— Тогда почему?..

Он усмехнулся, откладывая недоеденный сэндвич (когда только успел сделать?), салфетка коснулась губ, в бокале взволновалось красное, когда пальцы обхватили тонкую ножку. Он откинулся на высокую спинку стула, и, когда я уже не надеялась, что отзовётся, сказал:

— Мне так нравится. Видишь ли, у меня достаточно обязанностей в статусе главнокомандующего, защитника королевства. Жизнь крон-принца строго регламентирована и протекает в свете, моя — посвящена войне. У отца есть преемники, законные. А я принял наследие матери и её имя. Так лучше для всех.

— Считаешь, жизнь на войне лучше?

Кольдт оторвался от спинки стула, локоть послужил опорой, когда он подался ко мне через стол.

— В твоих глазах я вижу отражение огненного смерча. Ты вспоминаешь это, глядя на меня.

Мои ресницы замельтешили, словно крылышки колибри — я заморгала в попытке отгородиться, прервав глазной контакт. А он тем временем продолжал:

— Я заметил, что ты разозлилась, когда мы, скажем так, пожурили Шелли за дезертирство. Знаю, что ты думаешь…

О, в этом нисколько не сомневаюсь, Гудини. *

— …Он слишком слаб для открытого боя, к тому же спас тебя и Сэм. Но он обязан был явиться к нам, доложить. Как ни крути, парень подвёл товарищей и страну. Власти бросили силы на поиски вместо того, чтобы дожать Гланца и закончить войну. Сколько ещё жизней она унесёт? Это безответственный поступок. Полагаешь преимуществом то, что превосхожу его по силе. Но я себе свободы от обязательств позволить не могу.

Пришлось сделать добрый глоток из бокала. В горле пересохло, дыхание сбилось. В небытие утекли десятки секунд, прежде чем я сумела заговорить.

— Там всё полыхало!.. Мы чуть не сгорели заживо, этот жар, выжигающий лёгкие дым…

Я не могла продолжать.

— Мне жаль. Когда следствие показало, что Антуан потерял Саманту именно в тот момент, когда я воспользовался магией, поверь, это стало причиной моих ночных кошмаров. И в то же время нет, я не жалею. Ледяные копья оставили от многих моих родственников, друзей, подчинённых, которых дома тоже кто-то ждал, груду осколков. Они растаяли у моих сапог, людей не смогли даже нормально похоронить. Видела фригонцев в действии? Понравилось?

— Нет! — я замотала головой отчаянно. — Мне вообще всё это не нравится! Ваша ненависть растёт как снежный ком, подпитывая сама себя, не имея на самом деле серьёзных оснований. Давние разногласия? В прошлом! Непримиримость магии? Но разность — это хорошо! В сотрудничестве вы могли бы достичь небывалых вершин, как это было в эпоху Лусеата. Выходит, все эти смерти бессмысленны?

— Разве не видишь? — он невесело усмехнулся. — Война в том или ином проявлении всегда будет там, где есть хоть малейшие различия между людьми, неважно, будь то раса, религия, обычаи, вид магии, или устремления. Животных и тех убиваем, лишь потому что они не мы. Не стоит искать во всём этом смысл, всё равно не найдёшь.

Мне хотелось накричать на него, обозвать циником, бросить свою правду в красивое лицо и наблюдать, как какой-нибудь её осколок угодит ему в сердце, если оно есть. Я не сделала ничего из этого.

— Это так печально, — только и сказала я.

Константин пожал плечами, подхватил бокал и прикончил вино одним махом.

— Да, наверное. Начало войны пришлось на расцвет моей юности, и мирной жизни я не ведаю.

— Это печально вдвойне.

Зелёные глаза блеснули в полумраке.

— Печально скорее то, что ты осквернила могилу моего прадеда. Между прочим, только за это следовало бы снести тебе голову. Шелли тоже, но я укоротил бы его прежде всего за самовольное оставление службы.

— Боги!.. — простонала я, накрыв ладонями пылающие щёки. — Мне так стыдно! Я хотела извиниться, но забыла. Забыла! Мы взяли лишь лепесток, а оно… а он… вдруг р-р-р-раз! И рассыпался.

Мои оправдания были более неказистыми, чем поступок. Я избегала смотреть на Константина, поэтому не сразу сообразила, что слышу… смех? Наверное, когда отняла руки от лица, я выглядела устрашающе. Иначе как объяснить то, что мой собеседник поднял ладони в мирном жесте.

— Я не злюсь на самом деле, — с улыбкой сказал он, — отец расстроился, это да. Но беднягу давно следовало погрести, а все эти тёмные штучки, бррр…

Мне на ум снова пришло слово, каким я привыкла его называть. Но мне ли жаловаться на его отношение к инциденту?

— Николас сказал то же.

— Значит, есть мозги. Хорошо, что остались на плечах.

Он снова рассмеялся.

Всё же Кольдты, кроме Сэм, — психи. Мы тут о жизни и смерти, а ему весело.

— Что?! — не сдержала раздражения.

— Ничего, — сдавленно проговорил он, прижимая к губам кулак. — Видела бы ты лицо Бальтазара, когда мы спустились. Таким кузена я ещё не наблюдал. Мне пришлось заставить его оставаться на месте, чтобы не бросился вслед за вами.

Это было не смешно, если задуматься. Но, представив, как Бальтазар мечется по склепу, а Константин и господин Грант ловят его, словно бешеного быка, я тоже прыснула, даже не пытаясь скрыть свою реакцию.

В покоях Саманты было тихо. Только ухала за окном ночная птица. Отбивали секунды часы. Как и предрекал Мануэль, девочка крепко спала. Сам управляющий читал в кресле у её постели какую-то книгу. Он поднял голову, едва мы переступили порог.

— Господин Скотт, — позвал Константин, потирая затёкшую шею. — Будьте добры, проводите нашу гостью, покажите где что и свободны. Я хочу побыть с дочерью. Наедине.

— Господин… — управляющий прижал руку к груди, поклонился. Он бросил краткий взгляд на девочку, прежде чем обратиться ко мне: — Прошу следовать за мной, госпожа.

— Я не… — начала было, но силы на возражения иссякли. Госпожа так госпожа. Причем вежливая, желающая хозяину дома:

— Спокойной ночи.

Константин не отвёл глаз от бледного личика, лишь махнул рукой. Жест мог означать одно из двух: «Да-да, спокойной и всё такое» или «Иди уже… спать».

Я и пошла, точнее — совершила марш-бросок в сопровождении Мануэля в гостевое крыло, проклиная масштаб особняка, а заодно Кольдтов с их богатством. Я могла бы съесть десяток ужинов, и все бы рассосались от вознесения из столовой на третий этаж и дальнейшего путешествия из восточного крыла в западное.

День был непростой, ноги гудели страшно, позвоночник удерживал корпус с трудом, глаза чесались и наверняка покраснели, голова тоже предавала, отяжелев. Самочувствие скакнуло по шкале вверх, как только я узрела отведённые моей особе покои.

Основную часть пространства занимала кровать из тёмного дерева, с резными столбиками и бархатным балдахином. Кто-то положил на неё походный ранец, который я оставила в комнате Сэм перед ужином. Были тут и столик с пуфиком, и плюшевая кушетка, и небольшая гардеробная и, самое приятное, просторная ванная комната, а посередине неё — она. Белоснежная королева ванн с лепниной и золочёными ножками-рожками. Я передумала проклинать финансовую состоятельность Кольдтов.

— Надеюсь, вас устраивает? — справился Мэнни.

— Господин Скотт, это великолепно! — просияла я.

— Вода подогрета. Если вам больше ничего не нужно, разрешите удалиться.

— Конечно, спасибо за всё.

— Это вам спасибо, — он осторожно коснулся моей руки, — за девочку. Доброй ночи, госпожа!

— Доброй, Мануэль.

Не успел управляющий покинуть помещение, я бросилась в райские кущи, что сулили небывалое наслаждение и не подвели. После омовения отыскала в ранце нижнюю рубашку. Ура, будет в чём спать! Коричневый костюм и алая сорочка обосновались в гардеробной.

И вот настал момент, когда можно было с чистой совестью, с разбегу и со стоном удовольствия броситься в ворох подушек и одеял. По дороге в блаженную темноту сознание споткнулось о факт, что за ужином я так и не спросила Константина о грифоньей крови и дате похода на Землю. Вылетело из головы. Но почему? Не это ли было самым важным? Я бы всласть истерзала себя вопросами, но сон побеждал и не таких любителей рефлексии.