В голосе его я заметил подлинную мольбу. Всё же этого чинушу послали на совершенно непривычную для него работу. Но барон поступил правильно, что не заслал в трактир ратников: появление здесь смертного, пусть и привилегированного, не произведёт такого впечатления, как закованные в броню хищники.

Он подумал о сохранении не только своего лица, но и моего инкогнито. Ну, или не подумал, а лишь стремится сохранить видимость спокойствия в своих землях. В любом случае, отсутствие шумихи мне на руку.

Шумно втянув ноздрями прокуренный воздух, я поднялся и нахлобучил треуголку. Каштелян, напротив, выдохнул с облегчением. Хотя полностью расслабляться поостерёгся: кто меня знает, правда? Прихватив трость и шапку с полосатыми перьями, он направился следом за мной.

Стуча сапогами по ступеням, краем глаза я заметил Ярочку: девчонка всё ещё пряталась за углом трактира и казалась напуганной, растерянной.

Нет, конечно, это не она меня сдала. Малявка бы просто не решилась, да и домой её вряд ли бы так сразу отпустили.

Но тогда как они обо мне узнали?

Меня встретил конвой, и все латники разили вампирами, а в ножнах имели клинки с простыми крестовинами и наверняка хорошо заточенными лезвиями. В руках некоторых обнаружились копья — пока воздетые остриями к тёмным небесам. Пара ребят невзначай целилась в меня из арбалетов. Доспехи на всех оставляли желать лучшего: некоторые даже поблёскивали бехтерцами.

Вперёд выступил командир с плюмажем на шлеме и лентой, пересекающей кирасу. С виду его броня казалась получше: даже с плакартом поверх нагрудника. Но что-то подсказывало, что на поверху это такой же Scheißenpanzer, как у остальных.

— Моё имя Арно Бурешь, — представился он твёрдым, но чуть хрипловатым голосом, — я комендант крепости его благородия. Попрошу вас сдать оружие.

Сопротивления я не выказал, просто перебросил ремень портупеи через голову и отдал саблю латнику, одарив в довесок ножом. Обыскивать меня не стали: даже если за голенищами я прячу пару кинжалов, вампира таким оружием убить трудно — разве что пощекотать между рёбер. Но разорванное сердце срастается быстро, только вынь клинок. Да и не добраться мне до их сердец за доспехами, а потчевать сталью Ветцеля в его же резиденции означает уже не покинуть её.

— Возвращаемся в замок, — распорядился чиновник, и я заметил неприязненные взгляды ратников.

Живой и дышащий каштелян на их фоне выглядел настоящим барином. Уверен, ребят это страшно бесит. Как и необходимость подчиняться его приказам. Впрочем, этот шляхтич вполне может оказаться отпрыском гораздо более влиятельной служилой семьи, чем они. Да и смертным он наверняка остаётся в силу возложенной на него должности.

Ветцель определённо не дурак, раз не позволяет своему представителю раньше срока примкнуть к стану бессмертных. Находясь между мирами, этот Кароль является прекрасным буфером для общения с подданными. Его определённо уважают и не бояться, он может спокойно войти в любой дом, не нарушив негласных границ между живыми и мёртвыми.

Не прошло и пары минут, как я уже покачивался в седле на спине буланой лошади.

Она часто прядала ушами и косилась, но в целом стойко переносила общество незнакомого кровососа, а заодно отгоняла хвостом кровопийц мелких и жужжащих. Не думаю, что её подвергали гипнозу: даже овца перестаёт бояться волков, если с ягнячьих лет живёт с ними под одной крышей.

Копыта стучали по пыльной дороге. Никто больше не заговаривал со мной, хотя во взглядах конвоиров читалась смесь презрения и любопытства.

Самостоятельно править кобылой мне не доверили — вели на привязи. Вместо полноценной сбруи на морде этой клячи лежал недоуздок с пристёгнутым чумбуром. Её привели в качестве заводной и так же уводили обратно, только с грузом в виде моей угрюмой фигуры.

Городские улочки быстро остались позади, и мы стали взбираться вверх, на холм, где горели огни, освещавшие баронский замок.

Бароны, графы, герцоги… Не таким представляла себе светлый мир будущего Первородная полтора тысячелетия назад. Но я рад, что построить чистую теократию у неё не вышло.

После Утра Скорби, когда пепел сгоревших отпрысков осел на землю, она удалилась от мирской суеты вместе с ближайшими приверженцами: жрицами, которые окружали и почитали её ещё в смертной жизни. Эти дамочки основали первый храм ночи, вокруг которого выросло поселение, ныне превратившееся в Энду — столичный город Тиблирии. Тогда Первородная повелела не кусать смертных, но пить их кровь из жертвенной чаши, чтобы не заражать всех подряд.

Она не учла только одного: уничтожение лишних вампиров не избавило от заражения людей, которых они успели покусать. Эти счастливчики растворились в человеческих массах, многие бежали на север — подальше от кошмара, случившегося на родине. Дотянуться до них и повелевать Первородная не могла, поскольку убила их хозяев, оборвав ментальные связи. Это как цепь: вынимаешь звено, и она распадается надвое.

После смерти эти зараженцы выбирались из могил и наводили ужас на соплеменников. Народ начал вырабатывать способы борьбы с ранее небывалой бедой: от демонстративного поедания чеснока на общинных сходах до вбивания кола в сердца подозрительных трупов. Та эпоха породила колоссальный фольклорный пласт, который и по сей день накладывает отпечаток на воззрения посельчан.

Несмотря на попытки истребить упырей и выявить всех заражённых, некоторым удалось избежать расправы и даже возвыситься над смертными. Они обращали других, сколачивали банды и терроризировали местное население не только ради крови, но и в целях обогащения.

Постепенно такие ребята заняли позиции законных властителей тех земель, которые им удалось захватить и удержать. Между ними шли бесконечные стычки за территорию, но письменных свидетельств беспредела, творившегося в Тёмные века, сохранилось мало. Сами же венценосные особы, дожившие до наших дней, не всегда готовы изливать душу летописцам.

Так минуло несколько веков. Тиблирия той порой отстроилась и возродилась, её торговые и культурные связи вновь захватывали прежний ареал. И со всех сторон света Первородной шли донесения о том, что там уже есть местный правитель и он вампир.

Усмирив негодование, наша праматерь разослала миссионеров к этим нежеланным отпрыскам-язычникам, дабы привести их в лоно верного служения истинной вере. Разумеется, местечковые короли и князья слыхом не слыхивали ни о тёмной богине, ни о её посланнице, ни о дне великого затмения. Борьба предстояла серьёзная и весьма затяжная — благо у вампира в запасе вечность.

Распри между удельными владетелями сыграли Первородной на руку. Она начала предоставлять военную помощь правителям, которые принимали от неё посвящение в веру. И первым среди них стал Сигизмунд, объединивший благодаря такой поддержке сотни альхардских племён, а позже расширивший своё влияние на половину Вельнамирского континента. Неверных становилось всё меньше, шло постепенное оформление современных границ Священной империи.

Но не везде миссионерская деятельность шла с равным успехом. Ярким примером тому просторы Самаха, куда идея тёмной богини успела проникнуть в силу географической близости непосредственно после Чёрного Солнца. Ну, или бытовала испокон веков, если верить самим караитам. Там сложился собственный культ и жречество, оказывающее решающее влияние на мурадского султана и великого визиря, так что попытка установления тиблирийского патронажа провалилась.

В какой-то мере праматери удалось воплотить свою задумку. Священная империя именуется так лишь потому, что на её территории установлено единое вероисповедание. Высшее жречество полностью состоит из её отпрысков, и каждый храм ночи регулярно посылает в Энду десятину. Таким образом, власть Первородной пронизывает всё тело империи.

Но в то же время, реально под её управлением находится лишь Тиблирия. Каждое королевство и великое герцогство — самостоятельное государственное образование. Великие дома выказывают уважение праматери, но далеко не всегда подчиняются её воле.