Абдуль Муним вызывающе спросил его:

— Если бы все люди стали пренебрегать своей религией, тогда тебя бы это оправдало?

Ахмад спокойно ответил:

— В любом случае, обо мне не тревожься. Ты никогда не понесёшь ответа за мои грехи!

Тут вмешался Ибрахим Шаукат:

— Хватит вам уже ссориться. Я бы хотел видеть вас такими же, как ваш кузен Ридван…

Хадиджа с недовольством уставилась на него, как будто ей было неприятно, что он считает Ридвана лучше, чем её сыновей. Ибрахим, поясняя свою точку зрения, сказал:

— Этот юноша имеет связи с крупными людьми в политике. Он умный парень и обеспечил себе этим блестящее будущее…

Хадиджа сердито сказала:

— Я не разделяю твоего мнения. Ридван — несчастный парень, как и всякий, кто лишён материнской заботы. А «госпожу» Занубу на самом деле он не интересует. Меня не обманет её хорошее обращение с ним: это та же политика, что и у англичан. Поэтому бедный парень и не может нигде найти себе пристанища: большую часть времени он проводит вне дома. А что касается его связей с видными политиками, то это не имеет значения. Он учится на том же курсе, что и Абдуль Муним. Так к чему это твоё серьёзное замечание? Ты не знаешь, какие примеры следует приводить…

Ибрахим Шаукат пристально поглядел на неё, словно говоря: «Не возможно, чтобы ты когда-нибудь разделила моё мнение», и затем продолжил пояснять свою точку зрения:

— Сегодняшние молодые люди уже не те, что были когда-то. Политика изменила всё вокруг, и у любой важной персоны есть ученики. Амбициозный молодой человек, который хочет пробиться в жизни, нуждается в покровителе, к которому можно было бы обратиться. И заметное положение твоего отца опирается на его надёжные связи с важными персонами.

Хадиджа надменно сказала:

— Сами люди стремятся познакомиться с моим отцом; он же не стремится ни перед кем заискивать. А что до политики, то моим сыновьям нет до неё никакого дела. Если бы у них была возможность увидеть своего покойного дядю, то они сами бы прекрасно поняли, что я имею в виду. Ради «Да здравствует такой-то» и «Долой такого-то» сыновья народа погибают. И если бы покойный Фахми был жив сегодня, он бы был бы выдающимся судьёй…

Абдуль Муним сказал:

— Каждому свой путь. Мы же не будем никому подражать. И если бы мы захотели быть как Ридван, то были бы…

Хадиджа оценила это:

— Молодец!

Отец улыбнулся:

— Ты как твоя мать. И оба вы совершенно одинаковы…

Тут в дверь постучали. Пришла служанка, известившая о визите соседки, живущей на первом этаже. Хадиджа, поднимаясь, сказала:

— Интересно, что ей нужно?..Если отсрочка по квартплате, то придётся привести весь полицейский участок Гамалийи, чтобы нас разнять!

Улица Муски кишела народом. Толпился тут и местный люд, не говоря уже о потоках народа, устремлявшихся со стороны Атабы. Чистое апрельское солнце извергало пламя.

Абдуль Муним и Ахмад с немалым трудом прокладывали себе путь сквозь толпу, обливаясь потом. Взяв брата под руку, Ахмад спросил:

— Расскажи мне, что ты чувствуешь…

Абдуль Муним немного подумал и начал говорить:

— Я не знаю. Смерть всегда страшна, и особенно смерть монарха. Вся похоронная процессия была переполнена людьми настолько, что мне ни разу в жизни не доводилось видеть подобного. Я не был свидетелем смерти Саада Заглула, чтобы сравнивать с этой. Но мне кажется, что на большинство людей она произвела впечатление. Некоторые женщины плакали. Мы, египтяне, эмоциональный народ…

— Но я спрашиваю о том, что чувствуешь именно ты.

Абдуль Муним снова задумался, избегая столкновений с людьми из толпы, а затем сказал:

— Я не любил его. Как и все мы. Мне не грустно, но и не весело. Я следовал за гробом глазами, но не сердцем. Однако мысль об этом тиране, лежащем в гробу, оказала впечатление на меня. Нельзя просто так пройти мимо подобного зрелища и не впечатлиться им. Аллах — Господь для всех. Он живой и вечный, если бы только люди знали. Если бы король умер до того, как политическая ситуация изменилась, очень многие бы возликовали. А ты сам что испытываешь?

— Я не люблю деспотов, какой бы ни была политическая ситуация!

— Это прекрасно. Однако что ты испытываешь к виду смерти?

— Мне не нравится болезненный романтизм!

Абдуль Муним раздражённо спросил:

— Значит, ты обрадовался?

— Мне бы хотелось прожить побольше, чтобы увидеть мир, освобождённый от всех тиранов, независимо от их имён и черт…

Они ненадолго замолчали: их объяла усталость. Затем Ахмад снова спросил:

— А что будет после этого?

Уверенным тоном, характерным для него, Абдуль Муним ответил:

— Фарук — мальчишка. У него нет ни проницательности своего отца, ни такого же выдающегося ума. Если дела пойдут хорошо и переговоры будут удачными, а «Вафд» вернётся к власти, всё успокоится, и эпоха заговоров окончится… И будущее, кажется, обещает быть хорошим.

— А как же англичане?

— Если переговоры пройдут успешно, то англичане превратятся в наших друзей, а следовательно, союзу между дворцом и англичанами против народа придёт конец. И королю ничего не останется, как уважать Конституцию.

— «Вафд» лучше других партий…

— Несомненно. Но она ещё не так долго у власти, чтобы проявить всё, на что способна. И опыт в скором времени раскроет её истинный потенциал. Я согласен с тобой, что она лучше других партий, но наши амбиции не остановятся на достигнутом!

— Конечно, и я верю, что правление «Вафда» это хороший отправной пункт для большего прогресса. Вот и всё. Однако достигнем ли мы и впрямь соглашения с англичанами?

— Либо соглашение, либо возвращение к власти Сидки. В нашей стране есть неисчерпаемый запас предателей. Их задачей всегда было наказывать «Вафд», если англичане скажут «нет». Они замерли в ожидании. Вот в чём трагедия…

Когда они достигли Новой Дороги, то неожиданно столкнулись с дедом, Ахмадом Абд Аль-Джавадом, который направлялся в квартал ювелиров. Они подошли к нему и почтительно поприветствовали.

Он с улыбкой спросил их:

— Откуда и куда?

Абдуль Муним сказал:

— Мы ходили смотреть на похороны короля Фуада…

С улыбкой, не сходящей с его губ, Ахмад сказал:

— Спасибо вам за вдумчивые соболезнования.

Затем он пожал им обоим руки, и каждый отправился своей дорогой. Ахмад ненадолго проводил взглядом деда, а затем сказал:

— Наш дед очаровательный и элегантный. От него исходит такой приятный запах одеколона…

— Мама рассказывает удивительные вещи о его тирании…

— Я не думаю, что он тиран. В это невозможно поверить.

Абдуль Муним засмеялся:

— Даже сам покойный король Фуад в последнее время казался милым и хорошим…

Они вместе расхохотались и продолжили путь в кофейню Ахмада Абдо. В комнате напротив окна Ахмад увидел шейха с длинной бородой и проницательным взглядом, который сидел в центре группы, состоящей из молодых людей, что внимательно слушали его. Он остановился и сказал брату:

— Это твой друг, шейх Аль-Мануфи… «Когда земля извергнет свою ношу…»[78]. Здесь я должен тебя покинуть.

Абдуль Муним сказал:

— Иди же, присядь с нами. Мне бы хотелось, чтобы ты присел рядом с ним и послушал его. Спорь с ним, сколько тебе влезет. Многие из тех, что окружают его, это студенты Университета…

Высвобождая свою руку из руки брата, Ахмад сказал:

— Нет уж, дядюшка. Я уже однажды чуть не подрался с ним. Я не люблю фанатиков. До свидания…

Абдуль Муним проследил за ним критическим взглядом, а потом резко сказал:

— До свидания. Да наставит Господь наш тебя на истинный путь…

Затем Абдуль Муним присоединился к группе шейха Аль-Мануфи, директора начальной школы Аль-Хусейн. Тот встал, чтобы поприветствовать его, а вместе с ним встали и все остальные, сидевшие вокруг него, и обняли юношу. Когда шейх сел, они тоже сели, и он сказал, изучая Абдуль Мунима своим острым взглядом: