– Почему же ты мне никогда о таком празднике не рассказывал?

Егор хмыкнул.

– Ты две минуты назад мне о язычниках, как не об «избранных» говорила. Или одна в Монастыре так считаешь? Дальше послушай: пока хоровод шёл, Леля по очереди надевала венки на подруг. Потом угощались и праздновали, кто помоложе расходились на игрища, кто постарше разжигали костёр на холме, собирались вокруг, обсуждали пахоту на будущий год. В Аруче ведь живут одни земледельцы, как и в нашем Ржаном. И правила там всегда никакая не сила, а тяжёлый и честный труд. Если они что у жизни и вырывали, то лишь им. И торговля в Аруче у нас всегда шла, из него пшеница и рожь расходились по Краю. Вот и скажи мне… – подступился Егор, – каким должен быть дикий мир, чтобы и христианам, и язычникам в нём жилось, и чтобы никто никого не обидел? Каким, если не на торговле? Стяжать – грех, но ведь она всех ровняет: и избранных, и неизбранных.

– Нет, никого она не ровняет, а превозносит, – задумалась Женя, – Тогда люди видят друг в друге не Образ Божий, даже не истинно верующего или язычника, а что выгодно. И у кого выгоды больше, тот и превозносится. Я бы хотела жить в таком мире, где можно свободно идти по крещёной земле, где нет ни порчи, ни ярости, и где люди превыше всех благ земных ценят любовь. Она одна – ценность истинная, она милосердствует и не завидует, ни над чем не превозносится и не гордится, ни в чём не ищет своего и не мыслит зла, не радуется неправде, но радуется истине, всему верит, на всё надеется и всё переносит. Ты купец, Егор, ты знаешь – у язычников есть торговля, но есть ли в них такая любовь?

– Есть, – немедля ответил Егор. Женя мягко улыбнулась, не совсем веря. Егор с досадой вздохнул.

– Что же по-твоему, язычники любить не способны? Неужто ты никого не встречала из многобожников, кто вот так, со всей силы души, бескорыстно влюбляется! Неужто ни одного хорошего «неизбранного» человека не видела?

Женя вспомнила волхва, который заступался за неё у ясаков. Он и правда был неплохим многобожником, но ведь был ещё и подземник с бледным лицом и заточенными зубами, который верил тем же богам, что и Воисвет. Если бы она захотела представить себе облик дьявола, то вспомнила бы охотника Нави, который пытался убить её в караване.

– Наговорились? – подошёл к ним Василий. – Вокруг тихо, можно выдвигаться, стволы чистые.

– «Стволы чистые»? – не поняла Женя.

– Да, – кивнул он. – Навь на древесных стволах возле своей территории руны языческие вырезает. Рядом с логовом метки почаще, на охотничьих угодьях реже. Здесь рун мы пока не видали, но и ошибиться легко, так что поглядывайте по сторонам. Если разведчики их мотор наш услышали, то петелька уже может затягиваться. Вовремя бы понять, когда из западни ещё можно вырваться, а когда…

Он не договорил и жестом подозвал к себе Волкодавов из охранения. Двое бойцов вместе с водителем остались возле автобуса, ещё семеро ратников скорым шагом двинулись за Василием. Четверых он выслал вперёд, ещё троим велел идти недалеко сзади. Егор и Женя шли в середине отряда вместе с Василием, где безопаснее всего.

День выдался тихий, с серого неба на рощу падал рассеянный хмарью свет. Перепрыгивая через проталины и овражки, поперёк пути христианам выскочил маленький заяц, тут же струсил и стремглав убежал. Устроить засаду в почти прозрачной берёзовой роще, казалось, нельзя, но тысяцкий всё равно не сводил глаз с головного отряда.

– Что мы забыли возле старого танка? – спросил он, придерживая автомат на подогнутых к груди руках, чтобы ладони были свободны. – Видел его – рухлядь ржавая. Внутри интересного нет.

– Бывало, что на горящем кусте Господь знамения показывал, – уклончиво ответила Женя.

– Это вам виднее, – легко отказался от расспросов Василий. – Лучше скажи, правда ли на твой караван Волчий Пастырь напал?

Женя не торопилась с ответом. Уж больно тяжелы воспоминания. Тогда Василий пояснил лучше.

– Твой отец посылал нас за Волчьим Пастырем, и всякий раз мы возвращались с потерями и без добычи. Стая у него небольшая, но подобраться к зверёнышу не легко, пока рядом его тринадцать чёрных волков. Сколько раз проверяли, от огнестрельного оружия они не умирают. Ещё на службе у Вана слыхал, как охотники в Чуди разные байки рассказывали, мол в одиночку на огромных кабанов, лосей и других Хозяев Леса ходили и на год мяса хватало, только сказки всё это. Есть плоть Хозяев Леса нельзя – от неё пена изо рта и припадки, час подёргаешься и закапывай, вот как мозги выворачивает. Кровь у Великих Зверей ядовитая и когти, и слюна тоже. До сих пор ищем, как бы этого Пастыря выманить мимо волков.

– Хочешь меня, как приманку ему показать? – поняла Женя. Василий оглядел её, явно оценивая прозорливость.

– Почему-то дикарь тебя не убил. Но, не бойся, жизнью твоей рисковать не хочу. Очень много хороших ребят умерло из-за Пастыря, а гадёныш этот по-прежнему ходит, дышит под солнцем, вкусно ест, сладко пьёт. Мстить, знаю, не христианское дело. Но, кроме нас, кто зло остановит?

– Ты что, обалдел? – напустился Егор. – Сергей приказал тебе свою дочь охранять, а ты на что же её подбиваешь? Да он с тебя голову снимет, если с Женьки хоть один волосок упадёт!

– Василь прав, – вдруг ответила Женя. – В караване дикарь меня не зарезал: может быть не успел или сам пощадил. Глаза его помню – голубые и светлые, как у меня и отца, оттого на душе гадко. До того много думала, часто его вспоминала, а теперь Василий сказал, и сама наконец поняла: хочу выведать, кто он такой.

– Да чего тут выведывать! – закипел Егор. – Нельзя волку в пасть руку совать, да ещё и с обманом, мол он её не откусит. Раз такие вояки умелые, пускай сами Пастыря ловят. Что-то я раньше не слышал, чтобы Волкодавы просили о помощи у кого-то.

– Решай сама, – не обратил никакого внимания на Егора Василий. – Когда к Обители подъезжать будем, то остановимся, ты выйди на дорогу и немного постой перед лесом. Этого хватит, чтобы Пастырь увидел, что ты его не боишься. Упущенная добыча жжёт Нави сердце. Если он – самая дикая Навь, то ни за что в чащобе не усидит.

Волкодав с насмешкой поглядел на Егора.

– Ну что, казначей, опасное это дело перед Навьим лесом стоять?

– Опасно башкой светить, если у этой Нави винтовка?! – рявкнул Егор.

– Ну-ну, не стращай, – рассмеялся Василий. – Дорога ведь далеко от черты, ещё не в предлесье, кое-кто из христиан без вашего спроса ещё глубже ходит, ещё сильнее Навь дразнит. Значит, богословы-затворники о кресте по всем землям мечтают, о мире, о любви говорят, а сами за свою же калитку носа высунуть боятся? Пастыря можно поймать, пока наследница на восток не уехала: показать её и молиться, что гадёныш сглупит и сам высунется под ружьё. Иначе сколько душ он ещё невинных загубит, кто знает?

– Если задумал ловить на живца, то спрашивай не у дочери, а у Настоятеля. Поглядим, чего Сергей тебе скажет! – не сдавался Егор. Василий приложил палец к губам, чтоб напомнить, что Пустоши тишину любят. Четвёрка дозорных остановилась перед поваленной решетчатой оградой. Волкодавы довели их с Егором до Старого Кладбища.

Перед Женей открылся погост, усеянный надгробьями. Ближе всего стояли развалины старой часовенки. Вместо дверей остались лишь погнутые, почти вырванные из косяков петли. Женя подошла к крыльцу и поднялась по продавленным ступеням в небольшую молельную комнатку. Слева и справа зияло по паре пустых арочных окон. Кирпичные стены просели под собственным весом. Никакой штукатурки или красок не осталось совсем. Перекрытия обрушились внутрь, среди почерневших брёвен лежал помятый заржавленный купол и согнутый крест. Возле входа расчищено место, посреди чернело кострище, валялись обрывки тряпья, закопчённые осколки стекла и кем-то выгнутое железо. Мусор в часовенку натащили должно быть прятавшиеся от ветра бродяги.

Под ботинками захрустело мелкое кирпичное крошево, скрипнули старые доски. Стоило пройти глубже, как Женя оказалась будто во сне. Ей послышался шёпот: «…ангеле небесный, помоги мне, исполни волю…». Голос исходил с другой стороны завала, но за кучей хлапа никого не могло быть, тем более молящегося. Женя подняла взгляд к развалинам крыши, с балок свисали отрепья бурого мха, начинался мелкий дождь. Капли густо присыпали ржавый купол и заморосили по брёвнам.