Зато Демир успел быстрее всех. Блеснул росчерк длинного, резко изогнутого клинка с елманью, и мохнатая голова слетела с плеч страшного зверя.

Рубящие качества у кылыча отменные.

Я расслабил руки. Безголовая туша чудовища осела, из шейного обрубка ещё били струйки крови: неспешно, как и подобает существу с едва бьющимся сердцем. Позволив себе пару усталых вдохов, я опёрся о поверженного зверя сапогом и с чавканьем выдернул лезвие рогатины. Истыканное стрелами туловище больше не двигалось, разве что задняя лапа ещё судорожно подёргивалась, но такое быстро проходит.

Пацан опустился на подкосившиеся колени — совсем как давеча у могилы сестры.

Да, грустно, теперь он потерял и брата. Но жизнь — та ещё сучка.

— Зачем… — прошептал он. — Зачем так…

— Ну, же, парень, успокойся, — покачал его за плечо Радован. — Ты же сам всё видел. Мы не могли взять эту зверюгу живой. Никак не могли.

Никола сбросил его руку, вскочил и кинулся на меня.

— Это всё из-за тебя! Ты обещал, что он поправится!

Лезвие ножа вошло ему под рёбра. Пробило лёгкое и сердце.

Было тяжело сделать это. Пацан успел стать мне другом.

Я придержал умирающего оборотня второй рукой, глядя в полные боли и непонимания глаза. Вместо слов и вопросов он начал выплёвывать собственную кровь.

Запах её походил на ту, в которой я изгваздался, пока дырявил его брата.

Не просто волчонок.

— Прости, — сказал я. — Но ты тоже заражён.

Когда мальчишка затих, а его серо-голубые глаза остекленели, я вытянул длинную полосу стали из ножен и отсёк ему голову, лишая шанса на возвращение.

Перевёл взгляд на товарищей: Радека трясло, а Демир, не понимая, что делать, судорожно стискивал пальцы на рукояти кылыча. Только Войко всё понял и грустно выдохнул.

— Они оба нахлебались крови вампира, — я решил прояснить вопрос. — Мальчишка однажды восстал бы из мёртвых такой же тварью. Я не мог оставить его в живых. Оборотни сами по себе не заразны, они такими рождаются. Но варколак — помесь вампира с оборотнем — заразен даже сильнее моего племени. Любой покусанный или оцарапанный им человек, умер бы в лихорадке и вернулся таким же.

Демир сплюнул, сообщил мне пару ласковых на мурадском, вдвинул свой восточный клинок за кушак и пошёл прочь. Радек одарил меня взглядом ненависти и презрения, на его скулах дёрнулись желваки, но матрос ничего не сказал. Просто развернулся на месте и пошёл следом за товарищем.

— Они отойдут, — положил мне руку на плечо Войко. — Просто им нужно время, они успели привязаться к мальчонке. Жалко его, пропасть.

Да, жалко. Зато представляю, как ребята обрадуются, узнав, что я убил мальчонку, зато взял вместо него девчонку. Просто предвкушаю.

Я отёр саблю от крови и задвинул в ножны.

— Нужно прибраться, — сказал я без интонации. — Рассвет не за горами, а мне необходимо сохранить доказательства для Ветцеля.

Наутро я проснулась с удивительным чувством свободного дыхания.

Лёгкие больше не сипели, не хрипели и не свистели.

За время болезни я совсем забыла, каково это — просто дышать.

Голова больше не раскалывалась, сопли не текли и кашель почти прошёл. Я ещё немного покхекивала, но уже без мокроты и крови.

Анна принесла мне завтрак и очень обрадовалась неожиданным переменам:

— Ярочка, неужели тебе лучше? Ох, предки, благодарю! Как же хорошо… Мы молились за тебя. Побегу, обрадую всех.

Съев завтрак — впервые с аппетитом, — я почувствовала, что вполне могу встать с постели. Чем и занялась. Босые пятки коснулись холодных половиц. Через стекло на чердак затекали косые лучи, высвечивая кружащиеся в воздухе пылинки. Мы всегда хорошо убираемся, а пока я валялась немощной доходягой, Анна за чистотой следила ещё больше, но в зазоры оконной рамы всё равно надувает.

Подойдя к окну, я потянула за щеколду. На миг остановилась.

Почему она вообще заперта? Как у этого вампирюги выходит так ловко обращаться с замками? То они впускают его внутрь, будто господина. То так же охотно делают вид, что вовсе никого не запускали. Надо обязательно спросить…

Стало грустно от осознания, что скоро придётся проститься с родным домом и уплыть в неизвестность с этим гадом.

Да, я родилась не здесь, а в Волавке, но была совсем маленькой, когда мы переехали в Нова-Затоку. Другого дома я не помню. И Анна всегда была со мной, но больше не будет… Так хватит, не то заплачу.

Распахнув окно, я с наслаждением вдохнула свежий воздух. Прикрыла глаза и вслушалась в шелест листвы. Яркий свет проходил сквозь веки, высвечивая узор кровеносных сосудиков. Внезапно меня стукнуло…

Солнечный свет… Кровь вампира…

Развернувшись к тумбе, я с ужасом уставилась на умывальную чашу. Аня ничего не заметила, хорошо. Ладно, наверное, зря переполошилась. Порозовевшая водичка — подумаешь. Может, я собственный заляпанный кровью платочек простирнула… хотя там бы алой краски не хватило.

Надо избавится от этой улики.

Только это не тряпки, под одеждой не пронесёшь, а из окна выплёскивать нельзя… С другой стороны, ведь кровь растворена в воде, а та гореть не должна.

Перетащив наполовину заполненную чашу на подоконник, я уже хотела обдать крону яблоньки, когда помедлила и решила погодить. Солнечный свет заиграл искорками на водной глади… И та вспыхнула, будто к спирту зажжённую лучину поднесли.

Языки пламени вздыбились над поверхностью.

Непроизвольно отступив, я стала таращиться на собственные руки. Ведь эта дурацкая горючая кровь теперь во мне… Вдруг я тоже загорюсь?

Появилось ощущение зуда на коже.

Пламя погасло; по счастью, керамическая посудина выдержала, а ведь могла треснуть от жара. У меня такое было, когда огарок на блюдечко поставила и не уследила: едва горящий фитилёк на донышко сник, тарелочка раскололась. Меня бабушка тогда бранила и твердила, что это очень недобрый знак. Сбылось: ямки от горошин на коленях долго болели.

Недоверчиво заглянув в водное зеркало, я увидела там своё побледневшее с перепугу отражение. Вода казалась чистой, розовый оттенок пропал. Зачерпнув горстью прохладную жидкость — та даже не нагрелась, — я пропустила журчащие ручейки между пальцев. Похоже, солнце полностью очистило водичку от вампирской скверны.

Снова стало не по себе. Ногти нервно почесали запястье.

Чашу я всё-таки опорожнила — от греха подальше.

И тут же обернулась на дверной скрип, едва не столкнув посудину с подоконника.

— Солнце, зачем ты поднялась? — в комнату заглянула Анна. — Тебе ещё рано из постели выбираться, ложись обратно. Я тебе травок заварила.

— Мне гораздо лучше, — уверила я, загораживая чашу. — Очень надоело валяться, можно я спущусь? И, кажется, я всё ещё голодная…

Аня обрадовалась моему хорошему аппетиту.

— Мы как раз готовим завтрак, — сообщила она.

Одевшись и спустившись вниз, я присоединилась к завтракающей на кухне семье. Меня одолевал страшный голод. Может, это вампирская кровушка заговорила? Хотя скорее я просто дико оголодала за время болезни, ведь мне кусок в больное горло не лез: одни кашки и куриные бульончики хлебала. Теперь главное случайно не сжевать что-нибудь с чесноком.

С грустью вспомнилось, что ещё недавно собиралась жрать его каждый день. Нет, по вкусу чеснока точно скучать не буду. Просто… не знаю даже. Тоска какая-то, будто я уже не человек. Вроде бы всё как раньше, но кто его знает? Какой я теперь стану?

Отчим выглядел добрым как никогда. Не стал кричать, чтобы немедленно убралась обратно на чердак, пока полностью не выздоровею. Даже радушно улыбался, что немного пугало с непривычки.

Видать, Рихард на славушку ему мозги промыл.

— Яра, замечательно, что ты пошла на поправку, — начал он, потирая тёмный ус. — Но я недавно написал письмо своей двоюродной племяннице из Диоклии, это на юге, далеко отсюда. Вряд ли оно уже дошло, но уверен, они с мужем с удовольствием примут тебя к себе погостить. Что скажешь?