Похороны и все сопутствующие мероприятия пронеслись как в бреду. Со словами сочувствия ко мне подходили его друзья и коллеги. Я не запомнила их лиц, как и тех фраз, что они говорили. Мне бы хорошенько порыдать в подушку, но слёзы не шли, и боль так и осталась комком в груди.

Стены квартиры давили. Я хваталась за любую возможность чаще покидать опустевшее гнездо. Посидеть с детьми соседки — пожалуйста. Растолковать закон отстающей однокашнице — разумеется. Подменить коллегу на работе — тысячу раз «да»!

И ещё хотелось во что бы то ни стало окончить вуз. До выпуска оставалось менее года, а я не привыкла сдаваться. Да и какие теперь у меня могли быть занятия, кроме карьеры? Разве что общение с парочкой друзей.

— Тебе нужно сменить обстановку, — в один прекрасный день заявил Лёша, подсаживаясь ко мне в столовой, — а то на итоговые экзамены сил не хватит. Съездила бы к морю, повалялась на пляже, подставила бы солнышку свой ужасный цвет лица.

Я одарила его красноречивым взглядом, не переставая расправляться с жестковатым куском говядины.

— Тогда работу. Поменяй хотя бы её! — он поднял ладони в знак добрых намерений. — Нет, правда. Ты лучшая на курсе, а прозябаешь в мелкой конторке. Ты уже решила, куда подашься после выпуска? По глазам вижу, что нет. Но тебе ведь нужно подумать о будущем, особенно теперь, когда…

Ты осталась одна. Моя рука потянулась к компоту, но остановилась на полпути, когда Лёша, откашлявшись, продолжил:

— В фирме моего отца конкурс на должность помощника юриста. Они не берут студентов на полную занятость, но стажировку могут предложить. Хочешь попробовать?

Я наконец перестала жевать. «Воронцов и партнёры» — одно из старейших адвокатских бюро, отстаивающих интересы клиентов в стране и за рубежом. Даже если я не получу должность по окончании стажировки, если решу податься на государственную службу, как планировала, практика у них — сама по себе большая удача и честь.

— Круто, но неудобно, — вздохнула я. — Как-то не с руки мне получать работу по протекции…

— Стоп-стоп-стоп! Такого я тебе и не обещал. Я только организую собеседование, а дальше ты сама. Са-ма! Так что, если тебя возьмут, то только благодаря твоим знаниям и обаянию, а не мне.

В общем, я согласилась. И ушла из нотариальной конторы. И была почти счастлива, до ночи разгребая завалы бумаг в офисе на Садовом, пока однажды шеф не отправил меня с пакетом документов к важному клиенту.

— Котельническая набережная, дом 1/15кБ, — я прочитала адрес на конверте вслух.

— Это знаменитая высотка у места слияния Яузы и Москвы-реки, — подхватил Лёша, входя в кабинет.

— Да, точно, — я окинула взглядом его вьющиеся от влаги волосы и бежевое пальто в тёмных, как у леопарда, пятнах. — А ты чего здесь?

— Заехал пригласить отца на ужин.

— Не получится, Юрий Валентинович уехал в аэропорт.

— Уже знаю, мне сказала секретарь.

Лёша часто появлялся в офисе, засиживался допоздна у отца в кабинете и был в курсе основных дел фирмы. Поначалу я задавалась вопросом, почему он не работает здесь на постоянной основе, как, например, я. Позже выяснилось, что Воронцов готовит сына к тому, чтобы возглавить представительство в Швейцарии. Была бы его воля, Лёша бы уже учился в Берне, но мой упрямый друг не слишком-то стремился уезжать.

Лёша заглянул мне через плечо и прочитал имя адресата:

— Топь Игорь Ильич. Ну и фамилия! — хмыкнул он. — Как корабль назовёшь… Постой! Это же о нём трубили СМИ пару месяцев назад!

Я пожала плечами.

— Ты разве не слышала?

— Как-то не до того было.

— Чёрт, ты права, извини, — он потёр переносицу, — Просто очень уж громкое дело. Короче, соучредители обвинили его в хищении средств холдинга, но защите удалось доказать, что собственность в Европе приобретена им законным образом — на дивиденды. А раз след украденных денег не засекли, то кражи, получается, как бы и не было. И теперь уже он, Топь, обвиняет партнёров в подлоге и клевете. Кроме того, — Лёша понизил голос до шёпота, — на днях отец упоминал, будто некий крупный предприниматель собрал на бывших товарищей компромат и просит представлять его интересы в суде.

— Совпадение? — вздёрнула бровь я.

— Не думаю, — подыграл Лёша.

Я закинула конверт в портфель и стащила пальто с вешалки.

— Я тебя подвезу.

— Ты же сам говорил, что устроишь только собеседование, а дальше всё сама. Вот я и выполню сама поручение шефа.

— Да ну, брось. Там темнеет, и льёт как из ведра.

Пятна на его груди уже подсохли, но на плечи с кончиков волос то и дело падали новые капли.

— К тому же, — добавил он, — я никогда не был в этой высотке, а ведь она снималась в «Москва слезам не верит».

— Правда? — по-детски спросила я.

— Да, — ответил он, пропуская меня вперёд в дверях, — правда.

Я задрала голову, чтобы видеть, где заканчивается памятник архитектуры и начинается кобальтовое небо. Ливень сошёл на нет, оставив на память о себе противную морось. Стылостью и тиной тянуло от реки. Я обхватила себя руками. Забыла пальто на заднем сиденье машины.

— Не спи, замёрзнешь! — Лёша подтолкнул меня ко входу. — Припарковался не очень удачно, но мы же ненадолго, да?

— Мне велели только передать документы. Это не должно занять много времени.

Мы поднялись по мраморным ступеням, и я, под впечатлением от вычурных светильников, лепнины, барельефов, картин безоблачного советского будущего, застыла в холле с лифтами, как мушка — в золотой смоле.

— И как понять, который из них идёт на четвёртый этаж? — спросила я, но, оглушённая звуком собственного голоса, многократно усиленного местной акустикой, пугливо втянула голову в плечи.

Привыкший к роскоши наследник Воронцовых не терял присутствия духа.

— Попробуем этот, — сказал он, вдавливая кнопку вызова в панель.

Квартира клиента находилась в конце коридора, у окна, через которое благодаря высоким потолкам был виден кусочек хмурого неба.

Я полюбовалась на посеребрённые цифры, сравнила с номером квартиры на конверте и занесла над дверью кулак. Стоило мне коснуться створки, та приоткрылась и тут же захлопнулась от сквозняка.

Обернулась. Вечно улыбчивый Лёша в недоумении хмурил брови.

— Дай-ка я… — он отодвинул меня в сторону и потянулся к ручке, но я перехватила его кисть.

— Нужно позвонить в полицию, — сказала я, вынимая из кармана смартфон. — Так будет правильно.

Он кивнул, и я отошла к окну. Сигнал в этом здании отчего-то сбоил. Мне пришлось несколько раз повторить данные оператору, потому что связь прерывалась, и нам с девушкой на другом конце трубки с трудом удавалось перекрикивать шипение и гул.

Лёша говорил, что я всегда всё делаю правильно. Из его уст это звучало не как комплимент. Быть может, чтобы доказать мне, что правила существуют для того, чтобы их нарушать, он открыл эту чёртову дверь. Во всяком случае, в коридоре моего смелого, но, увы, глупого друга не оказалось. Тот был вызывающе пуст и тих.

Мне сделалось жутко, однако ждать в полнейшем неведении было страшнее. Я нажала на ручку, шагнула в прихожую. С абажура на комод стекал неяркий свет. Из глубины квартиры доносился вой ветра и отдалённый звон колоколов. Слева и справа бурели закрытые двери, впереди арка словно приглашала войти. Через неё я попала в гостиную с изысканной мебелью, впечатляющим собранием виниловых пластинок, коллекцией книг в переплётах с золочёным тиснением. В многоярусной люстре под потолком не было жизни. Тускло горели настенные бра. Французский балкон был распахнут настежь, и, будто водоросль на дне, колыхалась прозрачная тюль.

Я бы залюбовалась интерьером, не порть его труп седоволосого мужчины в чёрном домашнем костюме на белоснежном ковре. Последний, скорее всего, придётся выбросить — он напился крови своего хозяина, отчего сильно побагровел.

У стены, привалившись к той спиной, полусидел-полулежал Лёша. Без сознания, но живой. Бок его светлого пальто пропитался красным. Грудная клетка вздымалась и опускалась. Изнутри рвались хрипы, и гуляющий в комнате ветер уносил его неровное дыхание в надвигающуюся на город ночь.