– Ты бы вытерпел много гвоздей, – с ухмылкой обронил великан. – Ваш хилый Безымянный посланник, который приходил до тебя, верещал как чернуха, когда его к колесу приколачивали. В том и суть: железо плоть умерщвляет, а плоть при жизни владеет железом.

Незрячий подошёл к Яру вплотную и, не пугаясь ножа, наклонился. Белёсый взгляд уставился ему в лицо.

– Никто не может прозреть, что с тобой завтра случится, – проговорил великан. – Но многие хотят тебя наставлять.

– И ты тоже? – дерзко спросил его Яр.

– Скрывать своё будущее – великий дар нынче, – будто и не заметил Кузнец его возгласа. – Зимний Волк защищает судьбу Навьего Пастыря. Мокошь так прорекала: «Не думай о том, что не важно. А важно то, что ты сделать можешь».

– Я всё могу!

– Поглядим… – улыбнулся Незрячий. Словно дожидаясь, пока он так скажет, за спиной у него застучали засовы и ворота открылись. Металлические створы разъехались и из просвета в тоннель вырвалось красное зарево. Ритмичный звон усилился. Посреди подземного цеха работал массивный кузнечный горн, шипели меха, взмывали и сыпали снопы ярких искр. Вокруг горна, измазанные в копоти и вспотевшие от работы, неотступно трудились шесть Кузнецов: двое из них были в возрасте, с белыми как снег волосами, двое зрелых мужчин и ещё двое подростков, хотя каждый из молодняка был на голову выше Яра.

Он проследовал за Незрячим в глубину логова. Оружия у него не отняли, по рукам и ногам не связывали. От кузницы по всему цеху разливался упругий жар. Ковка не прекращалась ни на минуту. Железные Кузнецы не просто хранили тепло, они использовали его для работы. Жизнь для них равнялась труду возле горна. Вокруг лежало множество стальных заготовок, значит где-то в цехах должна найтись и плавильня.

Здесь никто не отлынивал. Самые маленькие, по виду совсем ещё дети, и те сновали с вёдрами угля или что-то скручивали из ремней. Совсем непригодные к труду малыши ютились вдоль стен на грязных лёжках.

Возле работающей кузницы спали и ели. К грохоту молотов привыкали с младенчества. Если бы грохот остановился хоть на минуту, то удивление и тоска охватили бы не только детей, но и взрослых.

Яр оглядывался и старался запомнить увиденное. От него не укрылось, что в племени Кузнецов не было даже пятидесяти двоедушцев. Треть из них – дети или подростки, и ни одной женщины. Вест и чернушек, самое ценное в племени, наверное, держали отдельно или спрятали где-нибудь подальше от чужих глаз.

– Нави до́лжно скрываться, а вы до самого неба гремите, – подметил Яр. Незрячий от души рассмеялся.

– Коли выковал меч, так нужна и война. Весною к нам всякие забредают. На Шатунов много силы не надо, но ежели целая ватага нагрянет – поднимем набег. Железных Кузнецов никто ещё не оборол… до недавнего.

Незрячий отпер дверь в другом конце кузницы и вместе с Яром прошёл ещё глубже в подвальные этажи. Провожатые остались возле порога. Следующая комната подсвечивалась жаровнями на высоких кованных ножках. Угли в чашах едва мерцали, от них зал переливался багряными бликами, словно по ночному небу рассыпалось множество огненных звёзд. Яр присмотрелся получше. Навье Зрение открыло ему, что звёзды – это лишь отблески на выпуклых шляпках гранёных гвоздей, забитых в стены. Гвоздей оказалось так много, что Яру на миг привиделось, будто он очутился в полной рубинов сокровищнице Кощея. Любуясь красными звёздами, он не сразу заметил тела в серых саванах на полу.

Девять громадных покойников лежало на деревянном настиле. Каждый поперёк туловища перетянут цепями. Незрячий прошёл глубже в комнату, поднял с жертвенника молот и связку гвоздей.

– Кто они? – указал Яр на тела. Незрячий повернулся и слепо уставился на него.

– Ты знаешь кто. Они пали в схватке с твоими волками. Девять братьев из нашего рода.

– Почему их не возложили на кроды? Почему вместе с дымом не отправили к Предкам?

– Они ещё не готовы, – ответил Незрячий. – Но сегодня срок тризны.

Он нагнулся над покойником с края, взял один из гвоздей и наощупь проверил, и лишь убедившись, что гвоздь выкован хорошо, нацелил его остриём в одно из звеньев цепи и ударил по шляпке молотом. Гвоздь вошёл глубоко в мёртвую плоть, почти что без крови. Незрячий нашарил рукой следующий гвоздь.

– Что ты делаешь? – наблюдал Яр за обрядом.

– Плоть сгорит, гвозди и цепи останутся, – не отвлекался Незрячий. – В гвоздях слава родича и свершённые им дела.

– Эти гвозди тоже остались после сожжения тел? – Яр огляделся по стенам, утыканным сотнями забитых гвоздей.

– Дела Щуров, дела братьев, дела рода, – заколачивал Незрячий ещё один гвоздь в бездыханное тело. Когда он закончил и выпрямился, то стянул с пояса длинную цепь и с глухим стуком звеньев отпустил её на доски настила.

– Что ты видишь перед собой?

– Цепь, – не задумывался Яр.

– Чем крепка цепь?

– Звеньями.

– Истинно. Каждое звено в этой цепи – один год моей жизни. Судьбы слабых плотью и духом Мокошь прядёт тонкими и короткими, а кошт воинов куётся железным – так говорил Отец с неба.

– Отец с неба? Сварог! – припомнил Яр имя старшего Бога. Незрячий кивнул.

– Истинно. Кузни владыка и Бел-Горюч Камня, Отец для всех Светлых Богов. Сварог в каждой пуле, в мече, в топоре, в копье и в броне, в колонтаре и в огнепале. Дом ему – пламя кузни, а молота глас – его слава. Но погляди, что может быть даже с крепкой судьбою...

Незрячий взял за конец брошенной цепи и встряхнул её так, что все звенья перемешались.

– В судьбе много путей. Неверное слово, чёрная дума, пустой страх или пустое доверие, и цепь спутается. Непотребные мысли и слабость одолеют тебя. Благое же дело и славные подвиги укрепят и живу твою крепкой и долгой скуют. Дни грядущего нам прежде известны, но не тверды.

Незрячий нащупал гвоздь, крепко вонзил его в следующее звено и прибил молотом. Он сделал так несколько раз, выстраивая судьбу убитого воина в ровную линию. Яр наблюдал за обрядом, пока вожак Кузнецов не закончил.

– Свершая достойные Нави деяния, в верном месте оставляя сокровища, творя войны и мир охраняя, ты не только себе правишь судьбу, но и для всего племени, – проговорил великан. – Ведун аль ведунья, ежели Сурью пьют, в междумирье проходят, ищут Правду и прозревают цепь племени до конца: даже те звенья, которые не нами выкованы. Обмануться в днях прошлого нелегко, но для грядущего делай верно и тем направляй кошт для рода. Верь в силу в руках, поступай по советам всезрящих ведуний. Если же настанет пора к Марене отправиться, пусть твоя плоть обгорит, кости истлеют, но слава над огнём кроды взовьётся и в памяти воинов навеки прибудет!

С этим Незрячий протянул в руки Яру один из гвоздей. Он принял его, проверил и нарочно уколол палец об острие и растёр каплю крови.

– Для Кузнецов у меня есть два дела, – сказал он. – Первое мать моя поручила, но второе я сам себе поручил. Тревожусь, что веды о былых днях от меня утаили и вся Правда мне теперь не известна.

– Белая Шкура утаила чего от наследка? – притворно вскинул брови Кузнец. Яр остро поглядел в ответ.

– Желаю прежде услышать сказ от тебя, чем её беспокоить! Кто такая наша Праматерь?

Незрячий задумался. Пока он молчал, Яру пришлось вдыхать трупный смрад, едва ощутимый подвальный сквозняк касался его тёмных волос.

– Я помню про первые дни, когда к нам явилась Праматерь. Но не мне отвечать о былом. Пусть я вожак Кузнецов, но не сподобен рассказывать веды. Есть у нас в логове, кто расскажет тебе.

Незрячий указал на следующие ворота, подошёл и крутанул вентиль. Скрипучие створы раздвинулись. Яр прошёл в следующую узкую комнату. Бетонные стены здесь сплошь усыпаны рунами, в нишах стоят глиняные урны для праха. Проходная комната показалась Пастырю ещё мрачнее, чем предыдущая, пусть здесь и стояли два живых стражника в полных доспехах и с автоматами на плечах. Они караулили следующие ворота.

– Остерегайся, – предупредил Незрячий. – Мы первые, кто из Навьих племён сошлись вместе. Никому больше не ведомо, как иные племена прожили Мор и во что превратились. За вторую душу сторицей платят и, дабы сдюжить в морозах, вершат дела непотребные. Так узнай нашу плату, но в сердцах не суди.