— Ты! — рыжий испепелял меня взглядом. — Ты уверяла, что я не пожалею, если возьмём девочку с собой! Ты ошиблась! Я пожалел и ещё как! Не просто дезертир, а похититель ребёнка главнокомандующего!!! Да он же прикончит не только нас, от Эджервилля камня на камне не останется!

Мои пальцы сдавили виски. Почему из всех амирабийских детишек мне досталась дочь Константина Кольдта? В придачу с секретом, о коем знать не просто не положено, а противопоказано. Ну вот как, как можно быть настолько невезучей?

— А при чём тут невезение? — Томас, наверное, расслышал мои стоны. — Напротив, я вижу в этом стечении обстоятельств большую удачу.

— Издеваешься? — с кислой миной поинтересовался Ник.

— Отнюдь. Кольдт — человек, у которого точно есть грифонья кровь.

— Всё-таки издеваешься.

— Понимаю, что вы имеете в виду, — вмешалась я, придя в себя. — Мы не знали, как раздобыть кровь грифона для зелья. Теперь же можно попросить о маленькой услуге благодарного отца, так?

— Так.

— Нет, вы точно издеваетесь! — вскипел Николас. — Да он не пустит на порог и рта не даст раскрыть. От нас останутся не слишком симпатичные угольки. Ну вспомни, Кара, как ты окрестила его, сидя на пегасе? Вижу, что помнишь. Он тоже вряд ли забыл. Этот не забывает ничего!

— Я сам попрошу его, не трясись так, Кара, — вступился Шелли-старший. — Смотрите, лепесток по-прежнему необходим, поэтому вы отправитесь за ним, как планировали. С моей помощью Калеб составит письмо Кольдту, в котором сообщит, что в дом оранти неизвестную, но, по всей видимости, знатную девочку доставили нашедшие её в лесу мужчина и женщина (что, кстати, правда). «Не может ли она быть вашей дочерью, альтеор?» — спросит Калеб. И когда Константин примчится за ребёнком, как бы невзначай попросит у него немного грифоньей крови для перемещения в пиропольский храм. Ведь старику так хочется узреть воскресную службу в столице, но провести два дня в экипаже не позволяет здоровье.

— Гениально! — заметила я. — Только не хочется втягивать в это Калеба.

Томас пожал плечами.

— Поздно. Вы втянули этого пройдоху тогда, когда впервые ступили на его порог.

Он всё-таки сжалился над моей издыхающей совестью, поэтому со смехом добавил:

— Не волнуйся, надо же старому авантюристу как-то развлекаться!

— Получится ли? — засомневался Николас.

На это Томас ответил мудростью:

— Пока не попробуешь, не узнаешь. Пусть будет сюрприз.

— Это здесь?

Николас кивнул. Он взглянул на позеленевшую от времени бронзовую дверь и зажмурился. Пламя и корона. Символ династии Игнисов, отражая Око, ослеплял. Головы статуй у входа в чёрную мраморную коробку сжимали такие же, как герб, искрящиеся венцы.

Чтобы добраться сюда, мы сошли с торгового тракта, прилично не дотянув до городской стены. На этот раз наш путь лежал к лесистым холмам, у подножья которых обрели покой те, чья жизнь прошла в шумной столице. Теперь их сон тревожил только скрип деревьев на ветру.

Пиропольское кладбище было не таким, к каким я привыкла на родине. Оно напоминало готический некрополь из журнала о путешествиях по Европе, и я, крутя головой как сова, смотрела во все глаза на саркофаги с причудливым орнаментом, каменные скамейки с сетками трещин, заросших изумрудным мхом, скульптуры, каждая из которых была произведением искусства, и чуть быстрее отворачивалась от купидонов на неестественно коротких плитах.

Особенно мне понравилась фигура девушки, высеченная из белого мрамора с золотыми прожилками. Как, должно быть, любили оригинал те, кто, не жалея средств, велел изваять копию в полный рост! Словно живая, она тянула руки к небу, опустив ресницы от яркого света, улыбаясь краешком нежного рта. Мастер сумел обмануть природу. Ветер налетал, чтобы сбросить вуаль, поиграть с локоном, разметать юбки, но уносился, подвывая, ни с чем.

Я хотела приблизиться, чтобы прочитать надпись у её стоп. Вдруг получилось бы узнать, кто она. Но Николас, не обращая внимания на мой интерес, упрямо тащил меня вперёд. Я успела разобрать лишь: «Кристина, ты…», и на этом всё.

Было очень тихо, спокойно, только шелестели, срываясь с ветвей, листья. Как пояснил Николас, днём сюда никто не ходил, зато по вечерам наведывались парочки, прогуливались философы, искали вдохновения творцы. Вот почему мы не пытались прикрыть свою миссию потёмками, а стояли у склепа под вздёрнутым над головой Оком.

— Попробуем открыть? — я тронула плечо Ника. — Надеюсь, меня не поразит какое-нибудь древнее проклятье.

— Не должно.

Уголки моих губ опустились.

— Вообще-то я пошутила.

— Не знаю, — пожал плечами он, — я читал, будто дверь в усыпальницу отворяется только при приближении членов королевской семьи. Враки, наверное.

— Заодно и проверим.

Я потянула на себя медное кольцо и заглянула в чёрную пасть, окатившую ледяным дыханием моё лицо. По спине побежали мурашки, но я всё ещё могла шутить.

— Может быть, никакая не тёмная, а потерянная дочь короля?

— Значит, враки, — сделал вывод парень и, отодвинув меня, вошёл в склеп.

Я следовала за светочем, стараясь смотреть под ноги, чтобы не споткнуться и не сломать о ступени хребет. По мере спуска холод усиливался, мрак густел, звонче гудела тишина. Моё дыхание превратилось в пар, сердце частило как ходики, перемалывающие время. Когда лестница кончилась, один за другим вспыхнули магические светильники, являя взору залу с рядами медных плит в стенах и одним стеклянным ящиком посередине.

В сказочном гробу, подвешенном на цепях меж колонн, покоился прадед Константина Кольдта. Благородного лица не коснулся тлен. Иллюзию румянца на щеках создавали красные отблески ламп. Казалось, ресницы мужчины мелко дрожат, а на внутренней стороне стекла вот-вот появится пятнышко конденсата. Но нет, в этом теле не было жизни. Только плавно покачивался цветок, парящий над диковинным ложем.

— Да! — неожиданно громко для этого места воскликнул Шелли.

Разбуженное эхо помножило его «да» на дюжину более мелких и стряхнуло пыль с потолка и колонн нам на головы. В светильниках дрогнул огонь.

— С ума сошёл?! — я уколола локтем бок парня. — Они же спят!

— Ну да, вечным сном, — буркнул тот, потирая место ушиба.

— И кто тут фламиец, ты или я? Имей уважение.

Он цокнул языком и наверняка закатил глаза. О последнем я могла только догадываться, ведь Ник повернулся спиной и немного присел, чтобы мне было удобнее извлекать из ранца за его плечами дневник Мелиссы.

Книжица раскрылась сама собой на странице, которую читали чаще других. Если где и хранить дар тёмных, то только на строках о знаках. Я подумала о принцессе, вспомнила слова феникса, перебрала всех местных богов, попросила помощи у земного.

Сознание залило чёрной гуашью. Затем из темноты проступил образ лепестка, серебристой молнией блеснула руна левитации. Я крутанула кистью — необходимая часть цветка отделилась от целого и зависла под потолком. Мои пальцы согнулись, маня, и на открытые листы послушно скользнуло смоляное пёрышко.

Вот когда нужно было кричать «Да!». Вместо этого я, широко улыбаясь, взглянула на Николаса. Медовые глаза светились торжеством. Жаль, длилось это недолго.

— Смотри! — выдохнул он, указывая на стеклянный гроб.

И я смотрела… Как орхидея осыпалась на глянцевую поверхность прахом, как бежали трещины и ширились пятна, как над ранее неизменной плотью брал верх распад. Богатая ткань, все регалии ввалились в ветхий, побуревший скелет. Дневник захлопнулся в моих руках, и я, преодолевая дурноту, убрала его в ранец.

— Идём, — мрачно сказал Николас. — К вечеру на кладбище будет людно, а за такое приз не дадут.

— Угу, — промычала я.

Тёплая ладонь обхватила мои ледяные пальцы.

— Эй, ему всё равно, а тебе домой надо. В конце концов, — хмыкнул он, — может, оно и к лучшему. Хоть похоронят мужика по-человечески.

Несмотря на слова Николаса, я ползла по лестнице как улитка, увязнув в суеверном страхе и дурных предчувствиях. На поверхности в глаза ударил слишком резкий после подземелья свет. Когда способность видеть вернулась, я обнаружила, что наш визит в королевскую усыпальницу вовсе не был тайной. Буквально в десяти метрах от нас стояли оба Кольдта и ещё солдат.