— Ну допустим, а что не так-то? Он же слабее? — настаивал Иран.

— Не уверен… Похоже, его сознание сильнее нашего, — Асин подсел к ним, присоединяясь к разговору.

— Ты же читал его память? — не понял Аэн.

— Да, но тогда он был напуган и не защищался, и я смог увидеть только то, что произошло не так давно — проникнуть глубже у меня не получилось. Я, честно говоря, не уверен, что смогу влезть в его сознание, если он решит сопротивляться, — покачал головой маг.

— Может у него просто уровень магии выше, чем у тебя? — предположил Иран.

— Это было не магическое сопротивление, — возразил Асин, внимательно вглядываясь в светлого эльфа, — просто его сознание другое, как будто безграничное какое-то. Думаю, он может видеть и воспринимать куда больше, чем мы, а, возможно, и управлять чем-то из этого может. Кто-нибудь знает, как работает светлая магия?

Ответом ему была тишина.

Лиас тоже промолчал, хоть и мог бы всё объяснить. Он, действительно, видел всё, что делали тёмные эльфы: их магия была настолько плотной и сконцентрированной, что выглядела для него почти как материальная. Её подавляющая энергия так сильно влияла на физическое измерение, будто у них в руках было настоящее оружие, а не тонкая природная сила. Хотя, это у него магия была тонкой, а у них скорее напоминала плотный поток тьмы и холода.

Светлая магия по природе своей была созидательной. Тёмная — разрушительной. Лиас хоть и видел её, но противостоять не мог: светлым эльфам, как и земле, требовались годы, чтобы вырастить лес, тёмным эльфам, как и огню, — несколько часов, чтобы его сжечь, — скорость их магий была несопоставима.

Отчётливо понимая, что зная всё это, дроу могли бы его просто замучить до смерти, Лиас не собирался им ничего говорить.

***

«Светлячок» — это слово стало следующим, после мяса, шкуры, ножа и верёвки, которое Лиас непроизвольно запомнил на тёмном языке. Светлячками дроу звали ночных жучков, мерцающих в темноте своим брюшком, которых всю предыдущую ночь с энтузиазмом отлавливал Кьяр. Сперва он попытался засунуть их в волосы своей предводительнице, но та красоты не оценила и, что-то зашипев, жуков вытряхнула. Тогда мужчина переключился на Эмиэля, который под дикий хохот отряда с лицом, выражающим вселенское терпение, выходку стерпел, хоть и попытался отвесить Кьяру подзатыльник. Себе же этот неугомонный соорудил мерцающий венец, с которым и шёл до самого рассвета. Какой магией Кьяр заставил жуков сидеть у себя на голове для Лиаса осталось загадкой, ровно как и то, почему порождения порока и жестокости играли, словно дети, украшая друг друга мерцающими огоньками. Дроу постоянно создавали в его уме диссонанс, ведя себя совершенно не так, как он мог бы ожидать, и понять их у светлого эльф пока что практически не получалось, за редким исключением: например, он понял, что они предпочитали идти по ночам, а днем спать.

Лиас уже даже почти смирился, что ему предстояло привыкнуть к такому распорядку дня, потому что отпускать его, похоже, не собирались, а сбежать у него вряд ли бы получилось. На нём не было удерживающей или подчиняющей магии, но феникс, по-видимому, всегда был где-то рядом: птица то исчезала, то появлялась, и он не мог определить её местонахождение. К тому же, он так и не узнал, как работала тёмная печать Эмиэля у него на руке. Лиас всё-таки предполагал, что это было заклинание поиска или что-то вроде этого. После того как Ная соединила какой-то печатью Аэна и тигра, животное послушно шло за ними, позволяло спать на себе, трепать себя за уши и даже разевать себе пасть — Лиас радовался, что на нём не применили такую же магию: его заклинание, видимо, было то ли попроще, то ли просто имело какую-то другую природу. Светлому эльфу было бы очень интересно спросить об этом, но он, в дополнение к другим своим протестам, принципиально с тёмными эльфами старался не разговаривать, да и вряд ли ему бы ответили.

К слову, тигра дроу вскоре догадались использовать для охоты. Когда животное в первый раз притащило Аэну тушу оленя, Лиас искренне негодовал: такое прекрасное природное создание вынуждено было вот так служит отряду Хаоса — хищник должен был бы защищать свою добычу и никого к ней не подпускать, но вместо этого он, как охотничья собака, положил оленя к ногам мужчины и отошёл; ему выделили заслуженную ляжку и потроха, остальное съели сами и какой-то магией завялили, чтобы взять с собой.

Шли дни, а упрямство светлого эльфа ни к чему не приводило: Ная сменила технику подавления на абстрагирование, и теперь, что бы Лиас ни делал, она не обращала на это внимания и вела себя так, будто он был одним из её отряда. Остальным, видимо, «местный закон» слова не дала, и они делали всё так же, как и она, только в отличает от предводительницы иногда сопровождали это хмурыми взглядами.

Лиаса вообще удивляло то, насколько мужчины подчинялись ей: Нае достаточно было дать знак, и они тут же реагировали. Но в то же время светлый эльф видел, что в отряде были очень тёплые, дружеские отношения. Это слабо вязалось друг с другом, но у них как-то работало.

С момента нового решения женщины Лиасу давали столько же еды, сколько и всем, с ним разговаривали, несмотря на то, что он не отвечал, ему помогали заплетать волосы, спать заставляли ложиться рядом, оружие не забирали: он как будто тоже стал одним из дроу. Лиас гадал, когда это представление закончится и терпение тёмных эльфов лопнет: кнут не сработал, теперь ему давали пряник. А что должно было произойти, когда бы и это не сработало? Светлый эльф ждал, когда порождения тьмы покажут своё истинное лицо.

Лиас бродил по лесу недалеко от места, где сегодня улеглись спать дроу. На дежурстве сидел Шиин, и он привычно даже не глянул на светлого эльфа, когда тот в очередной раз отправился куда подальше от лагеря: Лиас постоянно уходил при первой же возможности, и никто его никогда не останавливал. Единственным негласным условием его свободных прогулок в одиночестве было то, что он должен был вернуться к моменту, когда отряд был бы готов двигаться дальше. Куда «дальше», мужчина не знал, но если он не приходил, появлялся феникс и гнал его обратно. Тем не менее, Лиасу хотелось отдохнуть от своих пленителей, поэтому он каждый день проводил в лесу, а по ночам, если давали, спал верхом на тигре.

Светлый эльф наслаждался последними более-менее тёплыми днями осени: скоро должны были начаться дожди, и стало бы уже не так приятно гулять. Как Ная собиралась вести свой отряд под ливнями, Лиас слабо представлял.

Размышляя об этом, он бродил очередной раз от дерева к дереву, когда на него вдруг обрушилось сильное ощущение опасности. Краем глаза он уловил вдалеке какое-то движение. Сжав рукоять меча, он недоверчиво огляделся: светлый эльф шёл с отрядом дроу уже третью неделю и ничего подобного даже в ночь условного знакомства не чувствовал.

Внезапно в него, словно острые когти хищной птицы, впилась ледяная тёмная магия. Лиас болезненно простонал, ощущая, как по телу распространяется озноб, и оно перестаёт подчиняться. Так же неожиданно в следующий момент от его запястья прошла новая холодная волна, которая, к его удивлению, разрушила сковавшее его только что заклинание.

Почувствовав, что снова может двигаться, Лиас, наступив на горло своей гордости, бросился прочь. Он дикой ланью побежал обратно к поляне, где остановился отряд: своё зло было лучше чужого — этих он, по крайней мере, уже знал, а ему, судя по всему, повезло ещё раз натолкнуться на кого-то из тёмных созданий.

Эмиэль поймал светлого эльфа за руку у края леса, мельком осмотрел и бросил тихий приказ:

— К Нае!

Впервые за всё время Лиас даже не подумал спорить, тут же направившись к женщине. Он по-прежнему не понимал, почему здесь все считали её защитой, но сейчас явно было не время разбираться в деталях — если там в лесу был ещё один отряд, то он лучше уж остался бы с этим: они, по крайней мере, его до сих пор ни разу не тронули, и опасности от них он не ощущал, как ни пытался, если уж говорить честно. Конечно, ему не нравилось, что приходилось подчиняться, не нравилось чувствовать себя неспособным сопротивляться, когда холодная магия пробиралась в его тело, не нравилось, что его как полезную зверушку держали при себе, ему вообще не нравилось то, в какое положение он попал и как ему приходилось себя вести, но сейчас он впервые осознал, что ни магия Эмиэля, ни Асина, ни Аэна ему ни разу не причинила боли, в отличие от той, которой его пытались поймать только что. «Почему?» — вопрос тут же врезался в сознание, но озвучить его он не успел.