мой запах, и я закрываю глаза, пытаясь унять дрожь ужаса.

Из глубины его горла вырывается низкое, звериное рычание, и я сдерживаю слезы, готовясь к смерти. Но когда ничего не происходит, я снова открываю глаза и тяжело сглатываю, прежде чем медленно наклонить подбородок, чтобы встретиться с его темным, ужасающим взглядом.

Прерывисто выдыхая, я пытаюсь собрать те немногие силы, которыми обладаю.

— Чего. Ты. Хочешь? — Требую я, не готовая стоять здесь всю ночь и играть в его извращенные игры.

Уголки его рта поднимаются в подобии злобной усмешки, но он сдерживает ее, когда что-то упирается мне в живот. Мой взгляд опускается на его руку и обнаруживает скомканное в пальцах черное шелковое платье.

Его глубокий, рычащий голос наполняет камеру, и я снова смотрю на него.

— Надень это.

Я инстинктивно забираю у него платье, мои колени дрожат, когда я чувствую, как звук его глубокого голоса вибрирует прямо в моей груди. Понимая, что у него все еще есть планы на меня на сегодняшний вечер, я поднимаю подбородок и прищуриваю глаза.

— Зачем? — Я огрызаюсь, не собираясь облегчать ему задачу, когда мой взгляд устремляется к открытой двери камеры. Он оставил мне прекрасную возможность сбежать, если, конечно, я смогу пройти мимо него.

— Потому что я так сказал, — рычит он, не замечая моего нежелания. Я уверена, что такой человек, как он, не слышит слова "нет", если только это не последняя мольба его жертвы о пощаде. — Ты наш гость и присоединишься к нам за ужином.

Я выгибаю бровь.

— Гость? — Я смеюсь. — Скорее, гребаная заключенная. Скажи мне, сколько еще "гостей" ты держишь здесь внизу?

Леви не отвечает, просто продолжает смотреть на меня своим мертвым взглядом, пока мое терпение не берет верх.

— Ты, блядь, издеваешься надо мной, — усмехаюсь я, тут же сожалея о своем тоне, когда его глаза вспыхивают гневом.

Я кладу руку на его твердый живот и заставляю его отступить на шаг.

— Ты хочешь нарядить меня в какое-то дерьмовое платье, которое, вероятно, принадлежало какой-нибудь мертвой женщине, выставить меня напоказ перед своими братьями-психопатами и угостить ужином? Ты действительно ебанутый на всю голову.

Леви наклоняет голову набок точно так же, как двигалась голова его брата прямо перед тем, как он вырубил меня.

— Это платье принадлежало моей матери, — говорит он мне ровным, бесстрастным тоном. — И ты права. Она, блядь, мертва. А теперь надень платье, пока я не сделал это сам, и поверь мне, тебе это не понравится.

Сжав челюсть, я отказываюсь отводить от него взгляд, но даже если бы захотела, это невозможно. Он держит меня в заложниках одним своим взглядом, но теперь этот взгляд кажется намного большим, чем просто гнев.

— Сейчас же, — приказывает он, его тон падает еще ниже, вероятно, он разозлился, что мой вопрос вызвал воспоминания о его покойной матери, но серьезно, откуда мне было знать?

— Ты хочешь нарядить меня, как гребаную куклу Барби, в одежду твоей покойной матери? Ты что, не видишь, насколько это хреново?

Он сжимает челюсть, а мощные мышцы шеи вздрагивают, отчего его извилистые татуировки кажутся почти настоящими. Пальцы он сжимает в кулаки, и мой взгляд останавливается на них, зная, что всего один удар, и я могу быть мертва.

Я прерывисто вздыхаю и медленно перевожу взгляд обратно на его широкое тело, чтобы встретиться с ним взглядом, зная, что я уже зашла слишком далеко, но я не могу понять, в какую игру мы играем. Сидеть ли мне тихо и делать то, о чем меня просят, в надежде отсрочить неизбежное, или же пойти напролом и сделать их время со мной таким же адским, как и мое время с ними?

Мои пальцы впиваются в мягкий шелк, и я пытаюсь сделать глубокий вдох, желая перейти к делу.

— Почему я? — Спрашиваю я тихим голосом, уже измученная его бредом.

Его взгляд становится жестче, и я слишком быстро понимаю, что он не собирается ничего объяснять. Я собираюсь оставаться в неведении столько, сколько парни сочтут необходимым.

Леви не двигается с места, просто остается передо мной со своими устрашающими размерами, более чем готовый действовать, если я не потороплюсь и не сделаю то, о чем он просит. Так что, не имея другого выбора, я выпускаю ткань из пальцев и натягиваю ее через голову, позволяя ей соскользнуть на место, на мгновение возненавидев те несколько коротких мгновений, когда шелк скрывает мое зрение.

Готическое платье облегает меня как перчатка, ниспадая по телу, пока подол мягко не касается камня у меня под ногами. Вырез опускается между грудей, а тонкий кусочек ткани удерживает его вместе и не дает моим сиськам вывалиться наружу, но сзади у глубокого выреза ничего нет… или ткань просто отсутствует. Вырез доходит прямо до моей задницы, и если бы я была чуть ниже ростом, я уверена, что моя задница торчала бы из него.

Мой взгляд возвращается к Леви, и он делает шаг назад, его мертвые глаза сканируют изящный изгибы моего тела и оценивают меня, но выражение его лица не меняется. Он абсолютно ничем не выдает себя и просто так разворачивается на каблуках и направляется к двери камеры.

— Двигайся, — требует он, не потрудившись оглянуться, предполагая, что я слепо последую за ним, но какой выбор он на самом деле оставил мне? Я могу либо остаться здесь, в гребаной камере с привидениями, либо последовать за ним, получив краткое представление о планировке объекта и, надеюсь, узнав кое-что о том, какого хрена я здесь нахожусь. Поэтому, не раздумывая ни секунды, я волочу босые ноги по холодному камню и двигаю своей гребаной задницей.

Шаги Леви широки, из-за чего угнаться за ним практически невозможно, но я делаю все возможное, держась достаточно далеко, чтобы сбежать, если увижу возможность, но что-то подсказывает мне, что такая возможность мне не представится. Кроме того, судя по его размерам, он смог бы поймать меня в считанные мгновения.

Если я собираюсь попытаться сбежать, то делать это нужно с умом, а бегать по их дому, совершенно не представляя, куда иду, — не самый умный ход.

Леви ведет меня по темному коридору, похожему на туннель, тускло освещенному маленькими подвесными лампами, которые отбрасывают волны желтого света, но далеко это не уводит. Дорожка выглядит так, будто выходит прямиком из какой-то извращенной средневековой камеры пыток. Это чертовски жутко. Может быть, это действительно старый замок, в котором они меня держат.

Просто чертовски идеально. Замок — это именно то, что мне нужно. Это место, вероятно, полностью оборудовано миллионом различных комнат, сотней кухонь, тысячей ванных комнат и идеальной камерой для убийств, оборудованной в соответствии с их желаниями. Даже если бы я действительно решила сбежать, я бы заблудилась в течение нескольких секунд.