– Тешишься со мною, Сава, играешь! – осклабился Яр, будто они сцепились по-дружески. – Хочешь утечи с ней? Да куда же ристать вамо, где прятаться? Азмь вас и под земью сыщу, и в надземье словлю. Так на кой?

Сава подтёр разбитую губу ладонью и злобно вытаращился на вожака. Нападать на него с одним ножом, когда при Яре винтовка – не было смысла. Сава поднялся и начал медленно обходить Яра по кругу. Вожак снял винтовку и бросил плашмя, и придавил ногой к земле.

– Ристай. Но коль подыму, тады ляжешь.

Сава кинулся на него. Яр ловко поддел винтовку носом сапога и подбросил, но Сава не дал ему поймать её на лету. Он схватил Яра за куртку и потянул на себя, упёрся ногой ему в грудь и переметнул через голову. Яр грохнулся на покрытую костями птиц землю в паре шагов от автомата. Сава кинулся к оружию, но завладеть им не успел. Яр вскочил и схватил его за волосы на затылке. Сава вывернулся и, согнувшись, ударил его в живот. С выбитым хрипом Яр всё-таки стиснул Саву за шею и повалил его на птичьи кости. В борьбе Сава умудрился сесть сверху и разбил Яру скулу и бровь.

– Не трогай её! Не трогай! – молотил он и душил вожака со всей силы. Лицо Яра налилось тёмной кровью, руки вцепились в Савины запястья, но отчего-то он не пытался их разомкнуть, а через силу сипел и смеялся. Зрачки Яра вдруг сузились в две булавочные головки. Одним махом он отнял руки Савы от горла. Потеряв опору, тот полетел головою вперёд и получил любом в лицо. В глазах полыхнуло, нос хрустнул и забулькал кровью. Сава схватился за лицо и упал наземь. Яр, глубоко отдыхиваясь, поднялся на ноги.

– Добре, добре… – отирал он кровь из разбитой брови и обходил Саву по кругу. Сава попытался привстать, но на голову тут же обрушился приклад винтовки. В развилке дубовых ветвей зашевелилась Сирин.

– Всё едино сыщется тот, кто осадит тобя! – простонал Сава. Яр рассмеялся. Он всё-таки поднялся на четвереньки, но вожак опять подскочил и ударил его ногой под дых. Сава скорчился на земле и больше не мог пошевелиться. Откуда-то сверху тревожно замычала Тень. Яр передёрнул затвор и прицелился Саве в голову.

– Сойди ко мне. Не то башку ему прострелю! – гаркнул он ворожее. Сирин секунду таращилась сверху, затем медленно, будто во сне, начала слезать со священного дерева, упираясь босыми ступнями в бугристые складки коры. Яр поднял лежащий в стороне автомат, отстегнул обойму и выщелкнул готовый к стрельбе патрон. Сирин прижалась спиной к стволу дуба. Если сбежит – Саву точно ждёт смерть. Яр бросил автомат и подошёл к ней вплотную. Разгорячённый дракой, он улыбался и одной рукой стиснул её за плечо, а другой вынул из-за пазухи обрезок верёвки.

– Кажи руку, коей меня предала. Кажи руку, коей вервь с крестианки обрезала.

Сирин побледнела, словно мел, но показала ему правую руку. Тонкие пальцы подрагивали, ладонь исполосована шрамами.

– Длань… – Яр перехватил её за запястье и вынул нож. При виде лезвия, у Сирин сами собой подкосились колени.

– Ны ны-ыа! Ны-ы, Алл, ны ны-ыа! – замотала она взлохмаченной головой, но не посмела вырвать от него руку. Яр с удивлением поглядел, будто не понимая, чего она испугалась.

– Ще ты плачешь? – вдруг обнял он Сирин и прижал её голову за затылок. – На кой ты так? Не плачь, мила, азмь же тобя не калечу: не больно, не лихо не сдеяю. Ты ж моя. Токмо моя. Моя Тень. Зри, не зверь я. Не зверь. Слухаешь сие?

Он приподнял нож и отрезал от верёвки кусок, взял Сирин за правую руку и обвязал ей запястье.

– Сие, дабы помнила, аки ты окаралася. Дабы более не отреклась от меня ни дланью, ни шуйцей, ни мыслью, ни делом. Будь при мне, Тень, и тобя ни один не коснётся. Неужто не веришь?

Сирин мелко закивала, стараясь больше не плакать. Яр прижался губам к её устам и вложил нож ей в ладонь. Пожелай она – могла бы зарезать. Но Сирин робко, затем всё с нарастающей жадностью упивалась его поцелуем, и забыла про страх, забыла про смерть, и про Саву, кто выгнулся и наблюдал всего в двух шагах с залитым кровью лицом. Остались лишь Яр и она – Птица Ночи и Пастырь у мёртвого дуба.

– Не зверь я. Не я зверь… – всё шептал он на ухо. – Энто не я чудовище…

*************

Олеся подошла к охотникам на берегу Кривды. Сам Гойко подвёл её к груде курток, накинутых поверх какого-то небольшого предмета возле серой воды.

Логово обложили со всех сторон, но несколько охотников из крамолы сумели прокрасться через тайный тоннель и пустились прочёсывать лес. Начали с лёжки Риты, отыскали следы: она зачем-то пошла глубже в чащу, но там след терялся. До самых сумерек они, рискуя собой, искали сестру Олеси. Им и в голову не пришло посмотреть у воды, пока Олеся не вспомнила, как любила Рита гулять по берегу Кривды. Невдалеке от того места, где она училась оседлому языку, и нашли то, что закинули куртками.

Недоброе предчувствие сгустилось на сердце Олеси. Гойко присел возле курток. «Нет, не может быть! Под ними, наверное, какой-нибудь зверь или ребёнок…» – опустилась Олеся на кровавые камни. Гойко выжидающе посмотрел. Олеся взялась за край куртки и потянула вниз. Показались каштановые волосы, белый лоб и закрытые глаза Риты. Олеся прерывисто выдохнула. Рука Гойко стиснула ей запястье.

– Сие она. Неживая. – покачал головой он, то ли предупреждая не открывать дальше, то ли готовя к тому, что под куртками, и отпустил руку. Олесе казалось холодные пальцы не гнутся. Голова опустела при виде мёртвой сестры, только сердце бешено колотилось об рёбра. Олеся стянула покров. У Риты перерезано горло, нет ног до колен, живот вспорот, грудь и рёбра иссечены странными линиями. В левой руке что-то крепко сжималось. Олеся с трудом разжала кулак и вынула маленький крестик.

– Крестианцы, – указал Гойко. – Смерть на них. Рита крест сорвала, покуда над нею ругались.

– Крестианцы… – эхом отозвалась Олеся, будто во сне.

– Глянь на другую руку.

Олеся подняла правую руку сестры. У Риты отрезан палец, на который она ещё вчера надела кольцо – то самое, принесённое Вольгой из Монастыря. Вот как случилось… Волкодавы, а больше и некому, пробрались в лес, поймали её у реки и отомстили за перстень… нет, было всё по-другому! В лесу рядом со следами Риты она видела и другие следы. Младшая ни за что бы не позволила себя так просто поймать. Если только её не заманили.

Олеся хорошо помнила имя того человека, кому Рита среди христиан доверяла, кого могла к себе подпустить.

– Это ты… – вырвалось с губ. Гойко услышал, но ни о чём не спросил. Вместо этого он вынул из тела Риты орудие мучительной смерти. Олеся взяла окровавленный клинок-наконечник и положила себе на колени. Гойко встал, жестом велел другим отойти и оставил её в одиночестве перед сестрой.

Кривда неспешно текла на юг. Говорили, там гораздо теплее. Говорили, там лесов не бывает – сплошные поля, что по ним можно свободно бежать: очень быстро, так что любое горе отстанет! Говорили, там нет ни одного сильного племени, и кто бы не пришёл в Вырей, не познает ни страха, ни голода, ни единого худа. Там нет вожаков, кажный живёт без обмана. Там Тепло без Зимы, там любят и верят друг другу, без всяких залогов и обещаний. Там растут цветы, Рита! Красивее не сыщешь, каких ты не видывала! Ты уж тамо меня обожди. Мне в юдоли сей надоть ощё поискать твоего душегуба. Уж я с него жилы вытяну, уж я его за кровь твову не помилую! Яко ты мне сказала? «Егор» – значит, да? Последние дни он на свете дохаживает. Зря ты к нему подалася, зря ты доверилася. Соврал тебе, да? Искривил. Яко там по-надземному? Лжец, обманчик… убийца!

Взгляд снова упал на запястье сестры. Её белая нить покраснела от крови.

– Я ж его на кресте распну, гада! – заорала она во всю душу. – Стены каменные его не отаят, доможуся! Смерти сам возжелает, егда в руки ко мне попадёт! Шерт! Шерт, в том клянуся тобе, Ритка!.. Клянусь.

Она склонилась, не зная, какого места можно коснуться. Дотронулась до лба и огладила негнущимися пальцами Риту по волосам. В каштановых прядях запутались крошки земли. Олеся опустила взгляд: с внутренней стороны бедра торчал маленький кусочек железа. Она вытащила его и положила в карман. Больше ни о чём думать она не могла. Вожак Навьей стаи, матёрая Волчица и старшая сестра зашептала слова, какие вслух никому, кроме Риты, не доверяла.