«Будь вождём-завоевателем, что скачет верхом на коне, или лидером, которого несёт на руках толпа, или стальной статуей на колонне, или волшебником, который может воплотиться в любой образ, какой захочет, или ангелом, что летит над облаками, или монахом, уединившимся в пустыне, или опасным преступником, вызывающим дрожь у порядочных людей, или клоуном, завораживающим смеющуюся публику, или самоубийцей, расстраивающим очевидцев. Если бы Фуад Аль-Хамзави узнал о его истории, то сказал бы ему, маскируя сарказм своей обычной любезностью: „Ты сам виноват, ты покинул нас ради тех людей. Ты презирал таких девушек, как Камар и Наргес. И теперь вот насладись тем, что твоя богиня тебя покинула“. Небеса или ничего — вот мой ответ. Пусть она выходит замуж, как ей вздумается и едет в Брюссель или Париж. Пусть она постареет, пока не увянет её пышная красота. Она никогда не найдёт такой любви, как моя. Не забывай эту дорогу, так как здесь ты был опьянён чарующими надеждами, а потом испил отчаяние. Я больше не житель этой планеты, я чужак и должен жить на ней, как изгнанник».

Когда они поравнялись с особняком Шаддадов, обнаружили рабочих, снимавших украшения и электрические гирлянды со стен и деревьев. Дом снял свой свадебный наряд и погрузился во тьму, за исключением нескольких комнат, из окон и балконов которых по-прежнему лился свет. Праздник окончился, и публика разошлась. Зрелище это словно возвещало о том, что у всего есть конец. Так и Камаль возвращался домой, неся шкатулку со сладостями, словно ребёнок, которого отвлекли от плача, задобрив несколькими шоколадками. Они неспеша продолжили свой путь, пока не дошли до начала улицы Хусейнийя. Там они пожали друг другу руки и расстались…

Но не успел Камаль пройти нескольких метров по улице Хусейнийя, как остановился, затем повернул обратно в Аббасийю, которая выглядела пустынной и погружённой в сон. Он ускорил шаги в направлении дома Шаддадов, и когда тот попал в поле его зрения, он повернул направо в окружавшую его пустыню, и прошёл по ней, пока не достиг того места, откуда был виден забор за стеной сада, и откуда он мог наблюдать за домом с расстояния. Стоял густой мрак, а тёмные занавески не давали шанса ни одному соглядатаю. Впервые за ночь он почувствовал холод в этом пустынном голом месте, и застегнул своё пальто на длинном худом теле… Ему были видны очертания дома, похожего на огромную цитадель за высоким забором. Глаза его принялись искать свою заветную цель, пока не остановились на закрытом окне второго этажа в самом дальнем правом флигеле, сквозь ставни которого пробивался свет. То была комната новобрачных, единственная в этой части дома, в которой не спали. Ещё вчера это была спальня Аиды и Будур; сегодня же ночью её украсили для того, чтобы она вместила самое удивительное зрелище, уготованное ей судьбой. Он долго смотрел на неё, поначалу с тревогой, как будто птица с подрезанными крыльями, что глядит на своё гнездо в ветвях дерева, затем с глубокой печалью, словно видел собственными глазами смерть за пологом неведомого. Что происходит за этим окном?.. Если бы он мог только забраться на это дерево в саду и посмотреть!.. Оставшаяся часть его жизни будет лишь незначительной ценой, что он охотно заплатит за взгляд сквозь это окно. Неужели этого мало, чтобы увидеть возлюбленную в брачных покоях?.. Как они сидят там вдвоём и как встречаются глазами? О чём беседуют? В какой части мира сейчас скрывается гордость Аиды?! Он горит от желания увидеть это и записать каждое слово, жест или намёк в выражении её лица, и даже воображаемые впечатления, фантазии, чувства и инстинктивные порывы… За всё это, хотя оно и было отвратительно и вселяло ужас и мучительную грусть, после он отдаст свою жизнь без сожаления. Время шло, а он всё оставался на своём месте; его воображение продолжало задавать вопросы, а свет в комнате так и не тушили. Что бы он делал, окажись на месте Хасана Салима? Он испытывал головокружение и озадаченность, чтобы ответить на этот вопрос. От его преданности этой ночью не было никакого толка, она была лишена корысти. Он не стремился обладать Аидой, а Хасан Салим был из той породы людей, для которых преданность необязательна.

Так он страдал в пустыне, а они там обменивались поцелуями, как делают обычно все люди, затем последуют стоны двоих, что обливаются потом, забытьё, вибрация крови, и ночная рубашка соскользнёт с тленного тела, как и весь этот бренный мир с его пустыми надеждами и легкомысленными мечтами…

«Так плачь над унижением богов, и пусть сердце твоё наполнится горем. Но куда же ушло то яркое чудесное чувство, которое освещало его сердце все эти четыре года? Оно не было иллюзией или отголоском иллюзии. То была сама жизнь. Даже если обстоятельства овладеют телом, какая сила сможет простираться до духа?»

Таким образом, возлюбленная останется его возлюбленной, а любовь — его мучением и прибежищем, замешательство — развлечением, пока однажды он не предстанет перед Творцом и не спросит о сложных вопросах, что озадачивали его. Ох, если бы он только взглянул на то, что происходит за окном! Если бы только раскрыл один из секретов своего существования!.. Иногда его жалил холод, и тогда он вспоминал о том, сколько он так провёл времени в рассеянности, и где. Но к чему спешить обратно?… Неужели он и впрямь стремится, чтобы в такую ночь веки его сомкнулись под тяжестью сна?!

Экипаж остановился перед лавкой Ахмада Абд Аль-Джавада; колёса его были забрызганы грязью, скопившейся на улице Ан-Нахасин, и водой с выбоин. Из неё вышел господин Мухаммад Иффат в своём шерстяном плаще, и войдя в лавку, с улыбкой сказал:

— Мы приехали к тебе на извозчике. Но было бы безопаснее приехать сюда на лодке…

Сильные ливни шли полтора дня, пока не потекла земля, и не затопило улочки и переулки. И хотя дожди перестали наконец, небеса по-прежнему были хмурыми и никак не хотели проясниться. Небо скрывалось за тёмными тучами, закрывшими землю, словно чёрный зонт, и вызвавшими мутный осадок в атмосфере, предвещая кромешную ночь.

Ахмад Абд Аль-Джавад тепло встретил друга и предложил ему есть. И как только Мухаммад Иффат устроился поудобнее в углу у письменного стола, он сразу же сказал, словно раскрывая секрет своего неожиданного прихода:

— Не удивляйся, что я пришёл в такую погоду, несмотря на то, что мы и так увидимся на нашей обычной посиделке через несколько часов, но мне так захотелось поговорить с тобой наедине!

Мухаммад Иффат засмеялся, как будто оправдываясь за столь странные слова, и Ахмад тогда тоже рассмеялся в свою очередь. Но его смех больше напоминал вопрос. Джамиль Аль-Хамзави, который обернул голову до самого подбородка в шейный платок-куфию, подошёл к двери и позвал мальчишку-официанта из кофейни Калауна, чтобы тот принёс кофе, затем снова сел на свой стул, ибо дождь и пронизывающий холод освобождали его от дел. Ахмаду сердце подсказывало, что за этим неожиданным визитом что-то скрывается: лишь особая надобность могла подтолкнуть его друга прийти сюда в такое время. Из-за психологического кризиса, от которого он страдал в последние дни, а также из-за плохого состояния он испытывал необычную для себя тревогу, хотя и маскировал её милым смехом. Он сказал:

— До твоего прихода я вспоминал вчерашнюю посиделку в кофейне, и как выглядел Аль-Фар, когда танцевал! Да разразит его Аллах!

Мухаммад Иффат улыбнулся:

— Все мы твои ученики! И по такому случаю позволь мне поведать тебе, какие сведения распускает о тебе Али Абдуррахим! Он говорит, что мучившая тебя в течение последних недель головная боль стала причиной отсутствия в твоей жизни женщин за эти дни!..

— Отсутствие женщин в моей жизни!.. А разве у головной боли нет других причин, помимо женщин?!

Тут мальчик принёс кофе вместе с чашечками и водой на жёлтом подносе, поставил его на край стола, за которым сидели оба друга, и ушёл. Мухаммад Иффат отпил глоток воды и сказал:

— Приятно пить зимой холодную воду. А ты что думаешь об этом?.. Однако зачем я спрашиваю, ведь ты один из поклонников зимы, кто каждое утро купается в холодной воде, даже в эти февральские дни… А сейчас расскажи-ка мне: тебе по душе новости о патриотической конференции, что собралась в доме Мухаммада Махмуда? Мы дожили до того, чтобы ещё раз лицезреть Саада Заглула и Саравата-пашу в едином фронте!..