— Удачно, — сказал я. — Значит, едем к тебе. Закончим лечение. Кривоколенный — это где-то в районе улицы Кирова?

— Ну да, Мясницкая как говорит моя тётушка, она только старые московские названия признаёт. Я её тётушкой называю, а на самом-то деле она мне двоюродная бабушка…

Так, болтая, мы вышли из Дворца тяжелой атлетики ЦСКА и дошли до станции метро «Аэропорт». Я уже нёс её фехтовальный чехол с рапирой и формой, и с удовольствием поддерживал тот лёгкий трёп, который мы вели.

С Кристиной было легко — вот что главное.

С Наташей было интересно, где-то волнующе и немного загадочно (до того момента, как я получил от неё письмо, когда вся загадочность превратилась в банальность).

Ирка Шувалова была просто моей одноклассницей, в которую, вероятно, был влюблён настоящий Серёжа Ермолов, но никак не Кемрар Гели.

С Венди Кемпбелл мы были абсолютно разными. Включая страны, интересы и воспитание. Добавить к этому серьёзную разницу в возрасте — десять лет, не шутка — и становится понятно, почему наша связь не могла быть долгой.

Таня Калинина… Слишком юна для серьёзных отношений. К тому же поэтесса, а они везде одинаковы — что на Гараде, что на Земле. Вот если бы я писал стихи, а она была моей поклонницей… Я вспомнил одного своего знакомого, довольно известного стихотворца из Новой Ксамы, который при знакомстве с симпатичной девушкой неизменно произносил одну и ту же фразу: «Девушка, вы умеете писать стихи? Могу научить. Здесь недалеко». Некоторые соглашались. Нет-нет, с Таней мы просто дружим.

А вот с Кристиной — легко!

Мы как-то сразу оба поняли, с какой целью направляемся к ней домой. Без всяких объяснений, намёков и долгих хождений вокруг да около. И это понимание устраивало нас обоих. Устраивало и одновременно возбуждало. Она мне нравилась. Я ей — тоже. Что ещё нужно для любви? Короткой или длинной — неважно. О будущем подумаем потом. Сейчас мне нужно подумать, где купить вина и торт.

Подходящий гастроном нашёлся на Кирова-Мясницкой. Я выбрал торт, а вина покупать не стали.

— Не хочу, если честно, — сказала Кристина. — Я вообще не любительница спиртного. Так, иногда, глоток-другой сухого или шампанского. Но ты бери, если хочешь.

— Мне не продадут, — сказал я. — Восемнадцати нет.

— Бедненький, — она неожиданно погладила меня по щеке. — Что ж мы делаем… А сколько тебе?

— Семнадцать, — ответил я. — По паспорту.

— Что значит — по паспорту?

— Это значит, что на самом деле пятнадцать. Не хочу тебя обманывать с самого начала, потому и говорю.

— Всё интереснее и интереснее.

— Ага, со мной так всегда. Я уже работаю, Кристина, и вполне самостоятелен, можешь мне поверить. Что до паспорта и реального возраста… Расскажу как-нибудь, если захочешь. Это захватывающая история.

— Конечно хочу! Бери торт и пошли.

— Больше ничего не надо? Чая, колбасы, сыра, масла?

— Ого. У тебя на всё это есть деньги?

— Я же сказал, что работаю.

— Хм. Ну ладно. Тогда масла и сыра. Пригодятся.

Люблю девушек без комплексов.

Коммунальная квартира, представляла собой просто многокомнатную квартиру с одной большой кухней, ванной комнатой и туалетом. Только жила в этой квартире не одна семья, а несколько. Каждая в своей комнате.

— У нас ещё считается нормальной и даже хорошей коммуналкой, — рассказала Кристи, пока мы шли от Кирова-Мясницкой к её дому в Кривоколенном. — Всего три семьи на пять комнат.

— Действительно, хорошая, — сказал я. — В шестьдесят пятом, когда мой папа в Академии бронетанковых войск учился, мы жили на улице Красноказарменной, в Лефортово. Тоже старый дом, дореволюционный. Так там комнатушек двадцать было на одну кухню и удобства, не меньше.

— Спал за шкафом?

— Как ты догадалась?

— Так я тоже гарнизонная, отец военный.

— То-то мне кажется, что сто лет тебя знаю, — сказал я искренне.

— Ага, и мне.

Мы поцеловались, не доходя до подъезда её дома сотню шагов.

На улице уже стемнело, и февральские снежинки красиво кружились в свете редких фонарей. Губы у Кристины были мягкие, сладкие, отзывчивые.

— Домой, — сказала она, отстранившись и ухватив меня за руку. — Там тепло и хорошо.

О том, что нужно позвонить к себе домой я вспомнил, когда за окном давно сгустилась московская ночь.

Стараясь не разбудить Кристину, которая спала на моей правой руке, нащупал на прикроватной тумбочке часы, поднёс к глазам. В окно между шторами просачивался свет от уличного фонаря.

Половина двенадцатого.

Вот же ёлки зелёные, мать уже начинает волноваться. Нет, не так. Волнуется она давно, но уже начинает волноваться сильно. Но не потому, что поздно, а потому, что я не позвонил.

Извини, мама, у меня слишком давно не было женщины. Да ещё такой замечательной.

Надо вставать.

Стараясь не разбудить Кристину, постарался высвободить руку.

— Ты куда? — сонно пробормотала она. — Не уходи.

— Домой не позвонил, — сказал я. — Мать с ума сойдёт.

— Телефон в прихожей на стенке.

— Может, лучше с улицы?

— Ещё чего, — она приподнялась на локте. — Тебе что, было плохо со мной?

— С ума сошла, — я наклонился, поцеловал её в тёплый глаз. Ресницы смешно защекотали мои губы. — Ты — лучшая.

— Было с кем сравнить?

— Как тебе сказать…

— Как есть. Но — потом. Сейчас знать ничего не хочу. Иди, звони из прихожей, мне плевать, что соседи тётушке скажут. Да и ей плевать, она всегда будет на моей стороне. И возвращайся скорей. Ночь только начинается, и у меня на тебя большие планы.

— Я быстро.

Поднялся, надел джинсы и рубашку, сунул ноги в тапочки и тихонько вышел в прихожую. Там, на стене, висел телефон, помнивший, вероятно, похороны Сталина.

Я зажёг свет, снял трубку и набрал домашний номер.

На втором гудке трубку сняла мама.

— Алло!

— Мам, это я.

— Ну наконец-то. Ты где, почему не звонил?

— Мам, прости, забыл.

— Работа?

— Нет. Девушка.

Молчание в трубке.

— Мам, — продолжил я. — Всё хорошо, не волнуйся. Я не приду сегодня ночевать.

— Даже так?

— Так получается, мам.

— У тебя точно всё хорошо?

— Просто отлично. Всё, целую вас, завтра увидимся. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, сынок.

Я повесил трубку и пошёл в комнату. Начиналась взрослая жизнь.

[1] реальный случай, происшедший в 1982 году на чемпионате мира в Риме, когда погиб советский фехтовальщик-рапирист Владимир Смирнов.

[2] «Сказка о Тройке», первая публикация в альманахе «Ангара» (1968 год)

В марте семьдесят третьего года в третьем номере журнала «Техника молодёжи» вышел мой фантастический рассказ «Экскурсовод» под псевдонимом Казимир Станкевич.

Это был не первый мой опыт публикаций в центральной прессе, но первый — художественно прозы. Даже не думал, что так обрадуюсь. Оказывается, публикация здорово тешит самолюбие. Смотришь на свой рассказ в популярнейшем журнале, тираж которого один миллион шестьсот пятьдесят тысяч экземпляров; представляешь, что его прочтут миллионы людей, — и даже гравигенераторы, которые прямо сейчас устанавливают и испытывают на всевозможной технике, и все остальные достижения как-то блекнут.

Может быть, потому, что достижения эти не совсем твои? Не ты их придумал, не ты изобрёл. Ты только воспользовался теми знаниями, которыми обладал и обладает инженер-пилот Кемрар Гели с планеты Гарад.

Да, воспользовался удачно. Приложил усилия. Прошёл через испытания и трудности. Но тем не менее.

А вот фантастический рассказ «Экскурсовод» в свежем, восхитительно пахнущем типографской краской номере «Техники молодёжи» — твой и только твой. Ты сам его написал, и это исключительно твоё достижение. Гордись.

Я и гордился. Целых два дня. В кругу семьи, перед Петровым с Бошировым (Серёга, экстра-класс, наши поздравления!), Татьяной (Ух ты, ух ты, ух ты! Здорово! Поздравляю! Дай почитать!) и, ясное дело, Кристиной.