Перо тоже полетело в чашу. Как только оно коснулось субстанции, та загорелась. Ядовито-оранжевое пламя опало, оставив напитку тревожный красный цвет.

Кольдт передал посудину верному слуге, сцапал меня за локоть и потянул в центр зала. Нас окружали письмена, которые Мэнни одно за другим окроплял зельем. Мне хотелось попросить Константина, чтобы обнял меня, но я промолчала, как всегда. И пропустила тот момент, когда он сделал шаг и крепко прижал меня к себе одной рукой. В другую господин Скотт вложил оставшееся зелье.

— Это только для того, чтобы нас не разметало по разным вселенным.

— Ладно, — вяло отозвалась я.

Его рука переместилась с моей спины ниже. Пальцы слегка сжались.

— Сдурел?! — возмутилась я, ударяя его ладонью в грудь.

— Так-то лучше. Сосредоточься. Думай о точке выхода. Помнишь?

— Да.

— Вот и хорошо, — сказал он и сделал глоток, затем поднёс напиток к моим губам.

Боль! Дикая боль пронзила сердце копьём. Я хотела захватить толику воздуха, но не могла произвести ни вдоха. Сквозь кровавую пелену смутно видела лицо Константина, его расширенные глаза, стиснутые зубы. Несмотря ни на что, он держал меня крепко, не отпускал. Только благодаря этому я всё ещё стояла на ногах. Но всему приходит конец. Вместе мы рухнули на колени. Где-то кричал Мануэль. Кольдт завалился на спину, я упала сверху. Моя щека оказалась у него на груди. Стука не было. Мои веки тоже закрылись.

— Кара? Кара! — не отставал голос.

Кто-то настойчиво тряс за плечи.

Верните мне подушку. Накройте одеялом.

— Можно я сегодня не пойду в школу?

— Что?! Да очнись же ты наконец!!!

Слабо пыталась отбиться от назойливого мужика. Весьма привлекательного, кстати. Длинные ресницы, красивые губы, глаза — что твои изумруды. Это же…

— Константин! — завопила я, хватаясь за его плечи: — Ты живой, и я, я тоже!!!

Кольдт вздохнул с облегчением, рукавом отёр со лба пот. Я осмотрелась. Ну дела! Мы привалились к кафельной плитке под мостиком в центре зала на знаменитой станции метро. На пироне по обеим сторонам от перехода стояли пассажиры. В ожидании поезда, они листали ленту новостей в смартфонах, переворачивали газетные листы, прогуливались из стороны в сторону, не обращая на нас внимания. Действительно, кому нужны два иностранца в диковинных одеждах? Мало ли чудиков в Москве?

Покрутив головой, я заметила, что воздух в метре от нас уплотнялся, образуя что-то вроде полупрозрачной плёнки, слегка искажающей соприкасающуюся с ней материю. Аномалия рассекла серый гранитный квадрат под собой на две половины, верхняя из которых сместилась влево, в то время как нижняя подалась вправо. Мой указательный палец погрузился в тягучее марево, словно в кисель. Портал… Но почему он привёл сюда? Наверное, именно с этим местом, с узлом, через который ежедневно проходит масса людей, у меня ассоциировался город.

Раздался дикий рёв. Из тоннеля брызнуло ярким светом. Кольдт оттолкнулся от стены. Вокруг его ладоней завибрировал воздух. Рискуя обжечься, накрыла его руки своими.

— Нет, нет, нет! Не надо! Это просто вагон! Ничего страшного! Сейчас он остановится, откроются двери, и эти милые люди продолжат свой путь с работы домой.

Кольдт кивнул и прикрыл глаза. На побелевшем лице застыло болезненное выражение. Меня тоже убивала эта какофония. До Амираби я и не думала, что можно довести до отчаяния звуком.

Тронула его пальцы. На шее дёрнулся кадык — он сглотнул. Осмелев окончательно, взяла за руку, потянула к противоположной платформе.

— Нам нужен другой поезд, в область, — постаралась объяснить, чтобы хоть немного успокоить, но он и так послушно следовал за мной.

В вагоне уселись на небольшой скамеечке в углу, где всего-то два с половиной места, но вечно втискивается третий человек. Монитор на стене показывал 20:45. Основной поток уже схлынул, и свободных сидений было вдоволь. К счастью, к нам никто не подсел.

Напротив дремала дама средних лет. Её подбородок касался груди, голова болталась из стороны в сторону в такт движению поезда, очки с толстыми линзами сползли на кончик носа, приоткрылся рот. Иногда она кренилась вбок, как Пизанская башня, отчего просыпалась и крепко прижимала к себе сумку с торчащей точно флагшток палкой сервелата.

Рядом с женщиной сидела девчонка с дредами, в чёрном пуховике, сапогах на огромной платформе. Её бровь и нос украшал пирсинг, а запястье — татуировка в виде пентаграммы. Взгляд скользнул по нам, чуть задержался на пальто Константина. Она одобрительно хмыкнула и снова потеряла к окружающему миру всякий интерес. Мобильник подсвечивал равнодушную маску, в которую превратилось её лицо.

— Она, что, ведьма? — шепнул мне на ухо Константин.

— Нет, просто есть такие люди — им нравится выглядеть мрачно.

— Хорошо, — сказал он, хотя в тоне его голоса не прослеживалось ничего хорошего.

Он изучил электронное табло с мигающими напротив названий станций лампочками. Сощурившись, рассмотрел схему метро. Глянул на наше отражение в тёмном стекле.

— Почему за окном ничего нет?

— Помнишь катакомбы под Пирополем?

— Хочешь сказать, мы под землёй?

— Да. Город большой. Эти поезда ездят очень быстро, потому что им ничего не мешает. Видишь картинку? — я ткнула пальцем в сеть разноцветных линий. — Это маршруты. Мы на красной ветке, двигаемся от центра к её краю.

— Хорошо, — повторил Кольдт, и мне это не понравилось.

— Что у них в руках? Почему они так пристально туда вглядываются? — он указал глазами на «ведьмин» смартфон.

— Я говорила тебе о волшебных зеркалах. Это карманный вариант. Через них работают, учатся, читают, пишут, связываются с родственниками, друзьями, коллегами. Да много чего ещё! Каждый день ведь новое придумывают!

— Это же… — он оттянул воротничок рубашки, словно тот его душил. — Невероятное могущество…

— Как сказать! — возразила я. — Кому-то служат волшебные зеркала, а кто-то — им. Некоторые используют их для просмотра всякой ерунды. Минуты, проведённые за этим бесполезным занятием, складываются в часы, те — в дни, дни — в года. Реальная жизнь проходит мимо.

— Ерунду? — переспросил Кольдт. — Вроде жонглирования пилами?

Я рассмеялась.

— Типа того!

Эскалатор медленно полз вверх. На встречном механизме вниз проплыла целующаяся парочка. Памятуя любовь моего спутника к нравственным нормам, я полагала, он схватится за сердце. Однако уголки его губ приподнялись — проводив влюблённых глазами, он смущённо улыбнулся. Я быстро отвела взгляд и сжала кулаки.

Держи себя в руках, Карина!

А на улице было белым бело! Осень не спешила покидать Пирополь, но в Москве уже выпал снег. Константин вдохнул морозный воздух и закашлялся.

— Что это?! — прохрипел он, сминая пальто на груди.

Я бросила понурый взгляд на мчащиеся мимо автомобили. Движение на этом шоссе не прекращалось даже ночью. Похлопала согнувшегося амирабийца по плечу.

— Ритмы мегаполиса.

— Ужасно! Как вы ещё не задохнулись? Не могу поверить, что здесь живут женщины, дети! Ты утверждаешь, будто мы уничтожаем свой дом войной, но вы не лучше. Доводить до такого состояния окружающую среду — самоубийство!

— Вот и любуйся, Константин! Смотри очень внимательно. Это ваше будущее без магии!

Я развернулась и пошла по узкой асфальтированной дорожке к жёлтым огонькам, выглядывающим из-за голых деревьев. Я любила смотреть на окна, в которых горел свет. Иногда среди стандартных люстр, занавесок и обоев попадались занимательные экземпляры. У одних на подоконниках был всякий хлам, у других — книги или цветы. В последнем случае квадратик в панельке светился фиолетовым. Мне бы тоже хотелось завести горшки с растительностью и цветную лампу. И пить по вечерам фруктовый чай, наслаждаясь результатом своих трудов. Константин быстро меня догнал и пошёл рядом, постоянно озираясь. Я его понимала. Однотипные дома похожи на лабиринт.

Благодаря усилиям дворника Джамиля и его семейства, которое тот последовательно перевозил в столицу, в подъезде было приемлемо, несмотря на унылую серо-буро-малиновую краску на стенах. Я нажала кнопку вызова, шагнула в раскрытую коробку. Мой спутник покосился на автоматические двери и был отчасти прав — им нельзя доверять, но увидев, что я спокойно жду внутри, счёл возможным присоединиться. Лифт тащился вверх, в прямоугольнике над нашими головами по порядку загорались цифры.