– Мешаеш-шь, – зашипел Свирь, как змея.

– Перетерпишь, – пробурчал здоровяк. Кроме них возле норы никого. Но вдруг за гущей еловых ветвей мелькнула тень. Свирь успел увернуться и нож просвистел рядом с горлом. Даже не оглянувшись, он отбил чужой выпад ладонью, уклонился от второго удара и подсёк ногу противника. Враг отпрянул, Свирь атаковал снова и снова, не ослабляя злобного натиска. Каждый удар – смертельный, острая сталь метила под ребро, в печень, в глотку или в артерию. Свирь умудрялся голыми руками отбивать чужой нож, без единой царапины.

Вольга передёрнул затвор только что собранного автомата, довольно ухмыльнулся и вновь принялся за разборку оружия. Взгляд его не касался товарищей, сцепившихся в драке. Он вскинул глаза, лишь когда Свирь уронил Саву на спину. Колено безухого Свиря прижало шею Савы к земле, но не так чтоб сломать позвонки, а только чтобы помучился.

– Ловчей надо быть, – потянулся Вольга на камне с ленцой. Свирь сплюнул загустевшую в драке слюну и позволил Саве подняться.

– Огнепалом не бряцай, не слыхать ничего, вот и не вышло ловчее! – Сава поморщился, растирая пережатую шею. – Выродился, аки кабан со свиным рылом и копытами хуже сохатого топашь, а ещё поучашь меня подбираться!

Вольга отложил автомат и взялся за топоры. На губах Свири заиграла поганенькая ухмылка.

– Что, добрехался, Савушка? Теперь тебе не с кабаном, а с аркудою силой тягаться!

Вольга подходил, не спеша раскручивая топоры, как будто и драться ленился. Но в его кряжистом теле ощущалась готовая наброситься сила. Сава нагнулся, достал нож и примерился, но схватиться с Вольгой ему не довелось. Из пустой норы вышел Яр: под распахнутой курткой голая грудь, на лице чернеют полосы сажи – Очи Тьмы, хранящие душу от тёмных сил – на плечи накинута светлая шкура. Вечер выдался тихий, прохладный, изо рта вырывались облачка пара. За спиной у него висела винтовка с засечками и царапинами, к бедру пристёгивались ножны с заветным клинком.

– Ох-вей, Яр, да на тебя глядеть боязно! – рассмеялся Свирь. – Многу-ли собрался навоевать?

– За одной жизнью иду – осемнадцати Зим в Монастыре спрятанной, и набегмать моя не дозволяла. Кто со мною против воли Белой Волчцы пойдёт?

Состайники переглянулись, ожидая, кто первым ответит. Яр мог приказать им идти, тогда бы всё стало проще, но вожак хотел, чтобы они сами вызвались переступить черту. Дерзость и своеволие Навьих Рёбер известны. С ними не мог управиться даже Сивер, они слушались только Яра. И всё же, им впервые пришлось выбирать между Пастырем и приказом ведуньи. Как не крути, здесь придётся отвечать шкурой.

– На Монастырь ходить – не оседлышей резать, – опасливо начал Вольга. – Стены-то каменные, мужики ратные, свет повсюду, да и псы Волка чуют.

– Накличем беду на весь род, ежели за черту переступим! – остерёг Сава. – А коль попадёмся? Доля с Недолею наузы на коште повяжут, и некому сие лихо проречь без ведуньи.

– Решайся, дюже не мысли! – воскликнул Свирь и примкнул к Яру. – Хвосты обгадили, щено? А как Мать-Волчца приказала охотникам воду похитить из Монастыря, о сём позабыли?

– За водою матёрые хаживали, те горазды, – пробурчал Вольга, сплюнув. – Настоятелю попадутся, так сдохнут скорее – о норе не расскажут.

Стоило помянуть о предателе, как в глазах Яра вспыхнула ненависть. Доведись ему встретить выродка лицом к лицу, он бы лично всадил в него нож и проворачивал, пока тот не сдохнет. В племени проклинали само имя отступника и вспоминать про него не любили.

– За дщерью его нынче пойдём, – Яр поднял голову и взглянул на вечереющее небо. – За той, кою в крестианском караване не заколол.

– Ты ж сказал, что зарезал её? – вспомнил Сава. Яр стянул платок с руки обмотанной цепью, вечерний ветер подхватил его и заиграл голубой бахромой, словно сам платок хотел вырваться из хватки Волчьего Пастыря.

– Сие будет местью от матери. Предатель променял наш род на крестианцев, бросил племя на смерть. Покуда мы были слабы́, он ведунью заставил договор на крови заключить. Дух из гада Монастырского вытряхну – за неё и за нас, за обиду.

– Режь паскуду! Токмо дочку его мне отдай, когда наиграешься с нею, – облизнул губы Свирь. – Вдвоём на охоту пойдём, никого нам боле не надоть. Пущай робеют, два дуботолка, покуда мы за род поквитаемся.

– Гляди-ка ты, и одноухий туда же! – Вольга подтянул пояс и сам вышел вперёд. Свирь смерил его острым взглядом, но здоровяк и бровью на него не повёл. – Ежели будет драка какая, то и я с тобой, Яр. Кто во всём племени поперёк мести встанет? Да и к тому ж, явятся сюда чужаки, спросят, как жили мы столько Зим с крестианцами, об измене прознают, и что за неё не отплачено – ведунье срам, а мы ей с местью поможем, глядишь лучше получится.

– Один блудодум, второй сняголовь сиволапый! У вас башка корою покрылась? – Сава издевательски постучал себе по лбу рукояткой ножа. – Надумали к ратникам крестианским на стены ползти? Ведунья забыла нашу стаю спросить, чего ей надобно больше: худого мира али доброй войны? Трёх покойничков ныне вижу, не ходите без пути и без смысла на крестианские ружья. Кто ещё, окромя меня, жити хочет?

– Без пути и без смысла? – Яр приблизился к Саве, от его злости, казалось, само вечернее небо померкло. – Мелок ты духом, дабы пути мне указать. Откуда ведомо чернушьему сыну, где мне погибель, где слава? Не за добычей иду, не за блудом – за Правду шкуру свою подставляю. Оседлышей нарекают Глухими, да в племени нашем много слепых и обманутых, кои прозреть не желают. В Зимнем Волке Правда сокрыта, но в Монастыре есмь ответы. Али хочешь ты, Савушка, в кривде жить и видеть мене слепого?

Сава заметил, как друзья уставились ему за спину. Вольга щёлкнул затвором, Свирь сдавленно охнул. Позади появилось нечто опасное, с запахом крови и дыма. Ледяной холодок пробежал по хребту. Сразу вспомнился день, когда они видели чёрную смерть в зарослях возле логова.

Тринадцать волков вышли из сумерек. Один из зверей перекрыл вход в нору, остальные обступили Навьи Рёбра по кругу – Яр так захотел. Пригнув головы, чудовища скалили янтарные зубы и угрожающе рычали на Саву и Свиря с Вольгой. С этой силой Яр мог прорваться куда угодно, даже в белокаменную Обитель.

– Охота зачата, – мягко взял Яр за руку Саву, расцепил онемевшие пальцы на рукояти ножа и срезал с шеи ему травной оберег. – Твоя стая вкусит крови, а кто Счастье с ней не разделит, тот сам не краше отступника.

Он с хрустом сжал травяную куколку в кулаке. Бледно-голубые глаза Яра пронзили Саву испытующим взором. Он, наконец, сдался и склонил голову перед вожаком.

– В крови единство. За род, Совесть и Предков, – огласил Яр и разжал пальцы на обережке.

– Навьи Рёбра идут крестианцев губить и путь нам никто не заступит. Нет вам дороже слова, нежели моё слово, и нет силы больше, нежели моя сила, ибо нет среди Нави иного от Зверя зачатого и с Зимним Духом рождённого. Ярь моя – ваша ярь. Воля моя – ваша воля. Злоба моя – ваша злоба. И люди станут нам стадом и пищей, и окромя Матери-Смерти никто Волков не осудит!

*************

– Святый Архангеле Рафаиле, усердно молю тебя, сохрани нас от всех видимых и невидимых враг, исцели болезни душевные и телесные, направь жизнь мою к покаянию и добру. Архангеле Рафаиле, услышь меня, молящуюся тебе, и сподобь в здешней и будущей жизни благодарить и славить Создателя нашего в бесконечные веки веков, – сипло вздохнула Дашутка и открыла глаза. Женя стояла перед ней на коленях и положила голову на кровать. Ближе к ночи она задремала возле постели сестры. Словно ангел. Дашутка коснулась её светлых волос, бережно отвела прядку за ухо и улыбнулась ошелушенными губами. – Архангеле Рафаиле…

Женя вздохнула, потёрлась лицом о сложенные под щекой руки и пробудилась.

– Дашутка, ты здесь?

– Здесь, Женечка. Но ведь тебя быть здесь не должно. Тебя Навь убила, – сказала она, будто не веря, что видит её живую.

– Нет, хорошо всё, Дашенька, спаслась я. Господь защитил и добрые люди злу не дали меня коснуться, – взяла её за руку Женя и погладила за ладонь. – Я обо всём позабыла, как только тебя без сознания увидела.