— А, ну это другое дело… Хоть что-то есть. Пяткин на осмотре ничего про него не говорил.

— Да? Странно… Он, вроде, заметный, этот след. Ну, как заметный, для глаза судебного эксперта видимый. Он должен был его распознать еще при предварительном осмотре на месте происшествия и следаку сказать, чтобы в протокол внес.

— Не вносил следак этого, я там был.

— Странно, может, не заметил. Очки у него, что фары у УАЗика… Ну так что, Андрей Григорьевич? Пообедаем?

Мытько снова поглядел на часы.

— Так еще рано, вроде…

— А кто нам запретит уйти пораньше? Ты с бульоном любишь пельмешки или без?

— С бульоном и перца побольше…

Дверь распахнулась, и в кабинет залетел взъерошенный Пяткин, пыхтел так, что даже очки запотели.

— Стучаться надо, Феликс Васильевич, — недовольно пробурчал заведующий на подчиненного.

— Пал Алексеевич! — выдохнул Студент, таращась на нас. — Он живой!

— Кто живой? — Мытько нахмурился.

— Сергиенко, тот убитый живой. Этот, который отравлен неустановленным веществом.

Дышал Пяткин всё ещё тяжело.

— Знаю, кто такой Сергиенко. Что ты вообще мелешь? Хм! Живой! Ты же сам его вскрывал…

— Вскрывал! — Пяткин схватил со стола кружку с моим недопитым коньяком и выглыкал одним махом. Даже не поморщился.

Шумно выдохнул и продолжил:

— Сам бы никогда не поверил, но он… он… глаза открыл. У-уф…

— Ты это… Студент, — Мытько посмотрел на него с укоризной. — Много уже сегодня на грудь принял?

Заведующий кивнул на пустую кружку.

— Только две чашки кофе и бублик.

— Оно и видно… Выпиваешь, что ли? Не замечал за тобой. Ты давай завязывай, а то на партсобрании разберем тебя. Не хватало мне еще одного пьяницы на рабочем месте.

— Да я вообще не пью! Это нервы!

— С чего тогда ты взял, что Сергиенко живой?

— Да говорю же вам, он глаза открыл…

— Это невозможно. Трупное окоченение, и все такое.

— Пойдемте, я вам покажу, — упорствовал Студент.

— Ну пойдем, — прокряхтел Мытько.

Мы направились в секционную. Сменив уютный кабинет с ароматом разве что книжной пыли на запахи формалина, хлорки и, как мне показалось, аммиака. Но даже они не могли перебить специфический трупный запах, витавший в коридорах лабораторной части здания. Не все «клиенты» этого учреждения попадали в свежем состоянии.

В секционной, представляющей из себя огромный общий зал с множеством столов из нержавейки со специальными желобками, для стока крови и межтканевой жидкости, было пусто. Живых не было, только мертвые. На некоторых столах лежали трупы. На одном — кости, явно выкопанные из земли. Из них предстояло собрать скелет.

— Вот! — Феликс ткнул пальцем в труп Серого, что лежал, распотрошенный, на крайнем столе.

Даже мне было видно, что мертвее тот и быть не может. Черепная коробка со следами вскрытия, брюшная и грудная полость тоже. Но патологоанатом уже залатал его грубыми швами. Ну и, конечно, трупные пятна… Их ни с чем не спутаешь.

— Феликс, Феликс, — покачал головой Мытько, обернувшись на выглядывающего позади меня молодого сотрудника. — Иди сам посмотри. Закрыты у него глаза. Ты вообще сегодня спал после ночной?

— Нет еще… — пробормотал тот, вытягивая шею и вглядываясь в лицо трупа. — Хотел все доделать, а потом уже до вечера дотянуть. Не люблю днем спать.

— Короче, Студент! Марш домой. Купи бутылочку пивка по дороге. Дома хряпнешь — и в постель. Переутомился ты… Эх, молодежь пошла. Я в твоем возрасте мог по двое суток не спать и работать, что называется, в светлой памяти.

— Так и я так же могу… — сглотнул Феликс. — Ну-у… Мог… неужели и правда показалось?

— Конечно… Бывает, — снисходительно улыбнулся Мытько, как вдруг рука трупа зловеще сползла со стола и повисла в воздухе.

Феликс вскрикнул, а я вздрогнул.

— Что за черт? — нахмурился Мытько и положил руку на место. — Почему нет трупного окоченения? Будто только что умер. Хм… Непонятно.

— Или будто живой, — вставил Феликс. — Я же вам говорил.

— Живым он явно быть не может, — задумчиво пробормотал Павел Алексеевич. — Дождемся результатов из областного бюро СМЭ. Посмотрим, что их биохимия покажет… Пока рано делать выводы, но в моей практике такое впервые…

Спровадив Пяткина домой, мы с Мытько вышли из морга на свежий воздух. Направились в пельменную, но, признаться, после посещения этого госучреждения аппетита у меня немного поубавилось. Въевшийся запах формалина нужно выгнать прогулкой, и все нормально будет, уговаривал я себя. Уже не в первый раз.

— Может, тик какой нервный? — предположил я. — Остаточные импульсы электрические, или как там они называются? У покойника…

— Не бывает такого, — отмахнулся Мытько. — Чтобы труп глаза открывал. Привиделось Феликсу. Со страха…

— Да он, вроде, не похож на пугливого. Давно в этой стезе. Говорил, что и в студенчестве подрабатывал…

— Да это мы виноваты, — покачал головой Павел Алексеевич. — Понимаешь… Наговорили ему всякого вчера перед его первым ночным дежурством. Традиция такая, новичков стращать.

— Что наговорили?

— Что ровно в полночь нужно выйти из морга и обязательно покурить.

— Зачем?

— Вот и студент так спросил. Мол, не курю, зачем мне выходить куда-то. А мы ему сказали, что это чтобы мертвецов не слышать. Они, дескать, в полночь перешептываться в «холодной» начинают. Каждую ночь так. Тихо, конечно, но в полной тишине услышать можно. А живым это слышать не стоит.

— Бред какой-то, — усмехнулся я. — Мистика. Я в такое не верю.

— А он поверил, видать. Парень впечатлительный. Мне сторож рассказывал, что Феликс наш действительно выходил на улицу в полночь. Хотя так же, как ты — рассмеялся изначально. Ну, вот и не спал ночь, и на вторые сутки пошел. И надумал себе всякого. Эх… Зря так над ним пошутили. И так народу не хватает, еще, не дай бог, этот сбежит-уволится.

— А труп точно не мог глаза открыть? — спросил я. — Сам же говоришь, что окоченения нет.

— И ты туда же?

— Слишком много странностей… Смерть непонятная, окоченения нет. Еще и глаза открывал.

— Ага… Скажи еще, что зомби.

— Нет, конечно, в зомби я не верю. Как придут результаты из области, маякни, пожалуйста. Только вот, что. Я официально на больничном. К делу отношения не имею, но у меня там свой интерес.

— Опять очередной маньяк?

— Хуже, — улыбнулся я. — Зомби…

— А в гостинице она не может жить? — чуть скривился я, отложив в сторону газету и возмущенно болтая ногой, сидя в родительском кресле. Даже тапок слетел.

— Ну Андрей, — ворковала Света. — В гостинице дорого. Не каждый себе может позволить за свой счет жить. Настя маленькая, сам видел, совсем нас не стеснит. У нас же две комнаты. В зале на диване ей постелим.

— Вообще-то, как любой муж, я хотел ходить по дому в трусах. А теперь?

— Находишься еще, — улыбнулась Света.

— Ну где-то же она собиралась жить? — не сдавался я. — Когда планировала поездку в Новоульяновск.

— Она не рассчитывала надолго оставаться. Только на свадьбу — и назад в Москву. Мы тоже должны были вчера улететь с тобой, но раз мы здесь остались, я предложила ей задержаться. У меня и так почти нет подруг, а тех, что есть, я целыми месяцами не вижу. Вот вспомни! Когда я последний раз встречалась с подругами? А?

— А ты тогда вспомни, когда я с друзьями встречался?

— Да всегда!

Я недоумённо нахмурился:

— В смысле?

— У тебя друзья на работе. Погодин, например. Гоша в Литейске был…

— Ну так то по работе… — я развёл руками.

— А у меня и по работе не получается… вот давай в нашу группу девушку возьмем? Согласен?

— Это не мне решать, и даже не Горохову.

— Ну чисто так, теоретически, согласен?

— Вместо кого? Федя — голова, такие версии выдает, закачаешься. Хоть и шебутной немного. Катков — мозг, энциклопедия, да и специалист от бога. Вместо меня, что ли, брать? Да и не по половому же признаку, ну согласись.