В доме будущего тестя меня встретили, как своего. Даже наедине с Машей её мама оставила нас не на пятнадцать, а на двадцать минут. Мурлыкин после нашего выхода «в люди» мялся, явно желая что-то сказать. Чтобы помочь ему, подмигнул и кивнул на кабинет. Там вынул из портфеля завёрнутый в кусок пергаментной бумаги окорок (колбасу на входе изъяли на кухню), тесть, хищно потерев ладони, достал нож, две знакомых металлических рюмки и бутылку нашей, рысюхинской, «клюковки». И где только добыл? Вроде как в Могилёв мы ещё не продаём…

Выпив граммов по пятьдесят, для аппетита и под начало разговора, хорошо так закусили окороком, поневоле синхронно оглянувшись на дверь. Причём я лично больше опасался, что тёща будет ругать за окорок — мол, аппетит перебиваем перед обедом, тогда как небольшое количество настойки прошло бы как аперитив. Прожевав, Мурлыкин решился:

— После нашей командировки про твой фургон слухи разошлись по всей конторе. В общем, просят ребята одолжить авто для ещё одной поездки, на сей раз на правобережье.

Я задумался буквально на пару секунд. Геологи получат такие же автомобили по себестоимости, желание купить мой задорого, естественно, ушло безвозвратно. Профессор ни мычит, ни телится, толку, что фургон стоит памятником самому себе? К лету я его так или иначе пристрою, так что пусть пользуются, главное, чтобы не повредили ничего.

— Пусть едут, но есть пару условий. Во-первых, в салоне не курить, потом этот запах не выведешь. Во-вторых, если что-то сломают — ремонт за их счёт. Ну, и в-третьих — не высаживать накопители в ноль.

— Разумно и законно. А по оплате что?

Я только махнул рукой — что я, зарабатывать на частном извозе буду, что ли⁈ Явно обрадованный исходом разговора Василий Васильевич разлил под это дело ещё по одной, а когда раздался стук в дверь — мигом смёл в стол мясо, даже не подумав прятать бутылку с рюмками. Я чуть не рассмеялся в голос — оказывается, мысли и опасения у нас сходятся.

Зашла, правда, не тёща, а горничная, позвав к столу.

— Сейчас идём, Леночка, две минуты разговор закончить.

Ну, мы и пошли. Только договорили. Точнее — приговорили налитое. А потом удачно замаскировали запах копчёностей — Мурлыкин со сноровкой и ухватками опытного кота ухватил с проносимой мимо тарелки два колечка колбасы, перебросив одно из них мне, под умеренно недовольным взглядом жены. За обедом Мурка вспомнила, что меня сегодня хотел найти профессор Лебединский, просил заехать к нему во вторник после обеда. Странно, что не связался сам по мобилету, ну да ладно.

А после десерта Екатерина Сергеевна пригласила встречать вместе Новый год. Приятно и неожиданно, так-то я ещё особо не задумывался, держа в голове два варианта: встречать в общежитии или поехать в Викентьевку, но оба эти варианта несли в себе нешуточную угрозу печени. Растрогался так, что аж в глазах защипало, и немедленно согласился.

Гулять погода не располагала, идею покататься на фургоне зарубила на корню тёща — видимо, решила, что это даже хуже, чем если в комнате закроемся, и даже предложение взять с собой младших девчонок не заставило её поменять решение. Справедливости ради, Ириска не особо-то и рвалась, в противовес Васе с кошкой, которые были за любую активность. Пришлось уделять внимание домашним активностям: разговорам и настольным играм, причём Екатерина Сергеевна совмещала это с вязанием, а Ириска — с рисованием, напомнив мне о проблемах с получением зачётом по изящным искусствам.

Мой «антиталант» к рисованию вызвал удивление и сомнения, но удалось убедить в наличии проблемы на некоторых примерах. Больше всего удивляло Мурлыкиных, что чертежи или технические рисунки с эскизами — это пожалуйста, а что-то художественное изобразить — стоп. Как отсечено, ампутировано. В целом все, включая мать семейства, поддержали позицию деда, хоть и не могли её слышать, что демонстрация старания и упорства должна помочь почти наверняка. Потом долго делились студенческими и школьными байками, да и просто историями из жизни, в том числе и с работы. Результатом дня стало то, что перед отбоем вернулся в свою комнату в общежитии парадоксальным образом одновременно и уставшим, и отдохнувшим.

Два дня я отдыхал от геологов и от автомобильного производства — работы в ангаре шли рутинные, а Чагин был в Минске. Понедельник посвятил учёбе, а вот во вторник поехал к Лебединскому. Оказалось, что тот ухитрился разбить свой мобилет, уронив его с пешеходного мостика на железнодорожные пути, а в новом, разумеется, моего контакта не было. Восстановив канал связи, перешли к обсуждению дел.

С «Надеждой» всё было просто — пластинку просто решили допечатать в количестве ещё пятидесяти тысяч экземпляров, со всё той же ценой восемьдесят копеек за штуку. Если продастся всё полностью — будет «золотой» диск. Подписал документы, которые профессор утащил из агентства, и моё участие закончено. С «Осенним вальсом» было сложнее — профессор никак не мог подобрать «достойное этого бриллианта обрамление», то есть, другие песни для заполнения диска, а выпускать односторонний диск с одной этой композицией, как это было сделано с моей первой песней, производители почему-то не хотели. Нет, они давали объяснения, но в пересказе профессора я толком ничего не понял, не знаю даже, из-за запутанности темы или из-за того, что Лебединский плохо объяснял.

— Может, записать бальный вариант, а на другой стороне — камерный, под гитару? Чтобы люди могли пытаться сыграть и спеть сами?

— Хм, что-то в этом есть… Но двух песен тоже маловато, тем более, что они по длительности различаются.

Лебединский в задумчивости барабанил пальцами по столу.

— А если оба варианта — на одну сторону, а на вторую, скажем… Вот что вы такое пели в парке в ночь бала? Что-то про «как здорово, что собрались мы здесь», или как там?

— Знаете, я не хотел бы делать эту песню коммерческой. Думаю, её надо отпустить в свободное плавание, она может стать своего рода гимном туристов и самодеятельных музыкантов.

— И поэтому вы решили не регистрировать её⁈ — Профессор всплеснул руками. — Это так не делается! Если хотите подарить обществу — воля ваша, но авторство зарегистрировать нужно обязательно! Иначе не исключено, что какой-нибудь пронырливый и бессовестный тип сможет записать её на себя, и тогда уже он будет определять порядок обращения! Да-да, есть такие… такие прохиндеи, что воруют чужие песни, и даже наживаются на этом!

Вот честное слово — если бы в этот момент что-то пил, то точно подавился бы.

— Даже если хотите разрешить её неограниченное и бесплатное распространение, запись на пластинку в этом не помешает, скорее наоборот. Более того — прямо на этикетке можно будет напечатать информацию о том, что эта песня — подарок народу Империи. Пока подготовим запись, пока напечатают тираж пластинки, пока она разойдётся по магазинам — там уже и новый год недалеко. Новогодний подарок, так сказать. Правда, не совсем тематический, но и так хорошо. Если ещё одну-две лирических композиции под гитару, возможно, с каким-то другим инструментом или парочкой…

Профессор посмотрел на меня глазами голодного котёнка, я аж чуть вторично не подавился слюной.

— Есть парочка, вполне новогодних, но одна из них под женский вокал и от имени девушки. Может, Машу привлечь?

— Разве что в аккомпанементе. Поймите меня правильно, я уважаю вашу позицию, но… У Машеньки Мурлыкиной абсолютный слух, как Дар богини, это несомненно и очевидно. У неё безусловные способности к композиции. Великолепные данные для игры на духовых инструментах, и её стихия здесь в помощь. Но вокал… Голос у ней приятный, но не концертный, не вытягивает она, слишком он тихий, а если форсировать — теряет выразительность. Вот подруга её, Ульяна, та, пожалуй, могла бы — но нужно сначала услышать материал, определиться с голосом.

Ошарашил профессор. Я про «Ненасыть», с которой Мурка моя давно не только помирилась, но и, казалось, укрепила дружбу, даже не вспоминал давненько уже. А тут вот такое… Для себя решил, что без Маши такое решение принимать не буду. Если бы речь шла о любой другой певице, пусть и студентке их группы, дело другое, но именно в этом случае — нет, нельзя так.