Перед ним стоял израдец в неподпоясанной льняной рубашке. Крепкие руки скрещены на груди, в голубых глазах сгустилось сосредоточенное раздумье. Он смотрел на гильзу с узорами на шее Яра.

– Знаешь, кто я? – спросил Настоятель.

Яр ухмыльнулся разбитыми в кровь губами и вместо ответа плюнул ему в лицо. Алый плевок не попал и растёкся по белой рубашке. Израдец не шелохнулся. Это было опаснее, чем ярость, крики или побои: мрачное молчание отца, чьей семье угрожали.

– Скажешь, где моя младшая дочь?

– Ей нынче горше, чем мне, – осклабился Яр. – Я побит, да в оковах, а она молодая да нежная в лихой стае.

Настоятель шагнул и ударил его под рёбра. Яр стиснул зубы и вытерпел боль. Хриплый стон перерос в глухой смех.

– Последыш твой всё едино с гниющим Духом. Смерть ей будет токмо лишь в избавление! Она убить себя не молила? Лик себе не царапала? Теней не выкликивала? Ты трус, двоедушец, раз бесноватой дщери своей быстрой смерти не возжелал. Ты её мучил, плоть её отдал во власть черному Духу. Тьма через очи к ней вни́кла и душа загнила́. На рассвете Навь жерло ей перережет.

И снова удар. На этот раз такой крепкий, что у Яра в глазах потемнело и перехватило дыхание. Он надсадно закашлялся, но Настоятель не дал ему отдышаться, схватил и вздёрнул за волосы.

– Придётся пытать тебя, но не со зла. Ты столько бед учинил, наразбойничал, что теперь только с муками от грехов очищаться. Чем больше тело страдает, тем сильней просветлеет дух. Только я среди христиан могу так судить. На себя грех возьму, но облегчу тебе жизнь загробную.

Яр вонзился в него злобным взглядом. Силы не оставили его, скорее наоборот: от крови во рту Зимний Дух пробудился.

– Тело мучать, дабы душе легче стало? И меня-то зовёте безумцем! Да вы сами одержимые, крестианцы.

Настоятель ударил и бил снова и снова, пока рука не устала. Яр перестал кривиться от боли и терпел побои с ненавистью в глазах. Когда же надземник прервался, Яр неожиданно рванул оковы на балке и тяжелым обрывком цепи огрел его по голове. Больше ничего он сделать не смог. Вторая цепь не поддавалась.

Израдец отёр кровь со лба, глянул на руку и ухмыльнулся.

– Вот ведь, позабыл, что с Навью надо быть настороже.

– Ты сам Навь, али оглох, когда крест надел?! – Яр намотал обрывок цепи и превратил свой кулак в металлический шар. Крестианец отошёл к дощатому шкафу, взял с полки чистый, аккуратно выглаженный платок с бахромой. Эту вещь Яр берёг возле сердца и, когда увидел платок, зашипел.

– Ты вор… – сказал Настоятель, – не касайся вещей моей дочери. Дважды к ней подобрался и дважды её Бог защитил. Наши дети всегда под ангельскою опекой.

Он аккуратно сложил платок в свой карман и шагнул к столу с инструментами. Яр вновь попробовал оковы на прочность, но вторая цепь не поддавалась. Пришлось крепиться и готовить свободную руку к бою.

– Христиане – люди со светлыми помыслами, – продолжил израдец, перебирая железо. – Я прожил среди них двадцать Зим, и в тот день, когда окрестился, был немногим старше тебя. Вера наша – путь к Богу, путь к раю, пусть он греховен и труден и лежит среди зла и грязи за внешними стенами. Христиане умеют прощать и принимают тяготы, как веленье отца. Жалости их достойны даже злейшие из разбойников, ибо не человек творит, а дьявол руками человеческими. Расскажи мне, где моя младшая дочь, и многие свои грехи облегчишь.

– А-а, знать-то стадо овец лютый Волк бережёт? – издевательски бросил Яр. Ни одна черта на лице у крестианца не дрогнула. Он наконец выбрал железо на верстаке и вернулся. Яр приготовился к драке.

– Всякая власть от Бога. И моя власть – это то, для чего Господь привёл меня в Монастырь: судить разбойников и язычников.

С этими словами он показал металлическое солнце, украшенное по ободу рунами – его он и взял с верстака. Яр легко узнал оберег своего племени по двум треугольникам, сошедшимся вместе. Оберег сделали для одного двоедушца, в рунах скрывалось имя.

– Кто тебе это дал? – пересохшим горлом спросил Яр. Настоятель сдёрнул с оберега кожаный шнур и бросил солнце в кузнечную печь. Металл начал накаливаться. Крестианец принёс ещё одну цепь, подлиннее и с железным ошейником на конце.

– Что ты знаешь про ярило? – спросил он, проверяя звенья на прочность. Дух внутри Яра заподозрил неладное и дерзость уступила тревоге. Он пытался понять, чего хочет от него крестианец.

– Бог солнца, Бог тепла, нарождения живы. Навь славит его, как и другу Ясунь.

– Верно, в нашем племени почитают светлых богов, наравне с тёмной Дасунью. Этим мы и отличаемся от язычников Поднебесья. Они разумно боятся прославлять Тьму, а если кто-то и прославляет, то виновных клеймят чернобожниками и колдунами.

– В «нашем» племени? – желчно повторил Яр. – Ты что это такое решил? Ты – израдец для рода, спрятался за чёрную рясу рабов и кресту поклоняешься. Сказывай, откуда взял оберег!

– Я говорю тебе вовсе не о богах... – продолжал Настоятель, словно не слышал вопроса, – довелось ли тебе слышать о жертвенном столбе, под названием ярило?

Впервые за долгое время Яр почувствовал укол страха. При названии столба он усомнился, что Зверь – часть его сути, а не пленённая через обман и человеческую гордыню сила. Злость Волка, обращённая к крестианцу, при слове «ярило» перекинулась на самого двоедушца. Яр осторожно сказал.

– В последний день лета к ярилу привязывают Безымянного. В смертный час к нему является Волчий Дух – самый сильный из всех. Безымянный замёрзнет, но пленит внутри себя Зверя и поможет ему перейти через огненную реку Смородину. Токмо Зимний Волк сможет солнце у Мары забрать, токмо он может бросить ей вызов и вернуть лето Яви.

– Что делают с Безымянным, перед тем, как привязать его у столба? – допрашивал Настоятель.

– Знаки ранят: за ушами Мара-Вий, на руках… – Яр осёкся, он понял, что задумал сделать с ним Настоятель.

– На руках тебе выжгут ярило, – договорил за него крестианец.

– Попробуй! – Яр ловчее подхватил обрывок цепи. Он не собирался ходить с меткой смерти, не собирался разделить судьбу Безымянного!

Настоятель хотел схватить его за свободную руку, но Яр резко подтянулся на цепи и толкнул крестианца ногами. Израдец отпрянул, хоть и устоял на ногах. Крестианец обмотал цепь с ошейником вокруг кулака и ударил Яра под рёбра. В ответ Яр ударил его своим кулаком, но, наполовину окованный, не мог хорошо отбиваться. Меткий удар Настоятеля угодил ему в голову, так что в глазах потемнело.

– Слаб ты стоять против меня, – защёлкнул израдец на горле ошейник. Другой конец цепи он перебросил через потолочную балку. Стоило Яру взбрыкнуть, как Настоятель тут же тянул его вверх и душил. В ошейнике Зимний Волк рассвирепел ещё больше, боролся, кричал, но освободиться не мог.

Придерживая ошейник за цепь, крестианец дотянулся щипцам до топки и подцепил с углей раскалённое солнце.

– Прочь! – лязгнул зубами Яр, похолодев изнутри. Даже будучи скованным он сильно дёргался.

– Знаешь, кто подарил мне оберег на вечную память? – неожиданно спросил Настоятель.

Яр замер. Больше всего на свете он боялся услышать ответ.

– Твоя мать подарила, после ночи с ней в логове.

– Нет! – выкрикнул Яр. По лицу его сами собой хлынули слезы. – Соврал ты! Соврал, крещёный кобель!

Он ослаб, и Настоятель смог перехватить его руку и прижать раскалённое солнце к кисти. Завоняло палёным мясом, и Яр завопил, как никогда ещё не кричал.

*************

– Почему ты не видишь во тьме, ты же одна из них?

– …

– Что значит: «От рождения такая»? Но я же ведь вижу. Почему ты не видишь? Чем ты отличаешься?

– …

– Я не росла в норах. Ты выросла с ними, так почему?

Факел прогорел и погас. Дарья понемногу успокоилась в подземном плену и больше не плакала, хотя по-прежнему жалась к спасительнице. В тёмной норе звучал только один её голос, но так они разговаривали. Слова столь просты и привычны для человека, но немой язык ворожеи не мог передать мысли. Дарья читала эти мысли сама, без всяких слов. Впервые она не пугалась, а радовалась, что может слышать неслышимое.