Вот наутро Илья просыпается, а кот с ночной охоты пожаловал.

Баба Яга коту и приказывает.

— С им поедешь! В царских палатах будешь проживать, с царями-королями беседы вести.

— Эт по мне, — болтун отвечает.

Посадил Илюша кота в дорожную суму, одна только голова ушастая оттуда выглядывает. За дорогой кот-баюн наблюдает, всё что видит обсказывает.

— Ох и долдон ты, ни на миг рта не прикрыл! — Илюша смеётся. — Болтлив ты, братец, как сто кумушек деревенских, и всё не по делу. Недаром Баба Яга на тебя жаловалась. Ну да вдвоём веселей всё же. Расскажи-ка лучше сказку.

— Не знаю ни одной.

— Вот те на! А люди другое говорят! Выходит, не сказочник ты никакой, а обманщик!

— Зачем же обманщик? Усыпить могу — это да. Говорю: «Жили-были…» Глаза у людей сами и закрываются. Ведь название моё какое? Кот-баюн, а не кот-сказочник. А кто такое про меня выдумал — знать не знаю, ведать не ведаю.

— Ладно уж. Моё дело кота заполучить, дальше Берендей сам пусть решает, что с тобой делать.

— М-р-р. Не люблю я царей этих. Ума на грош — любой окрестный кот лучше головёнкой соображает, а гонору на сто рублёв с полтиной.

Вернулись во дворец.

Илюша награду получил царскую — кафтан красный сукна кармазинного и двадесять штук золотых монет.

А кот-баюн с царём остался.

— Говори сказку! — царь приказывает.

— Вот, значица, в некотором царстве, в некотором государстве … — кот начинает.

И мурлычет громко, заливается. А через мурлыканье то и усыпление приходит. Никто, окромя кота, больше так не умеет.

Царь и сморился. Пока он спал, кот-прохиндей прогуляться по саду успел, на кухне со всеми поварами перезнакомился, пообедал и назад вернулся.

Видит, ворочается Берендей, просыпается.

Продолжает кот:

— Вот стали они свадьбу играть, песни петь да дробушки бить, тем и кончилось!

Король глаза протирает, а что в середине сказки было — не помнит.

Так и повелось.

Только сказка начинается, царь — брык! и на боковую.

Все и рады — тихо стало во дворце и покойно.

В некотором царстве, в некотором государстве правил царь Казимир. Было у него несколько дочерей. Все дочери, как дочери, а вот младшая, Ядвига, неугомонная уродилась.

— Желаю, батюшка, на коне лучше всех скакать и мечом, как богатырь, управляться. Авось защита моя когда потребуется.

— Без тебя защитников целая армия, — царь упирается. — не пристало девице ратными делами заниматься.

— Хочу! — Ядвига брови хмурит и ножкой топает.

— Ну уж ладно, — Казимир уступает. — Чем бы дитя не тешилось, лишь бы не плакало.

Обучили Ядвигу и на коне твёрдо держаться и мечом лихо владеть.

Подросла младшая царевна, исполнилось ей семнадцать лет. Отправилась она как-то со старой нянюшкой в воскресный день на ярмарку. Сидят они обе в карете, на козлах гайдук усатый лошадкой правит.

А как приехали на ярмарочную площадь, задумала Ядвига шкоду одну устроить — отослать решила няньку, что пригляд за царской дочкой устраивала, и убежать ненадолго.

— Купи мне, нянюшка, пряника медового, — Ядвига просит.

А как нянюшка со вздохами из кареты выпросталась, кучеру приказала:

— Гони!

Тот не смел ослушаться, нянюшку дожидать не стал, дальше поскакали.

Сидит царевна, людей разглядывает сквозь окошечко. Заприметила она девушку простую, что по площади шла, её Людмилкой звали. Дверку приоткрыла и за руку против воли Людмилку к себе втащила.

Давно Ядвига мечтала одна по ярмарке прогуляться, но закон монарший того не дозволяет. А с соглядатаями прохаживаться никакого удовольствия. Люди на тебя глаза таращат, пальцем указывают, проходу не дают — разве ж это гулянье!

Потому решила она одёжкой с простой девушкой поменяться, оставить её вместо себя в карете, а самой на волю улизнуть.

Рассказала она обо всём Людмилке.

— Поможешь мне? — спрашивает.

— Помогу, — Людмилка отвечает. — Посижу за тебя, царевна, туточки.

— Вот и славно, а я схожу ярмарку посмотрю. Очень мне хочется обычным человеком побыть. Каково это?

Сняла она свой сарафан шелковый жемчугами расшитый да и обменяла на Людмилкин — простой ситцевый. И кокошник свой царский, богатый, золотом подбитый взамен простой Людмилкиной ленты отдала.

— Можешь не ждать меня, — царевна говорит. — Покатайся. Когда ещё доведётся в царской карете промчаться. Стукни гайдуку два раза, он и тронется.

Сказала и незаметно на улицу выпорхнула.

А Людмилка в царском наряде плечи расправила, носик вверх подняла и кучеру сигнал подаёт. Трогай, мол.

Гайдук подумал, что во дворец пора, и Людмилку в терем царский отвёз, к самому порогу светлицы девичьей доставил.

Ядвига же по ярмарке пошла. Никто внимание на неё не обращает, а ей того и надобно. Здесь сыров губчатых отведает, там сыта выпьет медового. Зашла на край торжища, где представление устраивается — один скоморох медведя учёного показывает, другой — козу, что по канату ходить умеет.

Шум да веселье кругом! Кто на балалайках, кто на дудочке, кто на трещотках играет. Веселится народ! Рядом силачи бои ведут за хорошее вознаграждение. Вертеп с Петрушкой ребятишкам сказку весёлую да поучительную показывает. А тут гармонист мехи растянул, девчат на танцы зазывает. Девушки в пляс пустились, и Ядвига с ними хороводом пошла.

Меж тем Людмилка до дворца добралась. Вошла она в светлицу царскую, да так и ахнула. Здесь и сундуки с нарядами, и ларцы с украшеньями! Принялась она драгоценности перебирать да наряды примерять. Душегрейки, соболем подбитые, и шубки горностаевые по очереди пробует, одежды праздничные да будничные к себе прикидывает и в зеркальце хрустальное смотрится.

Наденет на палец перстенёк с адамантом величины невиданной и любуется, как он на солнышке играет, переливается. А после бусы сапфировые или жемчуга бурмицкие к шейке прикладывает.

Девушка сенная полно блюдо яств заморских занесла и, глаз не поднимая, на стол поставила.

Чуть не сто нарядов, драгоценными каменьями расшитых, Людмилка перемерила. Умаялась, фруктом незнакомым пахучим закусила, легла полежать на широкой кровати с балдахином кружавчатым, в перинах атласных утонула.

После встала, вышла в садочек пройтись, надоело ей в горнице сидеть. Смотрит Людмилка на акации, пушистыми мохнатками покрытые, нюхает цветики доселе невиданные. Ах, что за жизнь у царевны распрекрасная, думает. И как можно от такой красоты бежать, лучшего искать.

А в ту пору Змей Горыныч поблизу пошаливал. Повадился он девушек, боярских али купеческих кровей, воровать. Налетит на богатый двор, выберет самую ладную да пригожую, и в жилище своё змеиное волокёт.

Во дворце его полны комнаты девушек-невольниц. Специальный служитель обучает их танцевать ладно да петь складно, чтобы взор и слух Горыныча услаждать — очень он пляски и песни людские любил.

Был у Горыныча дружок — вещий ворон Яша. Накануне нагадал он Горынычу, что есть на свете такая девица, дочь царя Казимира — упрямица редкая. Не сможет никаким путём Горыныч её к танцам принудить, намучается с девушкой.

— Спорим на что хошь! — Горыныч ревёт. — Любого человечка смогу заставить делать по-моему! Эка невидаль — дочка царская!

И огнём для пущей важности из пасти полыхает.

Побился Горыныч об заклад с вороном, что поймает и приручит Ядвигу Казимировну.

На другой день отправился он в царство Казимира. К дворцу подлетает, видит — выходит из терема барышня в богатом одеянии. А как подошла она малину рвать, налетел вихрем и похитил девушку. Не знал змей, что то не Ядвига-царевна, а Людмилка в чужом платье по садочку царскому прогуливается.

Увидали тень Горыныча мамки-няньки, да поздно, только платье девичье мимо глаз промелькнуло. Побежали, царю доложили — дочку де твою чудище летающее унесло!

Народ об том событии быстро прознал, и до площади, где Ядвига гуляла, слух докатился. Поняла она, что Людмилка вместо неё в плен к Горынычу попала.