Нет, сдаваться он не собирался. По-видимому, шаман имел в виду что-то другое, может иносказательно кровь родичей Резанова, может ещё как-то. Ну, да ничего, ещё полчасочка и всё прояснится окончательно.

А наблюдатель на холме в километре дождался, когда СоКесарь повернёт в нужную сторону, убедился, что охрана в пролётке осталась на границе рощи, проворно для крепкого, но чуть оплывшего невысокого тела, поднялся, с клацанием сложил телескопическую подзорную трубу, сунул в карман сюртука, в каких здесь всё ещё многие продолжали ходить, наклонился, поднял индейскую накидку из медвежьей шкуры, встряхнул, сбрасывая налипший сор, развернулся, сделал пару шагов, забросил на круп лошади, сдёрнул повод с куста, легко, как это делают только бывалые кавалеристы, вскочил в седло и пустил лошадь рысью.

Эту звериную тропку, неизвестную даже дотошным и пронырливым телохранителям сокесаря Резанова Уайту показал наивный местный индеец. У Уила не раз чесались руки оглоушить дикаря молотком, да снять скальп, но приходилось улыбаться и одаривать ценного пока проводника превосходным виргинским табаком из личных запасов Дэвида Уильямсона. Ну ничего, скальп он сдерёт с краснокожего дикаря, когда будет уходить отсюда, а табачок уже оправдался.

Савелий между тем прислонил велосипед к оттащенному с тропы, но не убранному остову секвойи. Ствол просто вычистили изнутри и превратили в убежище от дождя для индейских паломников. Да и вообще для всех, кто приходил к дубу на поклонение. Облагородили местность.

Похлопал велосипед по седлу как доброго коня, проверил в кармане склянку, и пружинистым шагом, как человек, который исполняет свой долг, зашагал по тропке.

Дуб издали напоминал Новогоднюю ёлку, которую почему-то до лета забыли разобрать. Так он стал выглядеть последние пару лет, когда из-за наступившего мира на этих землях священное дерево навещали краснокожие из самых отдалённых мест. И из САСШ, и из Мексики, Калифорнии, Флориды, и с Гавай, и даже алеуты с Командорских островов один раз добрались. И все приносили собственные ритуалы поклонения Святыне. Цветастые обрывки материи и разномастные коробочки: деревянные, берестяные, костяные - среди листьев и желудей смотрелись гармонично. Всё-таки у индейцев превосходное чувство прекрасного!

Подошёл, как к старому знакомому. Оглядел. "Даа, ты ещё постарел", - похлопал как друга. Обошёл вокруг, поглаживая кору. Вздохнул: Ну, что же, тяни-не-тяни, больше откладывать нечего...

Сунул ладонь в карман, вытянул цепляющуюся гранями за материю склянку. Подумал, что сосуд напоминает ерша, который растопырил плавники, сопротивляется.

Выбрал наиболее гладкий участок на стволе. Потянул пробку. Фиг там! Заклинило. Савелий хмыкнул: Не, ну чтобы без трудностей, так это не по-нашенски. Подёргал туда-сюда, попробовал покрутить - не получается. С досады даже мелькнула мысль отколоть горлышко, да вовремя опомнился - нет, мусорить тут он не хотел.

Перевернул флакон, постучал пробкой по дереву. И маленькое чудо свершилось - пробка провернулась!

Савелий обрадовался, вытащил затычку, вздохнул с облегчением, вытер лоб обратной стороной ладони.

Просунуть пальцы в горлышко не получилось, чересчур узкое. И вытряхнуть ватку тоже не удавалось. Чтобы хотя бы уцепить можно было. Он пожалел, что коротко остриг ногти - сейчас, наверное, можно было бы ими ухватить.

Огляделся. Подобрал сухенькую тоненькую веточку, толщиной, да и длиной со спичку. Пошурудил в горлышке, намотал краешек ваты, подцепил, чуть-чуть вытянул кончик, но тут вредная веточка сорвалась. Но Савелий уже прочно ухватил пальцами пучок хлопка, осторожно, по миллиметру, стараясь, чтобы волокна не вылезли из кома и не оборвались, медленно вытянул. И уже когда вата как следует, протиснулась в горлышко, безбоязненно вытащил полностью наружу.

Вновь отёр проступивший пот, огляделся, выдохнул, наклонился к дереву. И застыл, словно уткнулся в невидимую преграду. Отдёрнул руку. На всякий случай перекрестился. Подышал на ватку, чтобы чуть увлажнить. И только тогда приложил к коре.

По дереву пробежались мурашки, будто у человека по коже от озноба.

У Савелия застучало в висках, пересохли губы: Неужели! Он торопливо потёр ваткой по коре, ещё раз вызвав мурашки. И ему даже послышался то ли сдох, то ли лёгкий стон.

Лихорадочно потёр ещё раз. Но больше уже ничего не произошло.

Шагнул вдоль дерева к новому участку, ещё раз подышал на ватку, приложил. Кора лишь посветлела. И больше ничего не случилось.

Нетерпеливо заходил вокруг дуба, там и сям потирая кору, то поплёвывая на ватку, то растирая, то тыча в кору, да всё бестолку, ноль реакции. Сердце бешено колотилось, уши и лицо горели, во рту пересохло - он и не ожидал, что настолько разволнуется!

"Надо же! Так что же это? Как же это... Та же самая кровь родича - родственницы Резанова, что и Мигеля, и Кончиты, и Петьки. Почему Анькина так подействовало на портал?" - Савелий вскакивал, суетливо вновь и вновь и плевал уже на эту ватку, и прикладывал там и сям, но всё понапрасну.

Наконец умаялся.

Присел под дуб, откинулся спиной на тёплую уютную кору, подуспокоился, сорвал и закусил травинку. И вспомнил, что нынче должен со Швецовым встретиться.

Вытянул луковицу часов, глянул, ужаснулся: Да, еле-еле успевает!

Щёлкнул, закрывая крышку, второпях сунул в карман, упруго оттолкнулся, вставая, отряхнул руки и гершалки, обернулся к дереву, дружески погладил, похлопал, на всякий случай ещё раз приложил ватку, ожидаемо безрезультатно, горько усмехнулся, затолкал ватку в склянку, а ту запихнул в карман, и, чётко развернувшись на каблуках, решительно зашагал с поляны.

Стриженный под кара сероволосый наблюдатель за двадцать шагов в кустах, зажимал рот, сдерживая издевательский смех. Над его верхней губой светлая полоска кожи - как бывает, сбреют усы и кожа ещё не загорела наравне с соседними участками, - а выпученные по-рачьи глаза в уголках слезились. Он дождался наконец, когда ненавистный сокесарь скроется за разросшимися кустами, загораживающими тропинку, и мотнул головой: чудаковатый какой-то этот русский. Внезапно лицо пришельца перекосила гримаса: теперь он знал, чем отомстит ублюдку, который отобрал у него смысл жизни!

Видимо, важен этот дуб для северного варвара.

Сначала Уил хотел его просто здесь пристрелить. Но первые разы, 17 декабря прошлого, 1812 года (Савелий прискакивал с ваткой в крови Ольги), и 25 апреля этого, 1813 (Савелий прикатывал с ваткой в крови Мигеля), увидев манипуляции с ватой, мститель решил проследить за ненавистным СоКесарем более внимательно. Да и опасался, как бы телохранители не услышали звук выстрела, тогда уйти окажется не просто. А теперь окончательно уверился, что этот дуб для Резанова весьма важен. И болезненнее мести, чем уничтожить этот дуб, ничего не придумать.

Поэтому Вилли - «молоток" решительно раздвинул кусты и, держа на плече топор, шагнул вперёд.

Савелий в раздумьях не спеша добрёл до велосипеда. Взялся за седло и, собираясь выкатить на тропинку, в последний раз похлопал по карманам, по привычке - ничего нигде не забыл? Склянка на месте. А вот часов... Торопливо провёл по тому месту, где крепилась цепочка - нету! Обнаружил лишь расстёгнутую булавку. Руку в карман он уже совал на всякий случай - вдруг. Никаких "вдруг" не произошло - выронил. "Вот Алеша!" - выругался вполголоса.