– Ступай за мною, – приказал он. Олеся помедлила, но собралась с силами и с трудом поднялась. У них отобрали оружие, не оставили даже ножа, чтобы подумать противиться казни.

– Прощаевай, – кинул в спину ей Гойко, когда она выходила за Сивером. В тоннеле их поджидали два Стражника. Они побрели вниз по межени на пустынные нижние уровни. Навстречу им почти никто не попадался. Можно было напасть на заднего Стражника, свалить его с ног и попытаться уйти в одиночку. Или выхватить оружие у переднего Стражника, убить вожака и освободить Гойко, и вместе с крамолой прорываться к поверхности. Но Олеся перебирала в голове, как сбежать, скорее лишь по привычке. Волчий Дух не любил тесноты, клеток, неволи, хозяев, хотя человек свою судьбу вполне принимал.

Не доходя до самого нижнего уровня, Сивер свернул к пустым норам. Ещё недавно Олесю точно также вели вожаки из крамолы. И тогда, и сейчас она могла умереть. Но сегодня надеяться совсем не на что. Без стаи она слаба, без рода она словно тень. Стая убита и род отринул её.

Полог откинулся и Олесю ввели внутрь просторной норы под ослепительный свет, нарочно желая сбить с толку после тёмных тоннелей. Яркий свет бил по глазам, так что в голове загудело.

«Могут прикончить сейчас…» – мелькнула мысль и тело изготовилось к драке. Как подло! Они даже не позволят себя защитить, убьют слепую, оглохшую. У этого племени больше нет чести.

Но тянулись секунды, а на неё так никто и не напал. Когда зрение привыкло ко свету, оказалось он мерцает в двух пылающих бочках, между которых стояла Подземная Матерь. Она глядела без злости или гордыни, будто оценивала подсудимую. Выход заступил Сивер, вдоль стен округлой норы выстроились все вожаки племени. Они собрались здесь не только ради Олеси, но и для совета о начале войны. Её шатнуло, Ведущая Род двоилась перед глазами, в залитых запёкшейся кровью ушах звенело и щёлкало. Влада зашевелила губами, но говорила негромко, так что ничего не расслышать. Может быть её обвиняют, что она не сохранила мальчишек? Или что связалась с крамолой и ушла из норы? Хватит любого предлога, чтобы приговорить её к смерти. Даже будучи раненной, будучи брошенной Стражей при нападении, она – вожак и должна отвечать.

– Стаи Чертога нет боле… – не дождалась она, пока Влада закончит. Ведунья умолкла и зло стиснула губы. Она терпеть не могла, когда её прерывают. Но почти мёртвой Волчице стало плевать.

– Стаи Колготы нет боле… – продолжала она дрогнувшим голосом и глаза по-предательски заволокли слёзы.

– Стаи Чары нет боле…

Сивер скорее её обошёл и зашептал Владе, показал сначала на своё ухо, потом кивнул на Олесю. Ведунья перевела колкий взгляд на неё.

– Стаи Таль нет боле… четыре стаи погибли за племя. Наши семьи почили под земью в огне, – продолжала Олеся кровавый подсчёт и собственный голос отдавался в ушах. Она старалась стоять перед Старшими ровно. Вожаки в сомнении переглянулись. Горло Олеси сдавило, она через силу вымолвила.

– Риты нет боле и мати мертва. Яко скажет ведунья, тако и буду дале служить.

Нора наполнилась тишиной. Казалось, больше нет никого, кроме Олеси и Матери Племени. Влада прикрыла глаза, долго выдохнула и рука её скользнула за пояс. В свете огня Олеся увидела нож-наконечник. Не надо обманываться, она прекрасно знает из чьего копья сделан клинок. Бросив нож под ноги Олесе, Влада громко, так чтобы контуженная расслышала, заговорила.

– Кто сестру твою умертвил?

– Крестианец… – отозвалась Олеся. Под животом разгорелась кипучая злость, клыки скрипнули друг о друга.

– Кто сгубил твою мать? – снова громко спросила ведунья. Олеся оскалилась, но понимала, чего стоит каждое сказанное теперь слово.

– Крестианцы.

– Кто сгубил твою стаю?

– Крестианцы!

– Тако возьми сей нож и отмсти, – протянула Влада ладонь. – Живи ради рода, воюй ради рода, убей ради рода. Або чертог ещё жив, Навья дщерь, больше молодняка охранилось при логове. Возьми сей нож и вожаком стань над ними. Бейся за род, дабы капьно с сородичами кровь проливать человечью!

Олеся подобрала клинок – тот самый отцовский нож-наконечник, который перешёл к ней от Риты. Много позора на этом клинке и лезвие его трудно будет очистить человеческой кровью, но это великая милость для вожака, потерявшего стаю. Деянова дочь подступила к ведунье с ножом. Влада всё ещё протягивала ей руку. Они не сводили распалённого взгляда, каждый нерв, каждое движение решали судьбу. Краем глаза Олеся заметила, как подобрался и изготовился Сивер. Но он всё равно не успеет, решись Олеся на быстрый удар. Рука Влады чиста и свободна, но под свободной рукой наверняка есть клинок, достаточно быстрый, чтобы вонзиться в ответ. Кто сейчас направит её: сами Предки или же справедливость и слепое желание мстить?

Олеся подала руку и Влада крепко пожала её. Оплетённая кожей рукоятка клинка заскрипела в крепко стиснутых пальцах. Жизнь – это всё, что осталось. Пока Олеся живёт, ещё будет время. Соверши ошибку сейчас, и тогда останется жив Настоятель и выживут крестианцы… а главное Егор будет жить и свободно дышать под небом. Олеся склонила голову перед Владой и отступила на шаг. Лезвие ножа-наконечника осталось чистым. На глазах у всех вожаков она задолжала ведунье гораздо больше, чем когда-либо прежде.

– Шерт! Во веки клянуся губить крестианцев, яких токмо узрю – без кручины, немедля, под кровом, под сенью, под колом, под тенью, во Правду, во месть, во славу, во честь, або стая Чертога – хвала роду – жива!

*************

Никто и не ждал, что Деянова дочь вернётся, и когда за пологом зазвучали шаги, Гойко приготовился идти на казнь следующим. Пропитанная дымом и грязью медвежья шкура откинулась, Сивер вошёл вместе с охранниками, Стражники встали по левую и правую от него руку и чутко приглядывали за охотниками крамолы.

– Милость проявим, кто с Единением пойдёт – вот крайнее слово для вас, – огласил Сивер.

Сидевшие в заточении охотники переглянулись, и каждый остановился глазами на Гойко. Никто из них не присягнул бы без вожака. Гойко поднялся и некоторые с облегчением вздохнули. Он расправил затёкшие плечи и уставился на Сивера изуродованным лицом.

– Олеську жизнью сманил? Ну ще же, пущай живёт девка. Да не знает она, за какую гадину воевать собралася. В Пекло вашу ведунью, або она – смерть для племени; и уклад попрала, и мать посрамила, и сгубила сородичей. В Пекло Владу за энто!

Сивер быстро шагнул и ударил Гойко кулаком в челюсть. Вожак стаи Колготы мог легко уклониться, но стерпел и с кривым оскалом начал шипеть.

– За Правду ударил меня? Всяк знает, что сие – Правда! В круг, вожак. В круг! Вызываю тобя за крутую обиду!

– До смерти, – кивнул ему Сивер.

– До смерти, – подтёр губу Гойко. – До вашей с ведуньею смерти.

*************

Инфекционное отделение лазарета пополнилось тринадцатью пациентками. У освобождённых чернушек обнаружился сильный кашель. По вялости, бледности и худобе, а главное по кровохарканию, заподозрили открытую форму туберкулёза. Кое-кто из них так и не смог успокоиться, начал биться в припадках, таких пришлось отделить и вколоть им успокоительное. Но главной неожиданной новостью оказалось, что девять из тринадцати женщин беременны – на разных сроках, от пятнадцати недель до восьми месяцев. Некоторые даже помнили, где они до пленения жили, но при опросе называли такие селения, о которых после Навьих набегов много Зим ничего не слышали в Монастыре.

Стоило Егору открыть дверь в отделение, как до слуха долетел женский плач. В коридоре после спешки и толчеи на приёмном покое показалось непривычно пустынно. Стол дежурной со включенной лампой и раскрытым журналом скучал без хозяйки. Егор прошёл дальше по коридору со сводчатыми потолками, вдруг в дальнем конце резанул женский вопль, зазвенела металлическая посуда. Из дверей одной из палат выскочила медсестра в белом фартуке и косынке. Не оглядываясь на Егора, она побежала в сторону изолятора.

Егор застегнул накинутый белый халат и поправил плотно прилегающую к лицу маску. Он отыскал палату с цифрой пять на двери и, стараясь не шуметь, вошёл внутрь. Вытянутая коморка на четыре койки освещалась арочным оконцем. Одна кровать сбита и перекошена, должно быть отсюда в изолятор забрали пациентку с припадками. На ближней от двери койке отвернулась к стене и лежала в забытьи бывшая пленница. Ещё одна жадно ела из эмалированной миски, но, заметив Егора, подняла голову и подслеповато прищурилась. К людям в белых халатах чернушки немного привыкли. Сразу после приезда их осмотрели, вымыли и покормили. На кровати в углу возле самого окна сидела девчонка со светлыми соломенными волосами. Она старательно разглаживала на себе чистую сорочку, в ушах по-прежнему висели янтарные серьги.