После Зальцбурга карьера Шарлотты резко пошла в гору. Музыкальный критик, сидевший в тот первый вечер в зале, оказался не просто корреспондентом какой-то провинциальной газеты. Это был сам Виктор Пельтцер – в прошлом знаменитый дирижер, скрипач, историк, изучающий Моцарта и известный своими невообразимыми причудами. Его рецензия на Концерт № 5 в исполнении Шарлотты могла считаться разве что даром небес. По крайней мере так сказала Сабина Гесслер, которая зачитала ее в вечер нашего знакомства.

«У Конрой звучное вибрато, энергичное и смелое, и тонкое понимание музыки. Каждая нота и оттенок оказывают потрясающее влияние. Ее музыкальные штрихи и акценты, плавные переходы и постоянные нарастания и смягчения звука в высшей степени индивидуальны, как будто эти ноты двухсотлетней давности писались именно для нее. Вероятно, даже сам Моцарт не предполагал, что хоть один солист-скрипач способен играть, как Конрой, но, думаю, пришел бы от нее в восторг, что случилось и со мной. С вашего позволения, я с огромным удовольствием и немалой гордостью первым воспою хвалы этой молодой скрипачке, чьей игрой безмерно наслаждался. Не сомневаюсь, в ближайшем будущем ко мне присоединится многочисленный громкоголосый хор ее поклонников».

Пельтцер оказался прав. Шарлотту окружил рой восхищенных рецензентов, но помимо этого, стали поступать и другие предложения. Крупнейшие и престижнейшие симфонические оркестры мира приглашали ее к себе в качестве солистки, а «Сони Мьюзик» и вовсе не терпелось сделать запись ее выступлений как можно скорее. Рамки Венского гастролирующего оркестра стали для Шарлотты слишком тесными, и Сабина Гесслер, будучи профессионалом своего дела, отпустила ее, не чиня никаких преград. Она даже порекомендовала надежного агента, в котором восходящая звезда теперь остро нуждалась. После финального триумфального выступления в Вене Шарлотта покидала гастролирующий оркестр со слезами счастья на глазах под бурные овации, которые, похоже, значили для меня больше, чем для нее. Шарлотта сердцем и душой была предана музыке, а я же искренне радовался тому, что ее талант вырвался из созданной горем клетки и что теперь игру моей любимой женщины слышал весь мир.

– В Парижской филармонии есть место в расписании на следующей неделе. Они приглашают меня выступить в качестве солистки, – сообщила Шарлотта вечером в отеле накануне отъезда из Вены. – Ты готов к очередной поездке? Или, может быть, хочешь вернуться в Нью-Йорк?

Путешествуя в одиночку, я почти не запомнил пребывание в Париже. Знание французского должно было помочь мне ориентироваться в городе, однако к тому времени я настолько погряз в трясине уныния и безразличия, что практически ничем не интересовался. А Шарлотта пришла в восторг от Парижа. Она влюбилась в этот город во время гастролей, и возможность начать там следующий этап карьеры казалась ей приятной неожиданностью.

– Конечно, готов. Едем в Париж.

– Ты уверен? – Я почувствовал ее изучающий взгляд. – Ной, ты по-прежнему выглядишь усталым. Может, нам взять перерыв?

– Не нужно перерывов, – заверил я Шарлотту. «Мне нужно сделать тебя счастливой». Последние полтора месяца я провел в аду, пытаясь приспособиться к слепоте, не для того, чтобы отступать назад и тормозить ее карьеру. Как говорится, «отосплюсь на том свете». К тому же после Парижа у нас будет уйма времени для отдыха.

Переполненная оптимизмом, Шарлотта нежно прижалась к моим губам, сразу возбуждая меня, и я не жалел о своем решении. Однако той ночью, после того как я занялся с ней любовью и безмятежно уснул, у меня снова началась мигрень – пятая за две недели, судя по количеству оставшихся в пузырьке таблеток. Я резко проснулся. Затылок разрывался от боли. Я принял лекарство и терпеливо ждал в ванной, держась за голову, в ожидании пока оно подействует. Шарлотта спала, ничего не замечая.

Страх вгрызался в меня, как роющий нору паразит. Теперь было глупо отрицать очевидное: со мной творилось что-то ненормальное.

Следующим утром позвонил Юрий Козлов. Во время путешествия я отправил своему бывшему редактору из «Планеты Х» отрывки мемуаров, и он с радостью взял на себя роль моего литературного агента.

– Ной, bratishka, у меня новости, – начал он. – Я отправил твой текст знакомому издателю из Нью-Йорка. Лену Гордону из «Андерхилл Пресс». Слышал о нем?

– Кажется, нет.

– Он руководит небольшим агентством. Весьма престижным. Понимаешь, о чем я? Среди его клиентов люди с громкими именами. И ему понравилась твоя работа.

– Серьезно? – Я слушал слова Юрия, не понимая, что с этим делать.

– Да, серьезно, мистер Крутыш, – засмеялся Юрий. – Только нужно закончить книгу. Ты дописал книгу?

– Пока нет. Остался финал.

– Тик-так, bratishka. Я дам тебе немного времени, но Лен Гордон ждать не будет. Он, может, и мой друг, но весьма важный и влиятельный. Известный в своих кругах. Так что не облажайся.

Я рассказал Шарлотте, что Лен заинтересовался моей книгой, и она сразу же открыла ноутбук.

– Важный, говоришь? – спросила она, вбивая в поиск его имя. – Что ж, посмотрим, преувеличивает Юрий или… О бог ты мой.

– Что?

– «Андерхилл Пресс»? – Шарлотта сжала мою руку. – В этом издательстве печатается Рафаэль Мендон.

– Оу! Это… хорошо? – Я откинулся на спинку кровати.

– Очень! – Шарлотта обняла меня за шею. – Ной! Лен Гордон прочитал твою книгу и хочет с тобой встретиться! – Она подпрыгивала на кровати, обхватив мою шею в удушающих объятиях. Я рассмеялся, чувствуя, как от ее воодушевления теплеет в груди, хоть и не испытывал особого восторга по этому поводу.

– Она еще не закончена, – сказал я. – Пока это лишь разрозненные куски текста, и каждый вечер я дописываю что-то еще. У нее даже нет названия.

– А я не прочла ни слова, – сухо заметила Шарлотта. – Когда мне выпадет шанс?

– Детка, я не хочу, чтобы ты читала ее, пока не закончу.

«Тебе вовсе ни к чему тревожиться о мигренях, срывах и приступах головокружения…»

Но Шарлотта и без книги уловила недомолвку.

– Ной, пока ты следовал за мной во время гастролей, что-то случилось? – спросила она, нежно коснувшись ладонями моей груди. – Знаю, тебе пришлось нелегко. Иначе и быть не могло. Но скажи… произошло что-то плохое?

– В Амстердаме угодил в кое-какие неприятности, – признался я, а потом поведал ей о четверке новых приятелей и святой Марит, спасшей мою задницу. Я намеренно отвлек ее внимание именно этой историей, чтобы не пришлось рассказывать ни о чем другом.

Когда я закончил, Шарлотта вздохнула и теснее прижалась ко мне.

– Так и думала, что случилось нечто подобное. Ты в порядке? Хочешь с кем-нибудь поговорить об этом?

– Нет, детка, все хорошо. Я просто не хотел волновать тебя… или расстраивать. Я сам сглупил, повел себя беспечно.

– Нельзя винить себя за преступления других. – Шарлотта пылко поцеловала меня в губы. – Я так благодарна Марит за помощь. И за то, что сейчас ты со мной, в безопасности.

Тем же вечером мы улетели в Париж, где мы были заняты осмотром города, встречей с директором Парижской филармонии и согласованием деталей выступления Шарлотты. Мне было легко отвлечь ее от моих мемуаров. А я продолжал писать книгу. Каждый вечер. Я садился за письменный стол в гостиничном номере и диктовал машине текст, с каждым словом приближаясь к заветному концу. Я чувствовал, что история должна закончиться предложением руки и сердца. Согласие Шарлотты выйти за меня станет кульминацией всего, через что нам обоим пришлось пройти, и достойным завершением мемуаров. Единственный финал, который я видел.

И почему, кстати говоря, не сделать предложение здесь, в Париже, – в самом романтичном городе мира? Осталось только придумать, как организовать все так, чтобы Шарлотта почувствовала себя желанной и обожаемой, пришла в восторг и не смогла передо мной устоять. Что-то значительное, экстравагантное и особенное, достойное моей женщины. Нечто грандиозное. Однако в усталом мозгу не промелькнуло ни одной даже мало-мальски путной идеи. У меня и кольца-то не было.