По сути, она лишь первая среди равных.

Раньше, всего век назад, это было очевидно далеко не всем, поскольку её власть поддерживалась Сигизмундом — нашим первым и единственным императором. Первородная лично возложила корону на его голову, таким образом, разделив власть светскую и духовную. Ей пришлось так поступить, поскольку этот конунг успел отхватить слишком существенную часть континента — при её же поддержке.

Первородная и император были двумя столпами, поддерживавшими свод совместно выстроенной империи.

Но вот, три могущественных герцога восстали против собственного создателя и развеяли его прах. Альхарда развалилась на куски, а Первородная осталась одна. Вероятно, даже порадовалась этому, решив, что теперь ничто не помешает ей править всеми землями Священной империи самостоятельно, нужно только грамотно разыграть доставшиеся карты.

И она совершила ошибку.

Военные успехи традиционно связываются с божественным покровительством. Однако наша праматерь отказалась помазать Вальдемара и двух других триумфаторов собственной святой кровью и возвести в королевские титулы.

Свержение и убийство Сигизмунда она объявила святотатством и потребовала смыть этот позор, замолить грехи. Ну, а, как известно, ничто не может умилостивить божество лучше, чем хорошее пожертвование.

Первородная направила каждому герцогу послание, в котором указала, что треть их новообретённых земель должна быть передана храмам ночи. Помню, как смеялся тогда дядюшка… Никогда прежде, да и после мне не доводилось слышать от него подобного хохота: искреннего, злого и самодовольного одновременно.

Ни Вальдемар, ни остальные адресаты не пошли на условия первой вампирши. Предпочли остаться в герцогских коронах, но сохранить все земли и власть, да посмотреть, как поступит Первородная. Прямого конфликта так и не последовало. Однако авторитет её святейшества остался подорван.

Но я отвлёкся, мы уже добрались до баронского замка.

* * *

В гостевой зале полыхал камин, перед ним в кресле с мягкой обивкой сидел ухоженный молодой мужчина с золотистыми локонами, в достаточно богатой одежде, хотя и без лишней вычурности. Да, его кафтан с золотым шитьём стоил подороже, чем контуш Кароля Пекарского, но среди высокородных особ королевского двора он бы смотрелся бедным родственником.

Вряд ли это стоит списывать на скромность — скорее на совершенно реальный недостаток средств. Всё же места здесь не зажиточные, близость Ангрешта мешает проходящим судам замечать маленький приморский городок.

— Рихард, сколько лет, сколько зим, — поднялся барон, лучезарно улыбаясь.

— Ты ещё обниматься-целоваться полезь, — мрачно ощетинился я.

Улыбка померкла, растеряв все лучики, однако их колкость перешла глазам. Длинные пальцы в обрамлении кружевного манжета взмахнули точно лебединое крыло, указывая мне на соседнее кресло.

Как же я ненавижу кружавчики на мужиках… и как же хочется немного расцветить их красным. Однако не будем забывать о команде, взятой в заложники, а потому примем приглашение и опустим седалище в мягкое удобное гнездо.

Юрген пощёлкал пальцами, и слуга в ливрее наполнил нам кубки.

— Я поражён, Рихард. Неужто ты всё ещё жив? — барон элегантно пригубил.

На его груди поверх камзола возлежали кружевные рюши жабо.

Тьфу ты, мерзость… Ещё и морду припудрил.

— Как видишь, — я вздёрнул уголок губы.

— Ты не стесняйся, пей, — хозяин замка с лёгкой усмешкой кивнул на мой кубок, — Поди, в плавании тебе не часто доводиться хлебнуть свежачка. Только что из вены, а если хочешь, могу позвать своих девочек. Но после, сперва старым друзьям нужно пообщаться, верно?

Мои глаза опустились на красную жидкость с привлекательным ароматом, но уменьшать её количество я не стал. Слуги по кивку барона оставили нас наедине, резные створки дверей сошлись.

— Сколько лет про тебя ничего не слышно? — продолжил блондин. — Двадцать? Тридцать? Ходят слухи, что Вальдемар избавился от тебя самым радикальным способом или запер в склепе. Поведаешь мне, что же привело к вашей размолвке? Почему герцог столь внезапно лишил тебя всех земель и титулов? Ведь ты был его любимцем, он воспитал тебя как сына, а затем такая незадача, — он покачал головой. — Так что же между вами стряслось?

— Можешь спросить у него, если так любопытно. И оставь эту фамильярность, Ветцель. Не веди себя, будто мы пуд соли вместе съели. Мы едва знакомы, пара твоих визитов в Нахтрамштейн и единственный в Пирену не делают нас друзьями. Я принимал тебя из вежливости, не более.

— Что ж, благодарю за честность, — в зелёных глазах барона мелькнули отсветы огня. — Тогда расскажи мне, дорогой не-друг, почему ты не соизволил явиться к моему порогу по доброй воле, да ещё невозбранно охотишься за девичьими шейками в моих владениях?

Я подобрался, но не ответил.

— Коли разъяснять ты ничего не желаешь — твоё право, — барон мягко и холодно улыбнулся. — Уверен, матушка твоя, Ирмалинда, будет просто счастлива узнать, что с тобой всё в порядке. И что ты с полным комфортом гостишь в моих чертогах, дожидаясь возвращения домой.

Он выдержал драматическую паузу и продолжил:

— Впрочем, я вполне в силах простить твою неучтивость и попорченных девчат. Но и ты в качестве ответной любезности должен меня уважить.

— И чего ты хочешь? — мои брови сошлись к переносице.

— А что ты можешь предложить? — собеседник отпил тёплой крови.

Я к кубку так и не прикоснулся — на всякий случай, чтобы потом не очнуться в кандалах на полпути к владениям Вальдемара. Пусть нам разлили кровь из одного кувшина, но заранее отравить кубок никто не мешал, и далеко не все яды сообщают о себе ароматом.

— Так сразу не скажу, — покачал я головой. — Дела в последнее время идут не очень.

— Ох, как я тебя понимаю, — отставив кубок, барон делано всплеснул руками. — Знаешь, как оно бывает: вот начнётся месяц с какого-то пустяка, а потом проблемы нарастают как снежный ком, и всё делается только хуже, как ни крутись.

Я молчал, ожидая окончания прелюдии.

— В начале смотришь, пропала овца из пастушьей отары, потом другой селянин жалуется на поредевшее поголовье гусей, а у кого-то поросят умыкнули. Вроде бы мелочи, а неприятно. Приходится отправлять своих ребят разбираться. Один не вернулся, к следующему вечеру только обгоревшие останки нашли. Теперь не понять, что с ним стряслось — спасибо солнышку. Отрядил сразу дюжину, чтобы лес прочесали. Не вернулись трое. Та же история, только больше повезло. Тела остались лежать в тени, пробивающийся через кроны солнечный свет останки повредил незначительно.

— И что же вы нашли? — мрачно спросил я, уже прекрасно догадавшись, чего Ветцель попросит за молчание.

— Мясо, — плюнул барон словом. — Их растерзали и частично сожрали. Выели сердца, так что ребята уже не воскреснут. Ничего не напоминает?

— Оборотень? — выдохнул я свою лучшую догадку.

— Скорее всего. На телах присутствовал запах псины. Хотя мне трудно представить оборотня, способного разделаться сразу с тремя вампирами — пусть и молодыми, — да в придачу виртуозно скрыться от преследования ещё девятерых. После этого я больше мальчиков не отправлял, у меня их и так убавилось. Поберечь гарнизон следует, верно?

— Верно, а меня беречь ни к чему, — констатировал я.

— В точку, — подтвердил барон. — Бросай в пекло тех, кого не жалко. Именно по этой причине пару веков назад в янычарский корпус набирали только детей из инородческих семей. Почему бы не заимствовать столь полезный опыт?

Я промолчал. Пальцы барона снова легли на бронзовую ножку кубка и поднесли тот к губам: слегка покрасневшим от крови, уже попавшей в едва различимые трещинки на коже. Похоже, с расстройства блондинчик даже про бальзамчики для губ забыл.

— Да и на охотах ты всегда отличался завидной неутомимостью, — продолжил Ветцель. — Пусть сам я видел тебя в деле лишь единожды, но ведь мир слухами полнится. Что тебе какое-то чудище лесное? — подытожил он с хитрованским прищуром.