— Где больше всего стычек с диверсантами? — спросил я у вернувшегося командира от начальника гарнизона.

— Слышал, что полковник приказал всех кто есть в наличии отправлять в район больницы, товарищ полковник!

— Карту! Быстро! Где эта больница???

Адъютант торопливо зашелестел листами карты. Ткнув пальцем в район западнее Орши, он показал зелёное пятно между городом, и тем самым мостом через который мы въехали на железнодорожный узел.

Рядом с небольшой рощей в которой находилась больница, был хороший кусок ровной местности, где как я полагаю, спокойно могли приземлиться самолёты и планеры с основными силами десанта противника.

По данным полученным от опять-таки вернувшегося командира, наших сил в этом районе около больницы не хватало, на лицо было явное количественное превосходство противника в этом районе и качественный его перевес в подготовке и стрелковым оружии.

Скорее всего как и в наше время противник высадил парашютным способом передовой отряд который должен был обеспечить высадку посадочным способом основных сил десанта.

Помимо прочего у диверсантов было явно налажено взаимодействие со своей авиацией. Над местом боя постоянно кружили несколько самолётов которые обеспечивали и воздушное прикрытие и бомба-штурмовую поддержку.

Приблизительно через час из штаба армии прибыл делегат связь с категорическим приказом командарма о немедленной передислокации всех вверенных мне людей и техники через Витебск в Смоленск. Генерал Филатов лично приказал мне срочно грузить имущество, людей в вагоны и на платформы и в течение четырех часов покинуть Оршу.

Буквально через полчаса была восстановлена телефонная связь. Как оказалось, было сразу два порыва телефонного кабеля, скорее всего это была работа немецких диверсантов, уж сильно аккуратные были срезы на кабеле.

Как только заработал телефон, сразу же по нему, из штаба армии повторно сообщили приказ генерал-лейтенанта Филатова, который подтверждал ранее переданное делегатом связи.

Приказ есть приказ, и как предписывает устав, его необходимо неукоснительно исполнять…

Через полтора часа, вся моя «экспериментальная» рота, со всем нажитым имуществом и трофеями добытыми в бою, длинной колонной, рассекая фарами сумрак зловещей тьмы, выдвинулась в направлении пригородного полустанка, где есть сохранившаяся рампа для погрузки на платформы.

Сидя на переднем сидении своего персонального «кюбеля», наблюдал как за стеклом, в ставшем прифронтовым городом, на который сейчас опустился густой ночной туман, царило кажущееся со стороны хаотичным движение. Но я знал, что город начали готовить к обороне.

Постоянно, почти каждую минуту, мимо нашей колонны, то туда, то сюда проезжали машины, в основном грузовые, в кузовах которых виднелись люди и самые разные грузы: от досок до самых разных металлических конструкций, и даже мешки с песком. Мне даже удалось увидеть трактор, который на открытой платформе тянул сразу несколько противотанковых ежей. И почти сразу пришло воспоминание о том как и где появилось это противотанковое средство.

На одной из лекций в танковой академии, уже совсем пожилой преподаватель, бывший танкист, рассказал историю появления этого изобретения. Для меня, тогда на учебном занятии было полным откровением, что оказывается подобные ежи активно применялись еще при строительстве укреплений начиная с тридцатых годов, при постройке так называемой Чехословацкой стены на границе Чехословакии и Германии. Позже, уже на гражданке, видел я фото таких ежей на наших позициях в перемышльском УРе. Дьявол как говорят умные люди в мелочах! Новый усовершенствованный образец этого невзрывного противотанкового оборонного средства предложил в 1941 году Михаил Львович Гориккер, генерал-майор технических войск, тогдашний начальник гарнизона Киева и начальник Киевского танко-технического училища. Доработанная им конструкция «ежа» была более эффективной и дешевой в производстве. Суть доработки состояла в том, что «ёж» должен быть выше, чем дорожный просвет танка, но ниже или на равной высоте от грунта до верхнего края нижнего лобового листа танка. Только при этом условии он переворачивался, а не отодвигался бронированной машиной. Понятно, что «ежи» менее эффективны, чем минные заграждения, однако их можно в больших количествах изготавливать из подручных материалов без применения высоких технологий и легко перебрасывать с одного участка на другой, что особенно ценно в военное время. Еще что хорошо отложилось в моей памяти — за создание противотанкового ежа генерал-майору Гориккеру был вручён фотоаппарат марки ФЭД!

Вообще этот дядька был большой умницей. Кроме «ежа», он позже придумал как восстановить бронепробиваемость перекаленных 45-мм снарядов. На самом снаряде, практически в любой мастерской где был самый обычный токарный станок, делались так называемые подрезы-локализаторы. Благодаря им перекаленный снаряд не разрушался полностью и выполнял свою задачу — пробивал броню.

Ходил по интернету устойчивый слух, что перекалка была делом «вредителей» и «врагов народа». Но как рассказал нам тот же преподаватель, все было намного прозаичней. Испытания 45 мм снарядов проводились по методике 188Х-го волосатого года по тонкому листу железной брони. Стремясь повысить бронепробиваемость, меняли режим термообработки и результаты оценивали по той же самой методике. Но при ударе о 30–50 мм броню высокой твердости работали совершенно другие механизмы и при применении на фронте, тупоголовый снаряд 45-ки раскалывался. Кстати, потом этот прием вполне осознанно применяли на более новых разработках противотанковых снарядов. И не только мы — противник тоже…

Из воспоминаний из той жизни, меня вырвала силь но развившаяся чуйка. Я просто кожей ощутил мгновенно накрывший меня ожег. Подняв глаза увидел, что мимо нашей колонны, двигалась в противоположном направлении большая группа немецких военнопленных, кто-то из них то и дело останавливался и с презрением глядел почему-то на на меня. Или мне так казалось?

Сверившись с картой, понял что до нашей цели — полустанка, осталось чуть меньше трех километров. Снова мимо нас прошло несколько небольших, не более десяти человек, групп красноармейцев, а также несколько гражданских с лопатами и кирками, которые погрузившись в прицеп трактора, вероятно, отправились строить фортификационные сооружения. На финальном отрезке пути мы встретили еще несколько групп групп гражданских. Ещё пара «Комсомольцев» проехала по соседней улице, таща за собой пушки небольшого калибра.

«Кюбель» вырвался приблизительно на полтора километра вперед от основной колонны. Наконец путь нам преградил покосившийся шлагбаум, у которого стояли три пожилых солдата в грязной форме и засаленных пилотках. Мы затормозили.

— Стой! Кто идет? — спросил один из них, тот у которого был свежий шрам на лице.

Остальные взяли на изготовку свои винтовки и стали ждать, когда к нам подойдет тот со шрамом.

Все они хмуро глядели на наше трофейное чудо, а один — видимо, старший, потому что держался с большим достоинством, отдал команду:

— Документы!!!

«Кюбель» тем временем медленно окружили со всех сторон, остановившись в метре от передних колес и направив на «Кюбель» короткие стволы своих карабинов, продолжая с подозрением рассматривать незнакомую технику.

Я вылез наружу и подошел к старшему: — Здравствуйте!

— Предъявите документы!!!

Только внимательно изучив мое предписание, начкар слегка оттаял лицом.

— Ну и что там? — спросил я.

Он ответил не сразу: — Там, где раньше была станция большая воронка… А вот грузовая рампа — она целая!

— Ну… нам больше и не надо.

Пройдя за шлагбаум, увидел что на территории станции царит суета, галдеж и ругань. Железнодорожники вместе с бойцами тушат ряд построек полустанка, полыхающих жарким огнем. Где-то вдалеке раздаются гулкие раскаты очередной бомбежки. На полустанке нас встретила группа из трех человек в форме железнодорожников.