На губах Незрячего промелькнула ухмылка, которая совсем не понравилась Яру. По движению руки стражники у ворот зашевелились, застучали доспехами и начали поворачивать вентиль. Проём посреди створ расширялся, пока в него не смог бы пройти один человек. Из проёма потянуло затхлой тухлятиной, но и чем-то ещё гораздо более опасным. Зимний Зверь предостерёг Яра не соваться туда, но он не послушался и прошёл за порог. Ворота с мерным стуком закрылись.

Пока Навье Зрение привыкало ко тьме и окрашивало подвал в бледно-серый оттенок, Яр полагался лишь на свои ощущения. Здесь сухо, тепло, очень душно. В густом как взвар воздухе скопилась крепкая вонь гниения и испражнений. Яру неожиданно показалось, что он залез в самоё тёмное и мрачное место, которое только могло найтись на заводе, в гнездо существа, опасного даже для великанского племени.

Груды костей валялись неопрятными кучами на полу. Одни скелеты – разорванных на части животных, другие же… Яр не догадывался, хотя был охотником: безобразно раздутые черепа, тонкие косточки, мелкие рёбра, горбатые позвоночники. При жизни эти зверьки были очень уродливыми.

Слух привлекло глухое постукивание. Через вбитые в стены кольца потянулись толстые цепи. В подвале кто-то зашевелился. Среди мусора возвышалась одна большая гора из старой одежды, грязных звериных шкур, засаленной и задубелой ветоши. В эту гору и уходили цепи со стен. Звенья постукивали и втягивались внутрь чей-то громадной постели.

– Ладо мой? Сызнова. Да зачем? – завыл жалобный голос. Сиплый стон и дыхание ясно слышались сквозь удары молотов в кузне. – Тяжела я теперь, тяжела, – продолжало ныть существо, выбираясь из-под груды тряпья. Яр увидел громадную голову с колтунами волос и костлявые плечи. Между вшивых косм сверкнули золотые глаза. Рослое чудище раздвинуло на лице патлы, чтобы лучше видеть вошедшего.

– Ладо мой, – повторило оно. – Зачем ты явился?

На последнем её слове голос сорвался на плачь – существом, без сомнения, была женщина, но ростом больше даже самых высоких великанов из племени. Тощими руками, которые показались Яру даже чересчур длинными, она начала ворошить тряпьё, словно что-то выискивая, и причитать.

– Тяжела я, тяжела!

Наконец она отыскала в тряпье, что хотела и, прижимая находку к себе, выползла на четвереньках. В лапах великанши безвольно болтался грязный и серый от времени труп.

Только сейчас Яр смог хорошо разглядеть её. Хозяйка логова оказалась стара, кожа на груди и руках безобразно обвисла, голова заросла скатавшимися волосами. Лишь изредка между грязных сосулек поблёскивали светящиеся в темноте золотые глаза. Но больше всего в чудовищной женщине отталкивала вовсе не её старость, не грязь и не исполинский рост, а железо по всему телу: на руках стальные браслеты, каждый палец увенчан железным когтем, на горле толстый ошейник с цепями. В подвале она не могла выпрямиться или вовсе ходить не умела. Высохшие ноги старухи волочились за ней и больше походили на раздвоенный хвост.

Яр невольно попятился и приготовил клинок. В десяти шагах от порога цепи дёрнули за ошейник.

– Ладо мой! – алчно протянула старуха когтистую руку. – Иди же ко мне, иди! Да не бойся!

Она вдруг прервалась и посмотрела на труп в руках. Голова мужчины свёрнута набок, тело начало разлагаться, на нём не осталось ни клочка одежды, зато хватало воспалённых порезов и колотых ран. Со злым стоном старуха отшвырнула покойника прочь от себя. Труп глухо ударился в стену и рухнул где-то в кучу костей и объедков.

– Ко мне иди! Ладо мой! Ближе! – завыла ведьма. Одно из колец на стене не выдержало и отскочило, вытянутая рука чуть не полоснула Яра когтями. Он вовремя отскочил и резанул по руке старухи клинком. Великанша с воем отпрянула, но стоны и жалобы скоро сменились клокочущим смехом.

– О-о, ладо мой, да ты Навь! – вполне осмысленно сказала она. – Явился не для любы со мною, не дать мне наследка, а ищешь своё. Не видела я Зимних Волков семьдесят Долгих Зим.

– Откуда ты знаешь, как зовут моё племя? – старался отдышаться Яр. От несвежего воздуха его лицо покрылось испариной. Даже просто стоять в логове великанши оказалось непросто, он сам будто пропитался зловонием с ног до головы.

– Каждое племя имеет свой дух. Я знаю, как пахнут Предки всех Навьих охотников, – старуха поднесла к носу когтистые пальцы и расправила их наподобие цветка. Вместо безумия в её жёлтых глазах сверкнул интерес. – Ты явился ко мне, когда веришь, что живёшь вольно и сам вершишь свою долю? Вижу… вижу незримую цепь на тебе – цепь гораздо горше, длиннее и тяжелее моей.

Старуха подобрала свою цепь и с неприятных скрежетом провела металлическими когтями.

– Рвать, резать оковы, дать Волку свободу!.. хотелось бы мне, но сама не могу. Надо просить колдовства у другой. Но ты весь опутан! Весь спутан, сплетён, полонён, по рукам по ногам связан, скручен – это зрю ясно!

Яра окинул знакомый взгляд хищника. На него посмотрели, как на новую, ещё не испробованную добычу. Он не раз видел такой взгляд у матери: так могли смотреть только избранные из числа двоедушцев, наделённые даром предвиденья.

– Ты и есть ведунья племени Кузнецов. Это тебя мать увидела под личиной Железного Волка, – сообразил Яр.

– Истинно, истинно… нет, – с тоской прохрипела старуха. – Нынче я не ведунья, бредущая в темноте за ответами. Я единственная могу дать потомков для рода. Десять Зим и ещё три Зимы как все весты погибли, а дочери племени ещё до того перестали рождаться. У Кузнецов есть одна я – стара, но плодовита. Уклад велит мне хранить своё племя, и покуда есть я, род мой стоять будет.

Она подняла правую руку и когтем указала на Яра, левую же положила на покрытый рубцами живот.

– Ты сгубил моих сыновей. Ты украл у меня девять Зим, но и за девять Зим после мне не дать жизни стольким наследкам. Я стара, моё племя редеет.

Старуха оскалила тёмные зубы, среди которых не было ни одного настоящего, лишь выкованные из металла, и проскребла когтем по железным клыкам.

– Чада меня источили, кости хрупки, плоть одрябла, ноги не ходят. Не могу я дать жизни ребёнку, как простая жена, потому вырываю их, перезревших, руками из чрева. Но боли страшнее – черно-безумие. Не будь я зрящею, не ведай тайны злых духов, тени давно бы меня одолели, как всех Волчиц в племени.

– Род ваш пересох, – будто приговорил Яр, внутри него нарастало омерзение к великанше. Некогда старуха была великой пророчицей и знала обо всём, что случилось со времён Первого Мора, и провела своё племя через Второй, сражалась за жизни сородичей, но борьба Железной Ведуньи проигрывалась во тьме, грязи и зловонии мрачного заводского подвала.

– Неужто ваш лучше? – подкралась старуха. Цепи с лязгом волочились за ней, не позволяя приблизиться к створам ворот. – Что ты знаешь о Нави, Волчонок? Велика ли цена единенья с тьмой?.. Хочешь, я тебе прореку? Цена двоедушия – мор. Всё с вест зачинается, к ним первым нисходят тёмные духи, и сие – бесноватость. Племена портятся под землёй, в норах, в каменных чертогах Праматери – всюду Навий род пересох чадами! Чернухи с надземья в безумье впадают и не родят нам наследков. Новая кровь нужна Нави, для живы и рода, едениться нам надоть. Но подземные Волки сгинут скорее, чем сойдутся под худым вожаком.

Она подалась жёлтым как у покойницы телом вперёд и вперилась золотым взглядом в Яра.

– Ты достоин? Белая Шкура пророчит, что да… но мать слепа к чаду, ибо дрожит над ним и не прозревает сыну стези.

– А ты знаешь мою стезю?– Яр посмотрел на неё исподлобья. – Ты можешь предсказать моё будущее?

– Никто не может, – развела когтистыми руками старуха. – Но я зрю, о чём Белая Шкура сокрыла, и ведаю, о чём ей неведомо.

– Говоришь о Праматери? Она Богиня морозов или сама человек? – Яр подступил ближе. Железные зубы древней старухи оскалились. Стальным когтем она подцепила на своём ошейнике ржавый кругляш медальона, оторвала и протянула ему.

– На, возьми. Белой Шкуре покажешь, по лику её тотчас увидишь ответы.