Отец строго оглядывал автоцистерны, замаскированные под грузовики. По мнению Шатунов, в грузовиках могло оказаться гораздо больше добычи, чем в невиданных самоходных бочках, значить ограбить конвой – одно удовольствие. За Настоятелем вместе с другими чинами шли Серафим и Василий. Но, заметив Женю, отец остановился.

– Вот почти все и в сборе. Егора, верно, не будет – аврал на складах.

По хмурому виду отца и чинов Женя догадалась, что с тем делом, с которым она прибежала, надо выгадать время. Чины расстелили на капоте ближайшего броненосца рукописную карту и придвинули к настоятелю южной частью поближе.

– Повторим ещё раз. Сначала поедите на юго-восток, сделаете остановку в Таёмном, за ним по переправе проедите в земли язычников, – указал он на мост через Кривду. – С другой стороны моста передвижная застава Небесной Дружины, у них пулемёт и один внедорожник. Машиной они обычно перегораживают въезд на свой берег. Мы с их десятником по-свойски договорились, так что застава помешать не должна, когда подъедет конвой. Но, если всё-таки машина перегородит мост – значит предательство.

– Дальше юго-восточное Поднебесье, – продолжил Василий. – Общин в том краю мало из-за частых набегов магометан. Южная граница между Поднебесьем и Горганским Бейликом как раз по трассе проходит. Ещё при Ване дружинники в степях построили много застав. Сколько ещё возвели при Пераскее – не знаю. Но в южном краю неспокойно. Привести конвой незамеченным будет сложно.

– А ты проведи, – отец опёрся кулаками на броненосец, так что передняя подвеска просела.

– Отче, дружинники ждут нападения с юга, а не караван с севера, – напомнила Женя. – Проскочить будет легче, если держаться в стороне от Степей и объехать заставы. За трассой приглядывают, а вот по просёлкам, за спиной у язычников, можно попытаться проехать.

– И за своей спиной приглядывайте, – повернулся отец к Серафиму. – Покажи, что к нам сегодня утром в руки попалось.

Серафим вынул из куртки инъектор и вскрытую ампулу.

– На рассвете, пока туман не развеялся, через Слободу кто-то попытался сбежать. У старого заброшенного дома нашли вот это: какой-то прибор медицинский, вот Сергей и принёс на опознание мне.

– Есть ещё и оружие, из которого по ратникам нашим стреляли. У нас двое легкораненых, – Василий выложил на капот пистолет с удлинённой обоймой и добавил к нему россыпь гильз. Женя потянулась к инжектору с ампулой.

– Сороковой калибр, старой сборки: очень редкий патрон, – показал одну гильзу тысяцкий. – Таких по нынешним временам нигде не достать. А пистолет, похоже, автоматический.

– Разве такие бывают? – поправил очки Серафим. Василий подхватил оружие, проверил пустую обойму, оттянул затвор и сухо щёлкнул.

– Только на Большом Мене остались. Но Домовые на прилавок для всякого такое не выложат. Всё лучшее оружие идёт к Перуновым Ратаям в Китежские арсеналы.

– Опять Змея зубы показывает… – вздохнул кто-то из чинов за спиной.

– Интересно, а что было в ампуле? – осторожно понюхала Женя надкол. – Должно быть какой-нибудь стимулятор, раз понадобилось так быстро вводить. Может быть адреналин? На ампуле никаких надписей. Кто-нибудь из лазутчиков ранен?

– Никаких следов крови мы не нашли, – ответил отец. – А насчёт лазутчиков… – он прервался, будто что-то припоминая. – Дозорные говорят, что лазутчиков было двое. Одну из них опознали – зовут Мариной, девятнадцать Зим прожила в Слободе, всем рассказывала, что вдова. Если сплетни послушать, так она могла и молодость наворожить, и любую болезнь отшептать. На деле же обычная повитуха и травница. Жёнам общинников помогала, кому в лазарет с чем идти не хотелось.

– И кто же бежал вместе с ней? – вспомнила Женя недавний рассказ Тамары, всё больше тревожась. – Ты говорил лазутчиков было двое.

– Второго в тумане не разглядели. Зато видели огромного волка. Великий Зверь перепрыгнул над частоколом и когда лазутчиков почти взяли одного спас. Марина почти сдалась и бросила оружие, но тотчас исчезла.

– Исчезла? Ничего себе, хороши ратнички! – усмехнулся Василий. – Ничего умнее соврать не могли? Ха, «исчезла»! Да она сейчас на полпути к Поднебесью, пока мы призраков ловим.

– Из-под прицела ушла, – продолжил отец. – Десятник божится, что прямо в воздухе перед ним растворилась.

– Не верь, – просто бросил Василий. – Вот скажи мне, как можно просто так взять и исчезнуть, когда тебя почти за шкуру схватили? Такое бы и нам пригодилось.

– Колдовство? – несмело предположил Серафим.

– Ну да, городи-городи! – засмеялся тысяцкий. – Хорошее времечко настаёт, коли даже ведьмы от нас сбегают.

– Не думаю. Никакого колдовства тут вроде бы нет, – задумчиво вертела Женя ампулу в пальцах. – Ведьмам лекарства из прошлого не нужны. Если только она кого-то спасала. Кем был второй беглец?

Серафим кашлянул и начал старательно заводить дужки проволочных очков за уши.

– Насчёт этого… не разобрали в тумане.

– Свидетелей нет, – добавил отец. – Единственная, кто говорит о втором человеке…

– Это Тамара, – договорила Женя. – Она была в лазарете, чтобы рассказать вам о Дашутке. Всё правильно?

Вокруг замолчали. На звоннице, будто противясь безмолвию, вдруг раскатисто грянул колокол. В Монастыре собирались к третьему часу утренней службы. (*3 час молитв в церквях – равняется 9 часам утреннего времени, и посвящён событиям, которые происходили в Сионской горнице, где на апостолов был послан Дух Святой, а Спасителю преторий Пилат вынес смертный приговор).

– Дарья в Общину не возвращалась, – с нажимом напомнил отец. – Если пришла бы – покаялась.

– Я бы прежде покаялась перед ней, – внезапно ответила Женя. Отец вскинул брови, дожидаясь её объяснений. – Отче, у нас говорят, защищаться от насилия – незазорно, в том промысел Божий. Если ударили по тебе, по твоему храму – так ударь в ответ, отстои своё, ибо святое. Но первыми ударить нельзя, ибо грешно, и можно лишь защищаться, чтобы не дать на поругание святыни. Оттого и всё горе наше и беды. Мы святыни бережём, как самих себя, а они только воплощение в нас святого, хотя с помыслами своими мы давно уж не святы. Ты говорил, что проклята наша семья и душа у нас наполовину звериная. Но не всё зло от Зверя в душе происходит. Гораздо страшнее то зло, что бездушным от разума человеческого родится. С горяча, по любви, или даже из ненависти ударить – одно зло. Но по велению холодного человеческого рассудка – иное. Если в дикой Звериной душе мы не повинны, то в человеческой гордыне сами погрязли. Мы с холодным расчётом войну приготовили, когда нельзя бить, ни со зла, ни защищаясь, все мы делаем много хуже. Если бы Дарье я солгала лишь потому, что Зверя своего испугалась, мой грех был бы меньше. Но я соврала по наущению разума, потому что судьбу её знала, вот почему она нынче у Нави. Все ошибки свои она в сердцах совершила, на ней меньше греха, чем на мне. Мы же по велению гордыни не хотим видеть в каждом подземнике человека, и не их мы боимся, а за свои судьбы. По наущению разума мы войну приготовили и раздали оружие, собрали заряды и хотим взорвать логово, когда по уму смириться нам надо, к ведунье пойти и признаться ей при всём племени, что не хотим нападать и потому просим вернуть Дашутку.

– Да они тебя насмерть зарежут! Кто будет с тобой в лесу разговаривать? – презрительно кинул Василий.

– Если зарежут, значит не нам отстаивать последний храм Божий. Недостойны мы этого храма, не христиане мы, кто с мечом за своё стоит, а язычники, кто за капища свои пришлых людей, пусть и трижды злодеев, возненавидели.

– Тем паче злодеев! Ты что же, другую щёку подставить разбойникам хочешь? – перестал ухмыляться Василий. – Нет, не щёку – ты свою глотку подставишь. Кто по щеке тебя раз ударит, на том не остановится. Всё с собою позволишь сделать безумцу?

– Всё позволю. – промолвила Женя, исполнившись невиданной доселе уверенности – В том и любовь Христова.

Серафим робко глянул на Настоятеля. Василий с презрением сжал зубы, так что желовки заиграли. Отец пригляделся к ней, будто увидел нечто далёкое и знакомое, и теперь взвешивал каждое слово в сердце. Но вот он запустил руку в карман пальто и сказал.