– Кашин, ну-ка, дай-ка сюда своё ружьё! – нарочито громко потребовал я.

Тот скинул с плеча двустволку и протянул её мне. Она не должна быть заряжена, но мало ли.

– Я же обещал собственноручно пристрелить того, кому станет шибко интересно, чем мы тут занимаемся, – переламывая ружьё, проговорил я.

Оба ствола пустые, но матросик-то об этом не знает, значит, можно проводить воспитание. И я, вскинув ружьё, начал выцеливать излишне любопытного гребца. Лицо его сразу переменилось, ещё не веря, что вот прямо сейчас его могут убить, он начал пятиться.

– Вашброть! – крикнуло сразу несколько человек.

– Андрей! Прекрати! – рявкнул подскочивший Синюхин. – Прекрати! Слышишь! – орал он, вырывая у меня оружие.

Я сильно и не сопротивлялся, на втором рывке капитан завладел ружьём.

– Перезаряди! – крикнул ему я.

Николай машинально переломил двустволку и тут же застыл. Пару секунд он осмысливал ситуацию, а потом, громко выругавшись, вернул мне оружие.

– Совсем сдурел, – процедил он, отворачиваясь от меня.

Я вернул ружьё ухмыляющемуся Трофиму, кроме меня только он знал, что парню сейчас ничего не угрожало. Кроме меня. Я двинулся на излишне любопытного матроса:

– Ты, сучий потрох, думаешь, мне ружьё нужно, чтобы дурь из тебя выбить!!!

Бригадир гребцов кинулся мне наперерез:

– Вашброть! Смилуйся! Смилуйся! Дитё ж ишшо совсем! Сам большой, а мозги-то, ровно как у курёнка. А про вашу милость мы наслышаны, знаем, как вы давеча на базаре-то сызранских погоняли. Смилуйтесь! Молодой он ишшо. Смилуйтесь, ваше благородие! Смилуйтесь!

– Смиловаться, говоришь? – зло прошипел я.

– Смилуйтесь! – повторил тот.

Остальные тоже закивали.

– Русанов!!! – крикнул я так, чтобы всём было понятно, что ещё ничего не кончилось.

– Значит, так, Егорыч! – начал я голосом, нетерпящим возражений. – Сейчас перепиши мне всю вот эту шатью-братью. Кто, откуда, где живёт. И если хоть одна собака в городе будет знать, где мы сегодня были… – я сделал угрожающую паузу. – Всех без разбора в острог! А там пусть полковник решает, кого помиловать, а кого расстрелять за разглашение государственной тайны.

И, оставив сержанта, выполнять приказание, повернулся и величественно удалился трапезничать. Данилыч уже доставал сухой паёк. В смысле консервы, использовать индивидуальные рационы питания по столь незначительному поводу – это уж слишком расточительно.

Ко мне подошёл Синюхин:

– Ты, Андрей, не шибко смотри! Секретность секретностью, а душегубствовать я тебе не позволю! За такое самоуправство и самому недолго в крепость попасть.

– Коль, ты чего больше хочешь, сохранить моё доброе имя, или чтобы про пулемёты никто раньше времени не узнал? – я сделал небольшую паузу, но дожидаться, когда капитан мне ответит, не стал: – А ты не думал, что если про них узнают, то могут попытаться их у нас выкрасть? А?

Судя по вытянувшемуся лицу, не думал ещё Спиридоныч про такое. Я наклонился к его уху и прошептал:

– Коля, возле нашей избушки пора караул выставлять.

Данилыч принёс нам наши офицерские порции. Поскольку сесть нам было некуда, поели стоя.

– Без командира полка караул не поставишь, – произнёс Спиридоныч так, чтобы слышал только я.

Ну, положим, про это я и без него догадался, поэтому успел подготовиться:

– У нас сейчас Полозов за полковника. Имеет полное право, – напомнил я капитану.

– Ага! А он возьмёт и прямо так сразу нам караул и назначит!

– Коль, ну, что ты как маленький? Возьми коньяку бутылку, пайков пару штук и сходи. Не подмажешь, не поедешь, – напомнил я ротному старую, а может и не старую ещё, истину.

Синюхин задумался.

– Данилыч! – позвал я своего старшину.

Когда тот подошёл, я поинтересовался:

– У нас там ещё консервы остались?

– Да есть пяток. Принесть?

– Данилыч, ты их мужикам отдай, – указал я на гребцов. – Им сейчас против течения грести, пусть подкрепятся.

Глядя в след уходящему сержанту, я подумал, что здесь никто пустые консервные банки не выбрасывает, все их куда-то ныкают. Не иначе для каких-нибудь хозяйственных надобностей сохраняют.

– Ты прав, – не понятно с чем согласился Синюхин. – Схожу к Полозову. Только ты заместо второго пайка сладостей каких-нибудь дай.

– Сладостей? – изумился я. – А что, наш бравый комэск сладкое любит? Никогда бы не подумал.

– Да не он, – усмехнулся Спиридоныч. – У него три дочки. Он не за что не откажет себе в удовольствии побаловать их заморскими диковинками.

– Договорились. Будут тебе конфеты.

Отпущенное на приём пищи время истекло. Пора уже и до дому.

Мы начали грузиться в лодки. Данилыч решил подбодрить мореходов:

– Шевелитесь, оглоеды! Зазря что ль на вас снеди пластунские перевели?

Те засмеялись.

– Ты, дяденька, ежели ещё куды поплыть соберёсся – нас зави! – выкрикнул один из гребцов. – Коли так-ту потчивать будешь, мы тебя хоть до Астрахани свозим!

Это вызвало второй раскат смеха. Веселятся – это хорошо. Вот пока железо горячее, мы и будем ковать:

– Мужики! – воззвал я. – Завтра с утреца ещё разок сюда сплавать надо будет. За харчами дело не станет. Только уж и вы не подведите. Смотрите мне, чтобы ни одна живая душа ни в Самаре, ни ещё где, не знала, ни куда мы ездим, ни что тут делаем. Всем понятно?

Кто-то из них выкрикнул:

– Дык как жишь оне не узнают-то? Вы ж вона как грохочите-то!

– Это, братец, не твоя забота. Ты главное сам смотри, помалкивай, а с остальными я разберусь.

– Эт токма ежели спыдмаешь, оне, лодчонки-то шибко вёрткие. За йими на реке не угонисси.

– Не переживай! Я не догоню, пуля догонит. Они у меня знаешь, какие резвые?

Вот я вроде бы и пошутил, а только никто не засмеялся. Наверное, за чистую монету приняли. Что ж и от такой славы тоже польза бывает.

– О, мистер Холмс, я бы с удовольствием рассказал Вам, но тогда, конечно, мне пришлось бы Вас убить.

Сегодня суббота – банный день. Основная часть группы отправилась принимать водные процедуры под предводительством Сороки, а вот той четвёрке, которую я определил в пулемётчики, не повезло. Ну да, вот так, стреляли все, а оружие чистить только этим.

– Это ещё полбеды, – успокоил их я. – Вот завтра оторвёмся по-взрослому. Ты, Данилыч, на завтра четыре расстрельные лодчонки прикупи.

Старый и опытный сержант тут же усмотрел в этом шанс избежать муторной чистки оружия, и под предлогом необходимости покупки лодок именно сегодня, ловким енотом свинтил на пристань.

– А что, вашброть, нешто завтре поболе нонешного стрелять-то будем? – осведомился Трофим.

– Завтра, ребята, вообще стрелять будете только вы, – сообщил я бойцам сногсшибательную новость.

Они даже чистку бросили:

– Да, неужто и впрямь, вашброть, токмо мы одне? – радостно сверкая глазами, вопросил Корягин.

– Почти, – ответил я.

– Эт как? – удивился Пеньков.

– А вдруг его благородие капитан Синюхин пожелает принять участие? Как я ему откажу?

– Эт верно, – согласился Харитон. – Он жишь – ротный командир, могёт и возжелать.

– Во-о-от, – протянул я. – А ещё у каждого из вас завтра будет свой пулемёт. Надо серьёзно готовиться. Чует моё сердце, скоро повоюем. Или со степняками, или с шуралеями.

Как выяснилось из дальнейшего разговора, на степняков народ готов был идти хоть сегодня, только бы с шуралеями не связываться. Я, признаться, тоже выбрал бы именно степняков, правда, по другой причине.

Я, конечно, могу ошибаться, но мне отчего-то кажется, что если нам удастся основательно вломить степным жителям, то на какое-то время они угомонятся. Про шуралеев же я ничего подобного сказать не могу. По крайней мере, для борьбы с этой нечестью имеются специально обученные люди. Тот же майор Опарин Аким Лукич успешно противостоит им долгие годы.

И ещё, как бы ни хотелось мне поохотиться на пришельцев из нижнего мира с пулемётом, но пока имеются более насущные проблемы, и решать мы будем именно их.