Она воодушевлённо сказала:

— Вы никогда не станете автором, пока не овладеете в совершенстве французским. Читайте Бальзака, Жорж Санд, Мадам де Сталь, Пьера Лути. А после этого пишите свой роман…

Камаль неодобрительно заметил:

— Роман?! Это же побочный вид искусства. Я же стремлюсь к серьёзной работе…

Хусейн серьёзно сказал:

— В Европе написание романов — это серьёзный труд и многие писатели выбирают именно его среди всех видов литературного творчества. Они достигли в этом уровня бессмертных произведений. Я не болтаю впустую о том, чего не знаю. Однако мой преподаватель французского заверил меня в этом…

Камаль с сомнением покачал своей крупной головой, и Хусейн сказал:

— Будь осторожен, не гневи Аиду. Она с восхищением читает французские романы. Она даже одна из их героинь!

Камаль слегка наклонился вперёд, и устремил к ней взор, чтобы прочитать в её глазах, какое воздействие на неё оказали слова Хусейна, и воспользоваться удобным случаем, чтобы наглядеться на её великолепную красоту. Затем он спросил:

— Как это?

— Романы ужасно захватывают её, так что голова у неё переполнена несуществующей, вымышленной жизнью. Однажды я увидел её позирующей перед зеркалом, и спросил, что это с ней? И вот что она мне ответила: «Так шла Афродита по морскому побережью близ Александрии!»

Аида, нахмурившись и улыбнувшись одновременно, сказала:

— Не верьте ему… Он ещё больше погружён в фантазии, чем я, и тем не менее, он не успокоится, пока не обвинит меня в том, чего нет…

«Афродита?… Какая ещё Афродита может сравниться с тобой, любимая?! Мне грустно от того, что ты представляешь себя в любом другом образе, вместо естественного!»

Он искренне произнёс:

— Вы в этом не виноваты. Ведь герои Аль-Манфалути и Райдера Хаггарда тоже оказали огромное воздействие на моё воображение…!

Хусейн восхищённо засмеялся и воскликнул:

— Лучше бы нас всех объединила одна книга! Для чего нам оставаться на этой земле, если нас влечёт в мир фантазий? Ты, Камаль, должен осуществить свою мечту, а я не писатель, и не хочу им быть. Однако ты вполне можешь собрать всех нас, если захочешь, в своей книге.

«Чтобы Аида была в книге, автором которой я стану?! Это что: молитва, мистика или безумие?!»

— А я?!

Вдруг в знак протеста раздался голос Будур, и вся троица разразилась хохотом. Хусейн предостерегающе заметил:

— И не забудь зарезервировать место для Будур!..

Камаль, нежно обняв руками малышку, произнёс:

— Ты будешь у меня на первой странице…

Аида, устремив глаза к горизонту, спросила:

— А что вы напишите о нас?

Камаль и сам не знал, что ей сказать, и скрыл своё смущение вялым смехом, а Хусейн ответил вместо него:

— Как и прочие авторы, он напишет бурный любовный роман, что заканчивается смертью или самоубийством!..

«Они пинают твоё сердце, словно мяч, и при этом забавляются».

— Я надеюсь, что такой конец будет ждать только одного героя?

Аида рассмеялась, произнеся это.

«Герой не может представить себе, как его возлюбленная погибнет», подумал Камаль и спросил:

— Разве требуется, чтобы роман заканчивался смертью или самоубийством?

Хусейн засмеялся и ответил:

— Таков естественный конец бурного любовного романа!..

«При бегстве от страданий или попытке удержать счастье смерть кажется стоящей целью», снова подумал Камаль и язвительно сказал:

— Это и впрямь огорчает…

— А ты разве этого не знал? Такое впечатление, что до сих пор у тебя не было опыта любви…!

«В жизни наступает такой момент, когда плач заменяет наркоз при хирургической операции».

Тут Хусейн заметил:

— Мне важно, чтобы ты не забыл забронировать место и для меня в своей книге, даже если я буду вдали от родины…

Камаль устремил на него долгий неподвижный взгляд и спросил:

— Тебя по-прежнему обуревают мечты о путешествиях?

В голосе Хусейна Шаддада послышались серьёзные нотки:

— Каждый миг. Я хочу жить, хочу странствовать вдоль и поперёк, побывать и в низинах, и в горах, а потом уж и смерть не страшна…

«А если она наступит раньше? Может ли так случиться? Вдруг какая-нибудь грусть почти убьёт тебя? Ты разве забыл Фахми? Жизнь не всегда измеряется длиной и шириной. Жизнь Фахми была мигом, однако насыщенным и полным. Иначе какой толк от добродетели и бессмертия? Нет, ты грустишь по другой причине, словно тебе нелегко равнодушно взирать на разлуку с другом, который стремится к путешествиям. Каким будет твой мир после его отъезда? Что будет с тобой, если его поездка разлучит тебя с домом твоей возлюбленной? До чего обманчива улыбка сегодняшнего дня: вот сейчас она рядом, и звук её голоса звучит в твоих ушах, а аромат её духов щекочет твой нос. Но сможешь ли ты остановить колесо времени? Неужели остаток своей жизни ты проживёшь, издали бродя вокруг её особняка, словно безумец?…»

— Если хочешь знать моё мнение, то отложи своё путешествие до тех пор, пока не закончишь учёбу…

Аида воодушевлённо произнесла:

— Именно это папа неоднократно уже повторял ему…

— Это здравое мнение…

Хусейн саркастически спросил:

— Что же, обязательно знать наизусть гражданское римское право, чтобы смаковать красоту мира?

Но тут Аида снова обратилась к Камалю с вопросом:

— Отец очень уж высмеивает его мечты. Он желает видеть его судьёй или таким же, как он финансистом…

— Суд…, финансы!.. Я не собираюсь быть судьёй, но даже если получу диплом и серьёзно задумаюсь о выборе карьеры, то это будет дипломатический корпус. А что касается финансов… вам что, нужно ещё больше денег? Мы уже и так нестерпимо богаты…

«До чего же удивительно, если богатство может быть невыносимым. Раньше ты воображал, что будешь торговцем, как и твой отец, и у тебя будет такой же сейф, как у него. Но богатство не было твоей мечтой. Но разве ты не желаешь испытать себя в духовных приключениях? До чего же ужасна жизнь, когда ты погружён в зарабатывание на хлеб насущный!»

— Никто в моей семье не понимает моих надежд. Они видят во мне избалованного ребёнка. Однажды брат моей матери насмешливо и громко, чтобы я мог слышать, сказал: «Нет надежд, что в данной семье единственный мальчик будет лучше этого». К чему всё это? К тому, что я не поклоняюсь деньгам и предпочитаю им жизнь. Ты видел?! Наша семья верит, что любое усилие, не ведущее к увеличению богатства, это пустая трата времени. Ты обнаружишь, что они мечтают о титулах и званиях, будто это потерянный рай. Ты знаешь, почему они любят хедива? Мама часто мне говорила: «Если бы на троне остался наш господин эфенди, то твой отец уже давно получил бы звание паши». И столь великие деньги тратятся без счёта на приёмы всяких принцев, если только они удостоят нас чести своим визитом…, - тут он засмеялся… — Не забудь записать эти удивительные вещи, если однажды займёшься написанием книги, которую я предложил тебе.

Но не успел он закончить свои слова, как его перебила Аида, обращавшаяся к Камалю:

— Я надеюсь, что при написании книги на вас не повлияют предубеждения моего неблагодарного брата, и вы не будете несправедливы к нашей семье?

Камаль благоговейным тоном ответил:

— Упаси Боже, чтобы я когда-нибудь поступил несправедливо с вашей семьёй! Более того, в том, что он сказал, нет ничего порочащего…

Аида торжествующе засмеялась, а на губах Хусейна показалась улыбка облегчения, несмотря на вскинутые от удивления брови. Рассказ Хусейна произвёл на него такое впечатление, что тот не до конца искренен в нападках на его семью. Он не сомневался в его словах о том, что тот не поклоняется деньгам и предпочитает им обычную жизнь, однако отказывался относить это качество его характера только на счёт их богатства, считая, что главной причиной тому был широкий кругозор его друга, поскольку крупное состояние не мешает так же поклоняться деньгам, как многие и делают; нет, ему казалось, что всё, сказанное им о хедиве, титулах, приёмах особ королевской крови у себя дома, было упомянуто из-за хвастовства, а не ради критики. За этим стояло не одно только хвастовство, и не одна только критика, словно Хусейн гордился всеми этими вещами в сердце, но своим умом критиковал, или вероятно, он и правда насмехался над этим, но не видел ничего зазорного в том, чтобы поделиться им с тем, кто, без сомнения, будет ослеплён и очарован ими, сколько бы ни соглашался с критикой. Хусейн спокойно улыбнулся и снова спросил: