Желание кричать и плакать постепенно уходило на задний план, а сон забирал в свои пенаты.

Снился мне демон. Он втолковывал мне что-то о магии и опасности выбранного мной пути. Я отмахивалась от него, как от назойливой мухи. Наконец, он обреченно махнул рукой. И я превратилась в оленя. А в руке демона оказался пистолет. Но выстрелил он не в меня, а вверх, словно давая старт. И тут же рядом появился наш повар с огромным ножом для разделки мяса. На осознание того, что мне уготована роль отбивных или мясного рагу в меню нашей кухни, ушли доли секунды. Я рванула прочь что есть сил, но ноги стали словно ватными, они буксовали на месте. Теперь я чувствовала еще и то, что меня держат. А нож все ближе и ближе. А демон смотрит на все это безобразие и ехидно ухмыляется. Вот только ухмылка у него какая-то невеселая. Словно с моей смертью и его ждет какая-то потеря. Хочу его спросить, что не так, но он опять сбегает, бросив на ходу: «Захочешь умереть, скажи мне, что не собираешься исполнять желание. Я сам тебя прибью. Медленно и с особой жестокостью.» Вместе с ним растворились в пространстве и остальные персонажи охоты за мной-оленем.

Утро стало для меня новым испытанием на прочность. Потому что я проспала. Гневный голос асьи Ниссэ вырвал меня из объятий сна так резко, что я с испуга вскочила на ноги. И рухнула, ударившись плечом о спинку кровати. Успела заметить, как женщина попыталась задержать мое падение, но схватила только воздух.

— Эй, девка, ты чегой-то? — Я почувствовала, как холодная рука прикасается к щеке в попытке повернуть голову. — Ох, Высший! Да она горит вся. Хорошо, хоть головой об угол не приложилась. Ты полежи тут, сейчас я.

Шаркающие шаги удалились.

Здешняя медицина ставила на ноги быстро и безотказно. Кружка-другая мерзкого на вкус и запах отвара — и никакой горячки. Постельный режим здоровому не положен. И снова здравствуй, день сурка.

Но теперь в этой монотонности был один просвет. Я начала искать способы продвижения «по карьерной лестнице». Но моей карьерой распорядилась не я. Мне вообще слова сказать не дали. Не прошло и пары дней.

Меня проводили до крытой повозки. Не очень любезно помогли в нее забраться. Попросту затолкнули, поддев под мягкое место. В повозке уже сидели девушки. Их руки были, так же как и мои, связаны. А у третьей, что выглядела не такой субтильной, как первые две, веревка от рук тянулась к, даже на вид, прочному узлу на кольце, ввинченном в стенку повозки.

Моя наивность постепенно прозревала. Это какая же такая работа ждет нас в доме наместника, если везут туда нас, как скот на скотобойню: стреножив и привязав, чтобы не разбежались. Повозка тронулась по неровной мостовой. Об удобстве передвижения в этом мире явно не заботятся. Или это только нам так повезло? Завести разговор, не рискуя прикусить язык, не получалось. Но раз эту девушку привязали, значит, она сопротивлялась. А раз сопротивлялась, то должна знать что-то больше, чем я, чем те две? Хотя судя по покрасневшим глазам и еще не просохшим дорожкам слез, эти двое явно в курсе происходящего. Желание узнать уготованную нам участь росло с каждым толчком сиденья, пытающегося скинуть меня на грязный пол повозки. Наконец, толчки стали не такими частыми. То, что мы выехали на грунтовую дорогу, стало понятно по вездесущей пыли, беспрепятственно попадающей внутрь нашего транспорта через многочисленные щели. Раскрывать рот в пыльном мареве было неприятно, но знать, что нас ждет, стало уже навязчивой идеей.

— Вас тоже на кухню работать определили?

— Куда? — Та, что была привязана, отлично меня расслышала. Потому что вопрос был задан с ехидством и издевкой. — Ну, тебя-то может быть еще в доме и оставят. Наместник, говорят, симпатичных любит. Вот только работать ты у него в постели будешь, пока не приешься. А нас, я думаю, в доме надолго не задержат. Продадут оборотням.

Девчонки, что и так сидели, скукожившись, еще сильнее прижались друг к другу, когда почти сразу за прозвучавшей фразой по стене повозки с силой ударили.

— Молчать! А то сами проверим, годитесь ли вы  для оборотней. — Голос был грубый. А раздавшийся следом одобрительный смешок дал понять, что угроза волне реальна.

Дремавшая все последние дни фобия достала из дальнего угла памяти сцену, которую я пыталась забыть много лет. Через два года после смерти отца. Посреди ночи меня разбудила странная возня и крик матери. Продрав глазенки, я вышла из своей комнаты. То, что трое голых мужиков творили с мамой… Тогда у меня хватило силенок тихо вернуться к себе и спрятаться под одеялом. И ума, чтобы не подать голоса и не привлекать к себе ненужное внимание. Забылась сном я только под утро. Мать вспомнила обо мне ближе к обеду. Ее шаги разбудили меня. К моему удивлению, она была жива.

Сейчас голосов за стенкой повозки было не меньше трех. А если эти трое выполнят свою угрозу? Смогу ли выжить я? Этот страх отодвинул перспективу попасть в постель хозяина вместо кухни на второстепенный план. Но повозка не останавливалась, и я постепенно выровняла дыхание, стараясь не показывать соседкам по несчастью ужаса, что  морозил внутренности. Сердце билось так, словно меня уже ведут к той кровати.

Неожиданно коляска дернулась и резко просела на одну сторону. Удержаться на сиденьях удалось просто чудом. Со стороны возницы послышалась неразборчивая бранная фраза. Дверь повозки открылась, и нас довольно грубо попросили выметываться и, не рыпаясь, подождать в сторонке, пока наладят слетевшее с оси колесо. На мое счастье выбирались мы сами, без помощи со стороны мужиков. Но даже без прикосновений я физически ощущала их сальные взгляды, ощупывающие и раздевающие. Особенно один. Он был обращен только на меня. Я случайно встретилась с ним взглядами. Он прищурился и многозначительно подмигнул, облизнув губы. Мороз прошелся по спине от его выцветших глаз и обрюзглого лица старого алкоголика, забывшего вытереть губы после неудачной попытки попасть в рот жирным куском закуся. Кучер? Потому что помогали мне подняться в повозку другие. Этого я бы запомнила.

Мы стояли посреди довольно узкого моста. Хотя, не такого уж и узкого — две повозки могли разъехаться вполне свободно. Его ширину скрадывали довольно высокие стенки по краям, заменяющие привычные на Земле ограждения. Именно из-за этих каменных перил было трудно судить, насколько этот мост проходит высоко над рекой. Но, судя по длине этого сооружения, река должна быть широкой. А судя по тому, что гор вокруг не наблюдалось, а шума воды слышно не было, я сделала вывод, что это спокойная равнинная река. Конечно, плавать со связанными руками я не пробовала, но на воде держалась уверенно и уроки прыжков с трамплина даром не прошли. Воды я не боялась. Кучера я боялась больше. От одной только мысли, что эта компания воспользуется вынужденной остановкой, чтобы выполнить недавнюю угрозу, тело деревенело.

Отвалившееся колесо почти приделали на место, когда я решилась. Рванув с места к замеченной слегка осыпавшейся от времени кладке перил, я опередила реакцию охранников. И уже почти радовалась свободе.

Вот только уже оттолкнувшись от моста, в прыжке поняла, что это и не совсем мост. Скорее высоченный виадук над пропастью. И тут же эйфория полета сменилась пониманием, что полет будет недолгим.Но ведь вы пронимаете, что книга не может продолжаться после гибели главной героини? Или ее кто-то спасет? И кто это должен быть? У кого есть идеи?

Мысль, что смерть для меня лучше уготованной доли, сменилась огромной жаждой выжить любой ценой. Странный рывок перевернул меня в воздухе, и я поняла, что вишу в стропах парашюта. Первая мысль была самой невероятной. Меня вернули на родную Землю. Вторая, которая посетила мой выходящий из ступора мозг, была не менее интересной. Это кто же настолько хотел умереть? И это желание я должна была выполнить, чтобы меня вернули? Абсурд полный!

Стараясь больше ни о чем не думать, попыталась узнать, куда же меня несет. То, что скольжу по наклонной, успела понять сразу. Внизу, насколько хватало обзора, был лес. Потому что ничем другим это зеленое море без конца и края просто быть не могло. Убедилась в правильности догадки, когда мое тело, даже не зацепившись подолом, легко провалилось в приблизившийся зеленый ковер. Я-то провалилась. А вот мой парашют, увы, остался на поверхности. Вернее на макушках нескольких деревьев. Это погасило скорость, с которой я приближалась к земле, но к этой самой земле меня не приблизило. Извернувшись, я глянула вниз. С балкона десятого этажа земля выглядит ближе. Еще одно открытие заставило меня отпустить стропы, в которые я вцепилась до боли в пальцах, и попытаться прикрыть стыд. Одежды на мне не было. Мои дерганья не прошли бесследно. Одна сторона парашюта нашла лазейку и провалилась следом за мной, а я запуталась в стропах. И чем больше я пыталась их распутать, тем сильнее они оплетали меня, словно связывая по рукам и ногам. Поняв, что мое дерганье к добру не приведет, начала действовать осторожнее, яростно желая получить две вещи: свободу и мягкое приземление.