– Погляди-ка… – полез он за пазуху и вытащил пару серёжек с серебряным перстнем. Рита сразу забыла про беспокойство. Сработать браслеты, серёжки и кольца, как их делали люди, в племени совсем не умели. Особенно приглянулся ей перстень с янтарным камнем: не крупный, но и не маленький, как раз по руке.

– Дашь поглядеть?

Вольга протянул перстень, но сразу отдёрнул руку, и опять сделал так, беззлобно смеясь. Рита взъярилась.

– Да и замай его себе на кол, лоший парубок, крути на сем, яко хоче! Нешто дитё, цацкою предо мною трясти!

– Ой люта, ми-ила-а… – растянул Вольга и всё-таки позволил ей выхватить перстень. Рита примерила, отвела руку, со всех сторон оглядела. Под закатным солнцем янтарь светился, как застывшая капелька мёда с оттенком карамельных прожилок.

– Откудова сие Счастье?

– Не крадено, не страшися. В набеге добыто, – придвинулся ближе Вольга.

– Добыто?.. Еже хочешь за се? – поглядела Рита из-под ресниц. Вольга нагнулся поближе, обдал её жаром могучего тела и шепнул на ухо. Он хотел приобнять Риту лапищами, но она вывернулась, на ходу сдёрнула перстень и кинула в руки, так что Вольга еле поймал.

– Ступай ель с дуплом о сем спрашивай! Пова́дилися ко мне, ухари с лихарями. Нешто проста? Шуйцею себе подсоби, коли десница усмя́глася! Экий блуд объявился: мордой арку́да, думой паскуда! И рясы свои поганые забери, дабы не бла́знили!

– Чего взбеленилася? Никого к себе третий год не пускаешь! Знать-то люб тебе крестианец, а?!

Риту будто холодом изнутри обдало. Снежка подбежала к ней, будто своей жалкой храбростью пыталась помочь.

– Набрехаешь кому, лябзя, брюхо выпотрошу! – прошипела со злостью Рита.

– На кой мне брехать? Олеська-то, верно, не знает, аки ты сбежать собиралася? Поведать ей? Дюже будет дивиться, с кем сестра её спуталася. Бери перстень, да мною не брезгуй. Тадысь не скажу.

Вольга подошёл, и на этот раз Рита не убежала, лишь исподлобья глядела. Вольга взял её за подбородок и приподнял лицо.

– Не трогай… – робко вступилась чернушка. Вольга соскользнул глазами на Снежку. Пигалица была ему до груди, соплёй перешибёшь. Но вдруг Снежка изменилась в лице, и сама боязливо попятилась. Вольга ухмыльнулся, знать-то одним взглядом её напугал!

– Чего хочешь от Ритки?

В шаге от него стояла Олеся: одну руку отвела за бедро, другой по привычке придерживала на плече автомат. Она равнодушно оглядывала Вольгу возле Риты, но всякий в племени помнил: Олеся своими руками убила пятерых матёрых охотников и по укладу её не наказывали. И теперь она смотрела на Вольгу, как на мёртвого. Здоровяк отшагнул, словно на месте стоять устал, но на деле не хотел оказаться между двух Навьих Волчиц. Взгляд Олеси перетёк на Риту.

– На кой вырядилася?

– А тебе ще?

– Ночью на дозорную лёжку пойдёшь. Быть там до первого света, уразумела?

– Не мой счёт…

– Азмь так велю, посему твоя череда. Ерохвоститься будешь со мною? Ристай к мати в логово, очас же!

Рита фыркнула и пошла было к сложенной возле камня одежде, но Олеся одёрнула.

– Слуха нет? Сказано в логово очас же ристатй! Аки вырядилась, тако в лес и чеши, порть позорна, не охабишься. Одзьеш Снежка твою в нору снесёт.

Рита заскрипела зубами, но спорить не стала. Ей самой сейчас хотелось скорее сбежать от Олеськиных глаз. Она подняла нож и, как была в летнем платье, так и зашлёпала босыми ногами в лес…

…Олеся подступила к Вольге. Здоровяк нехотя оглянулся на вожака чужой стаи, пряча в кулачище янтарные кольцо и серёжки.

– Говори, на кой заявился?

– Да не на кой… ще тебе?

– Говори, какое Счастье с Яром добыли?

Вольга поморщился, словно напился перекисшего кваса, и показал серёжки и перстень. Человеческие украшения Олеся приметила, как только вышла на берег из леса. Ритка на побрякушки была с малых Зим падка. Но зря Вольга понадеялся на янтарь: времена, когда Ритка могла пойти с кем-нибудь за кольцо, давно минули.

– Чего хочешь за се?

– От тебя?.. –отвернулся Вольга скучающе, – ничего. Не, не буде сговору.

– А с Риткой хотел сговориться?

Вольга не ответил и вальяжно поворотил к лесу, но Олеся его не отпустила.

– Куды потёк? Обожди малость…

Она подошла к Снежке, чернушка как раз собирала одежду у камня. Олеся откинула тряпки и подволокла её за руку ближе к Вольге.

– Замай её.

– Олесенька, ладная моя, что ты!

– Серьги и перстень мне за чернушку отдашь, так согласный?

– На кой она мне хворая? – Вольга окинул Снежку придирчивым взглядом. Малозимняя, под глазами нездоровая тень, губы сгорели от кашля.

– Твоя Правда, – кивнула Олеся. – Но она не тронутая: в норе жила, при нашей мати.

Вольга молчаливо сопел, но не уходил. Тогда Олеся дёрнула Снежку за рубаху и приказала.

– Разоболока́йся.

Снежка уставилась на наречённого мужа, как мышь на гадюку. Ей бы благодарить хозяйку за Счастье, что ещё раз послужит семе за богатство, но отчего-то по лицу хлынули слёзы.

Звонкой пощёчиной Олеся привела её в чувство. Рабыня засуетилась, непослушными пальцами распустила завязки, и сшитая из обрезков рубаха слетела к ногам. Снежка сжалась в плечах. Не на что любоваться: груди считай нет, живот впалый, бёдра едва округлились. От озноба она закашлялась.

– Не харкай! – процедила Олеся сквозь зубы, отошла и присела на камень. Снежка осталась перед Вольгой одна одинёшенька, как невеста перед женихом. Вольга подступил и, как недавно поднимал лицо Риты, так приподнял лицо Снежки за подбородок. У той зубы стучали от страха, но Вольга улыбался, взял рабыню за плечи, повернул спиной, ощупал грудь, бока и живот. Ладонь нырнула промеж бледных бёдер, Снежка сама собой сжала ноги, с губ сорвался не стон, а жалкий обрывок стона. Вольга довольно ухмыльнулся, взял Снежку за руку и нацепил ей на палец янтарный перстень. Следом одну за другой он вдёрнул в уши серёжки.

– Ошалел?! – подскочила Олеся.

– Ежели до самой смерти обереглась, так за сие будет от меня дар.

– Серебра для чернухи? О том не сговаривались!

Олеся вдруг поняла, с какой грубой медвежьей хитростью обвёл её вокруг пальца Вольга. Дар нельзя отнимать, даже если подарили рабыне – таков уклад. Серебряные украшения оказались в полном владении Снежки.

– Более нет между нами сговору! – потешался Вольга. – Нынче я не охочий до блуда!

Он тряхнул косматой головой, важно одёрнул куртку и направился в лес.

– Пустой полудурок. – Проводила его Олеся глазами. До зелёной злости хотелось вернуть колечко и серьги, иначе придётся смотреть на них каждый день на чернушке. Она подскочила и сурово потребовала от рабыни.

– Отдарь!

Снежка заторопилась вынуть серьги из мочек, но вот пальцы замедлились, она с непокорной робостью посмотрела.

– Я не отдам...

– На кой тебе каменья, м? – сощурилась злобно Олеся. – Оборотись на себя: тощая аки жердь, харком небо коптишь, за неделю к Марене спровадишься.

Без единой нитки одежды, но с янтарными серьгами и кольцом, Снежка несмело выпрямилась и будто выросла перед Олесей.

– Я не отдам.

Олеся сжала кулак, но не ударила.

– Коль так, то не харкай. – Ледяным тоном велела она. – Очас и до тве́рди. Сумеешь – носи, ан нет: прямо здесмь погублю.

Олеся вынула нож и кивнула чернушке. Снежка побледнела и порывисто стиснула рот. Олеся начала считать.

– Един, два, три, четыре, пять, шесть, седмь, осемь…

Снежка вздрогнула, кашель рвался наружу, она сильнее зажала рот и вытаращила испуганные глаза.

– Единонадесять, дванадесять, тринадесять…

Снежка пыталась совсем не дышать, закатила глаза под веки.

– Осемнадцать, девятьнадесять, двадесять, двадесять един…

Снежка крепко зажмурилась, в груди забулькало и засвистело, плечи мелко подрагивали.

– Осмьдесять седмь, осмьдесять осем, осмьдесять девять…

Олесе почудилось, она слышит хруст внутри лёгких. Натужное лицо Снежки едва посинело.

– Девятьдесять осемь... – отсчитала она, Снежка рухнула на четвереньки, кашель вырвался вместе с густым кровавым потоком изо рта и из носа. Олеся едва отступила, чтобы не обмарать сапоги. Чернушка не дотерпела до ста, значит совсем скоро горячка, а после и смерть.