Англичане знали, что евреи говорят на многих языках и поддерживают друг друга. К тому же 34 парашютиста должны были высадиться в своих родных местах — в этом и заключалась основная идея плана. Бен-Гурион согласился на него с одним условием: парашютисты будут спасать, по возможности, не только англичан, но и евреев.

Семеро участников операции, включая знаменитую Хану Сенеш[9], погибли, а остальные так и не смогли спасти ни одного еврея.

Как только прекратились транспорты смерти, в Эрец-Исраэль устремились транспорты жизни: со всех концов освобожденной Европы Шайке Дан и его люди свозили евреев к перронам и причалам. «Не оставлять на берегу ни одного человека — это был мой девиз», — сказал Шайке Дан, приказывавший в случае необходимости загружать 1500 человек на судно, рассчитанное всего на 300 человек. С весны 1945 года до весны 1948 года он исколесил всю Европу и, где он ни появлялся, объяснял свою формулу сионизма: «Евреи — в Эрец-Исраэль!» По самым приблизительным подсчетам, около полумиллиона израильских граждан обязаны этому человеку своим приездом в Израиль.

Эйби Натан, бывший военный пилот, а ныне владелец плавучей радиостанции «Голос мира», сказал: «Нам не угнаться за Саудовской Аравией по количеству нефти, за Южной Африкой — по количеству золота, но зато никто не угонится за нами по количеству таких людей, как Шайке Дан».

Бывший председатель Кнессета Шломо Ѓилель выпустил книгу мемуаров «Ветер с Востока», где рассказывается о переправке иракских евреев в Израиль после образования еврейского государства.

Никто в Израиле не верил в массовую репатриацию из Ирака. Иракское правительство вначале решительно боролось с попытками нелегальной репатриации, запрещало любую сионистскую деятельность, арестовывало еврейских подпольщиков. Потом было принято решение открыть ворота, поскольку, по словам Ѓилеля, правители Ирака, как и израильтяне, не верили в массовый выезд и были готовы выпустить всех мятежников и бунтовщиков, сколько бы их ни было — сотню, две, тысячу, пусть даже несколько тысяч. А выехало из Ирака более 100.000 евреев, почти вся еврейская община этой страны, оставшейся одним из злейших врагов Израиля.

Среди этих 100.000 был и нынешний депутат Кнессета, бывший министр энергетики Моше Шахал, который приехал в составе многодетной семьи состоятельного торговца и прошел трудный период палаточных лагерей и бараков. Именно тогда его вместе с другими новыми репатриантами посыпали ДДТ.

Тогдашние представители Еврейского агентства — Сохнута конечно же не считали новых репатриантов клопами, но полагали, что неведомый им Восток намного грязнее хорошо знакомой Польши. По словам Шахала, его отец, разгуливая ночью по палатке и читая наизусть Псалмы царя Давида, одновременно разговаривал по душам с Господом Богом. «Ну за что? — спрашивал он. — За что Ты нам это сделал?»

В ознакомлении с современной еврейской историей большую помощь может оказать книга «1949 — первые израильтяне», изданная в Израиле в 1984 году. Автор книги, историк и публицист Том Сегев, составил ее из протоколов закрытых заседаний, засекреченных договоров, стенограмм, депеш, докладных записок и других редчайших документов. Именно по ним и можно восстановить картину выкупа евреев.

В первые 48 часов после провозглашения Государства Израиль в Яффский порт вошли два судна — «Государство Израиль» и «К победе!», — доставившие несколько сотен новых репатриантов, и за первый год в страну прибыло около 300.000 евреев, преимущественно из Восточной Европы. Среди них уже были и первые тысячи сефардских евреев из афро-азиатских и арабских стран.

Том Сегев упоминает о яростных спорах в Сохнуте, разгоревшихся вокруг решения Израиля начать операцию «Киббуц галуёт» {«Сбор изгнанников»). Основные аргументы противников этой операции заключались в том, что в еще несформировавшееся государство могут вторгнуться «массы из средневекового мира, нуждающиеся в длительной подготовке для нового окружения».

Вот как вспоминает это время писатель из Ирака Сами Михаэль: «Смелые люди, строившие страну, проявили подлинную гениальность, формируя новоприбывших по своему образу и подобию. Они делали это не по злобе, а из глубокого убеждения, что только они обладают абсолютной истиной».

Правы те, кто до сих пор пытается, хотя и тщетно, найти замену термину «Катастрофа». Пиши его хоть тысячу раз с большой буквы, он никак не выражает то невыразимое и непостижимое, что случилось с еврейским народом в просвещенном двадцатом веке.

Может, об этом надо молчать?

В первые послевоенные годы уцелевшие евреи так и делали — они молчали. Они молчали больше четверти века и только потом заговорили. Сначала с собственными детьми, потом с соседями, потом — с журналистами и наконец взялись за мемуары. Жертвы превратились в обвинителей.

Катастрофа европейского еврейства — такая тема, о которой нельзя сказать: «Ну, об этом уже писали…» или «Сколько можно об одном и том же?!» Можно и нужно. Без конца! И с каждым годом все нужнее.

Постановщики документального фильма «Восстание» собрали по всему миру архивные документальные ленты, большая часть которых была сделана самими немцами. К этим свидетельствам они добавили поток записанных на пленку разноязычных интервью, а также отрывки из писем и дневников, в том числе и немцев. Так, комендант Треблинки Франц Штангель написал: «Убийство было моей профессией. Я ее любил».

Этот фильм рассказывает не об еврейских страданиях, а об еврейской мести. Не о заклании, а о восстании, бунте, партизанских отрядах. Об убийстве не евреев, а немцев.

За сорок послевоенных лет появилось неисчислимое множество романов, фильмов, спектаклей и даже опер, посвященных Катастрофе, где она превращена в острый сюжет. Хуже того, несколько западных профессоров истории и философии всерьез пытались утверждать, что никакой Катастрофы вообще не было, и не случайно один негритянский мальчик из нью-йоркской школы спросил своего еврейского учителя: «Как же это немцы смогли затолкать так много народу в такие маленькие печи?»

Культ Гитлера в определенном смысле стал вполне законным и коммерчески выгодным делом. Сегодня достаточно заглянуть в любой книжный магазин в Европе, чтобы увидеть, что свастика на обложках стала товарным знаком целой индустрии.

В команде похищенного террористами американского авиалайнера случайно оказалась немецкая стюардесса, которой было поручено отобрать паспорта с еврейскими фамилиями. Рассказывая об этом журналистам, она ни на минуту не задумалась над тем, что фактически проводила настоящую селекцию.

Американо-еврейский писатель и лауреат Нобелевской премии мира Эли Визель как-то сказал: «Те, кто там был и видел, не напишут, а те, кто пишут, не были и не видели».

В телерепортаже из Польши был показан сегодняшний Освенцим с ровными рядами деревьев и зелеными газонами. Но диктор не сказал, что при немцах в лагере не было ни одной травинки. Точно так же, как в лагерных бараках не было окон. Освенцим был не только лагерем смерти, но и воплощением смерти. Не случайно там висели таблички с надписью «Все запрещается!». В том числе и жизнь. Но вокруг Освенцима, захолустного польского городишки, жизнь шла своим чередом, как идет и сейчас. 38-летний израильтянин, побывавший в Освенциме, плакал и повторял: «Как они могут там жить, как они могут в таком, месте растить детей…» Он же сказал, что, подойдя к воротам Освенцима, вынул из сумки ермолку и покрыл голову: «Хотя я человек нерелигиозный, но считаю это место святым для всех евреев…» Ошеломленный израильтянин не понимает, как поляки могут жить в городе Освенциме. А как могут евреи возвращаться в Германию?

В 1976 году на нью-йоркской конференции по проблемам еврейского кино встретились уже известный американский режиссер Стив Бренд и неизвестный молодой американский журналист Йоси Клейн. Оба хотели сделать фильм о последствиях Катастрофы, отметивших своей печатью их жизни: родители Бренда успели бежать из Австрии в 1939 году, а отец Клейна пережил нацистскую оккупацию в Венгрии.