Там, собственно, никто уже не стрелял. Драгуны сбивали в кучу немногочисленных выживших степняков. Я посмотрел направо и поинтересовался:
– А там что было?
Полозов поморщился:
– Да там не особо-то и видно было. Оно как бахнуло-то, так вы там тоже из скорострелов своих палить затеяли. Горин с Паклиным, значится, туда. Усов вроде как тоже развернулся. Да что ты ко мне пристал? Вон поглянь, не видно же ничего!
Действительно, тут все главные события происходили метрах в семистах от башни, и и хорошо с неё просматривались, а до нас никак не меньше двух с половиной километров, да ещё и Усовский отряд закрывал прямую видимость на происходящее. Вот и выходило, что понаблюдать за действиями собственных подчинённых у Егора Силыча попросту не вышло. Ну, хоть на наших посмотрел.
Между тем войска возвращались в острог.
Дерюгин вернулся первым и доложил, что в ходе выполнения операции потерь не имел. И у Спиридоныча тоже даже раненых не оказалось. А вот Усов, к сожалению, этим похвастаться не мог. Шесть убитых и четырнадцать раненых.
На фоне потерь у степняков это, конечно, не так много, но ведь и этого могло бы не случиться. Ни к чему было геройски рубиться со степняками в их лагере: подъехали, как Дерюгинцы, постреляли, свалили.
Погиб подпрапорщик Бусанов, а поручику Капустину сильно порубили левую ногу. Но это всё мы узнали почти через час, когда рота Усова вернулась в острог, приведя восемь десятков пленных.
Синюхин тоже привёл пленных в острог. Целых пять дюжин. И вот на кой чёрт они тут нужны? Этих же уродов охранять надо. А какими силами? А если сейчас вторая атака на нас будет? Тогда что?
Нет, понятное дело, прямо сейчас второй атаки не произойдёт. А кто поручится за завтрашний день? Я поинтересовался у наших старших офицеров, за каким, так сказать, иксом им понадобились пленники, да ещё в таком количестве?
Ответов оказалось на удивление много. Во-первых, пленных можно и даже нужно допросить и выяснить, какого хрена они ни с того, ни с сего решились на подобные действия. Во-вторых, за пленных можно получить выкуп от их родных. В-третьих, пленных можно обменять на угнанных в неволю соотечественников. В-четвёртых, если пленников, да ещё в таком количестве предъявить начальству, то с него, с начальства, можно стребовать подкрепление, новые ружья, как у меня, а если повезёт, то и скорострелы. Насчёт последнего я сильно сомневался и, по большей части, вслух, на что комендант острога мне резонно заметил:
– Пушчёнку какую выделют, и то хлеб.
И, наконец, в-пятых, ежели высокому начальству предоставить столь обширные доказательства своей ревности к службе, то оно, начальство, и чином пожаловать может. Может. Это я на своём примере дважды прочувствовал.
Согласен, аргументов «За» достаточно, только теперь всю эту сволочь как-то содержать придётся. Кормить, поить, охранять. Мы их, кстати, когда в тыл отправлять собираемся?
Оказалось, что когда с остальными закончим, а то, не ровён час, по дороге свои отобьют.
А когда мы с ними закончим?
А вот сейчас перегруппируемся и в погоню.
Ба-а-али-и-ин!!! Но ведь у нас опять получается, что основные силы уйдут непонятно куда, а в остроге под слабенькой охраной останется полторы сотни бандосов. Или я чего-то недопонимаю?
Да. Так и есть. Недопонимаю. Не-е-е… не совсем так чтобы… Ну, то есть…
Короче, слова: «А вот сейчас перегруппируемся», не следует воспринимать совсем уж буквально: «сейчас» – это не в смысле «прямо сейчас», и даже не после обеда, это… Это в более широком… понимании… Это значит, сейчас разберёмся, и уже тогда…
– Всё, Кукушкин!!! Иди отсюда! А то умный очень! Нужен будешь – позову!
Следуя прямому приказу начальства, я во главе своей группы направился в расположение. Точнее в избу, в которую нас определили на постой. Степана, как не стрелявшего, я отправил к командиру роты, для связи. Остальным – чистка оружия.
Я бы на месте майора Полозова по горячим следам допросил бы пленных с пристрастием третьей степени. А кого-нибудь выборочно и с четвёртой степенью. Эх, жалко Федулина нет – он бы и до шестой степени разошёлся, а то глядишь, и вовсе до десятой.
Только я разложился свой АКС почистить, как вдруг…
– Вашброть! – выкрикнул запыхавшийся Степан. – Его Высокобродие к себе кличут.
Надо же, Кукушкина высокое начальство к себе вызывает. Интересно, по какой такой надобности?
А всё просто: пленных-то допрашивать надо.
– Егор Силыч! Я-то чем помочь могу? – вопросил я, состроив майору наивно-удивлённый фэйс. – Я ж по-ихнему ни бильмеса не понимаю.
Полозов хищно сощурился и в полголоса проговорил:
– У них, Кукушкин, страшные легенды о тебе ходят.
– Обо мне?! – изумился я.
– Ага! – радостно согласился он. – Говорят, будто ты жутко страшный шаман. Будто как кинешь камень, так он словно пушечная граната взрывается.
Майор посмотрел на меня и, приблизившись, почти в самое ухо прошептал:
– Правда? Ай, врут? Чего ты такое кидал-то в них?
Я секунд пяток соображал, что к чему, а потом честно ответил:
– Так ведь гранаты и кидал. Только не пушечные, а ручные.
– Эк! – озадачился майор.
Я достал и продемонстрировал оружие страшного шамана.
– Скажи на милость! – пощёлкал языком Полозов, потом посерьёзнев спросил: – А она того… ни это… не бабахнет часом?
– Не сейчас, – уклончиво ответил я.
– А когда? – тут же поинтересовался майор.
– Когда надо будет, тогда и бабахнет.
Полозов оглядел гранату и проговорил:
– Понимаю. Поджечь надобно.
– Типа того, – кивнул я и напомнил – Только это… Вашвысокобродие, Вы про допрос говорили.
Егор Силыч как будто встрепенулся и, оторвав заворожённый взгляд от гранаты начал:
– Они, Кукушкин, тебя шибко боятся. Говорят, что ты – дух лесной. Из леса выскочил, весь зелёный, пятнистый, разбушевался, камнями начал кидаться, как из пушки стрелять, и море народу ихнего поубивал. Так что давай, постращай их ещё маленько!
Я задумался. Не сказать, чтобы глубоко, но пара несильно оригинальных идей меня всё-таки посетила:
– Постращать, оно, конечно, можно, вот только отчего же маленько? Давайте хорошо постращаю. Основательно.
Заинтригованный майор тут же уточнил:
– Гранату бросить в них собрался?
Я почесал в затылке:
– Можно и гранату… а можно… Да! А можно я из них пяток другой перестреляю?
Полозов скривился:
– Двоих-троих еще, куда ни шло, а пятерых …
Опаньки! Я думал, будет сложнее. Думал, майор про права пленных разглагольствовать начнёт, всякие женевские конвенции приплетать станет. Ан нет, проще всё: главное – не лишковать.
– Егор Силыч, Вы тогда ненавязчиво так с десяточек совсем уж бесполезных с краешку приготовьте. Я двоих-троих показательно пристрелю, а там уже от желающих душу облегчить, отбоя не будет.
Майор посмотрел на меня как на дурака:
– Да на кой ляд оно нам надо, чтоб эти засранцы прямо тут и облегчались?! Да ещё с душком! Ну, обгадятся они, и что?
Не туда у нас куда-то пошло…
– Да это я образно. Испугаются и сразу кинуться рассказывать всё, что знают и не знают!
Полозов скривился:
– Ага! Что не знают – напридумывают. Это нам как раз очень кстати выйдет!
– Так мы же их по одному допрашивать станем, если, где расхождения в показаниях, значит, врут. Вот и всё.
– Ну-ну, – пробурчал майор. – Жди здесь, позову.
Ждать пришлось минут десять. Полозов пришёл по мою душу лично:
– Пошли. Басурманов пужать будешь.
Басурмане уютно располагались, сбившись в кучу посреди большого загона для свиней под прицелом полусотни драгунов, окружавших загон. Один из драгунов что-то вещал пленным на их языке. У нас имеется собственный переводчик? Однако!
Заметив наше появление, толмач указал на меня и громко выкрикнул какое-то слово. Наверное, это означало нечто совсем уж суровое, потому как степняки сбились ещё плотнее, а на некоторых лицах явственно читался неподдельный ужас.
