Да что запахи, если этот центр, в котором я сейчас нахожусь, тоже носит имя первого космонавта Земли — Юрия Гагарина! Прямо такое ощущение, что домой попал. Эх, жаль нельзя ни с кем поделиться столь волнующими впечатлениями. Пока нельзя.

Мы подошли к белоснежному шарообразному макету космического корабля.

«Союз», — прочёл я название, начертанное красными буквами на его круглом боку. Макет стоял на возвышении, люк был открыт, к нему вела от нас лёгкая металлическая лесенка.

— Валерий Фёдорович! — позвал мой сопровождающий. — Товарищ полковник! К вам гости!

Надо же, подумал я, говорить умеет.

— Ждите, — сказал мне сопровождающий, развернулся и ушёл, не попрощавшись.

Внутри макета завозились, в открытом люке мелькнула чья-то рука с часами, затем голова, и вот уже и люка выбрался и встал в полный рост летчик космонавт Советского Союза, Герой Советского Союза, полковник Быковский Валерий Фёдорович собственной персоной, облачённый в рабочий комбинезон.

Я поймал себя на том, что улыбаюсь:

— Здравствуйте, Валерий Фёдорович!Вот и я.

— Серёжа! — воскликнул он, спускаясь по лесенке и протягивая мне руку. — Юный кушкинский герой-пограничник! Как же, помню!

Рукопожатие у товарища космонавта «номер пять» было всё такое же крепкое, а улыбка всё такая же доброжелательная.

— А ты изменился, — сказал Быковский, окинув меня внимательным взглядом. — Дело даже не в том, что повзрослел, это естественно. А… как-то значительней стал, что ли. Был же мальчишка-мальчишкой, а теперь — уверенный в себе юноша.

— Есть маленько, — сказал я. — Валерий Фёдорович, разговор у нас довольно длинный будет, я не очень сильно вас отвлекаю?

— Нормально, — сказал он. — Ты же предупредил об этом по телефону, я соответственно график перестроил. Так. До кабинета далеко… Знаешь что, пойдём в уголок отдыха, там удобно будет поговорить, здесь рядом.

Уголок отдыха — мягкие, обитые кожей кресла вокруг журнального столика с парой роскошных фикусов в кадках располагался на открытой галерее-площадке второго этажа. Мы поднялись к нему по металлической лестнице, уселись. Отсюда открывался прекрасный вид на весь павильон.

— Тренажёрный зал кораблей «Союз», — сказал Быковский. — Здесь мы учимся на них летать.

— Класс, — сказал я с искренним восхищением. — Валерий Фёдорович, а хотели бы летать выше, дальше, быстрее и дольше?

— Странный вопрос. Какой лётчик или космонавт этого не хочет!

— Я пришёл вам это предложить.

— Во как, — весело улыбнулся лётчик-космонавт. — А почему именно ко мне?

— Так вы единственный космонавт, кого я знаю, — признался я честно. — Кроме того, мне нужен ваш конфиденциальный совет в ещё одном вопросе.

Дверь открылась, и на площадку вышел человек в военной форме с генеральскими погонами на плечах, орденскими планками и двумя Золотыми звёздами Героя Советского Союза на груди.

Волевое лицо, крепкий, подтянутый. Лет пятьдесят на вид, с густыми, зачёсанными назад волосами и густыми бровями, чем-то напоминающими знаменитые брови Леонида Ильича Брежнева.

Я его сразу узнал. Береговой. Единственный в мире космонавт, получивший первую звезду Героя Советского Союза ещё на войне, а вторую за полёт в космос.

— Здравия желаю, товарищ генерал-майор, — поднялся я с места.

— Здравствуйте, — ответил Береговой, внимательно меня разглядывая. — А ведь я, кажется, вас знаю. Сергей Ермолов, да?

— Можно на «ты», товарищ генерал-майор.

— Зови меня Георгий Тимофеевич.

— Кажется, один я здесь ничего не знаю, — сказал Быковский.

— Для этого я и пришёл, — сказал я. — Чтобы все всё узнали.

— Очень удачно, — сказал Береговой. — На ловца и зверь бежит. Я как раз думал, как Серёжу к нам пригласить, — обратился он к Быковскому. — А вы, оказывается, знакомы?

— Не поверишь, — сказал Быковский. — Помнишь, я в прошлом году в Кушку летал, в командировку?

— Было такое.

— Помнишь, рассказывал, как пацанов награждал, которые наших пограничников спасли во время песчаной бури? Они там её «афганцем» называют.

— Не может быть! — воскликнул Береговой и посмотрел на меня. — Так это ты?

— Ага, — сказал я и обезоруживающе улыбнулся.

— Чувствую, всё не зря и не просто так, — сказал товарищ генерал-майор. — Пошли ко мне в кабинет. Здесь говорить не очень удобно.

[1] Аппарат правительственной связи, подключённый к кремлёвской АТС.

[2] Министр здравоохранения СССР.

[3] Так назывался г. Королёв до 1996 года.

[4] Песня Андрея Петрова на слова Геннадия Шпаликова из кинофильма «Я шагаю по Москве».

Руководителем центра подготовки космонавтов генерал-майор Береговой Георгий Тимофеевич стал в июне этого года, когда мои приключения в США подходили к концу. На совещании в Совете Министров его не было, но о гравигенераторе он, естественно, знал, а обо мне ему рассказал пару дней назад Николай Павлович Фёдоров — директор ДПКО «Радуга».

— Тут уже все конструктора ракетной техники взбудоражены твоим гравигенератором, как девицы перед первым свиданием, — сообщил он, когда мы расселись у стола в его кабинете. — Прямо сказать, я долго не верил, что это возможно. Пока сам не увидел.

— Погодите, — слегка растерянно сказал Быковский. — Серёжа, так это ты изобрёл и построил гравигенератор? Я слышал про какого-то мальчишку-супергения, но и предположить не мог, что это ты.

— Я и сам не мог до недавнего времени, — сказал я, — Вот что клиническая смерть с человеком делает.

— Клиническая смерть?

— Она, — подтвердил я. — Был на грани.

— Что-то мне в Кушке говорили на этот счёт, но я, признаться, не запомнил, — Быковский покачал головой.

— Мне тоже говорили, — сказал Береговой. — Но я не поверил. Кажется сказкой. Натуральной.

— Самому так иногда кажется, — сказал я.

— Рассказывай, — потребовал дважды Герой Советского Союза.

Рассказ о моих, чудесным образом появившихся сверхспособностях и знаниях, стал уже довольно привычным и укладывался, даже в неспешном изложении, в десять-двенадцать минут. Проверено.

— Слушаешь, — как будто фантастическую приключенческую книжку читаешь, — сказал Береговой, когда я закончил. — Был обычный советский мальчишка, потом чуть не погиб под колёсами грузовика и неожиданно приобрёл какие-то невероятные знания и умения.

— Как будто с неба они на тебя упали, — сказал Быковский.

— Может, и с неба, — сказал я.

— Как это? — космонавты переглянулись.

— Если под небом понимать не верхний слой атмосферы, а то, о чём писал великий русский учёный Владимир Иванович Вернадский, — сказал я.

— Ноосферу? — вспомнил Быковский.

— Её, — подтвердил я. — А также некое гипотетическое информационное поле Земли, где уже находятся все знания и изобретения. Тот самый ящик, о котором говорил отец Кабани из повести братьев Стругацких «Трудно быть богом». Сунул руку — р-аз, и достал!

— Читал, помню, — сказал Быковский.

— Я не читал, но что-то слышал о таком информационном поле, — признался товарищ генерал-майор, но… — он неопределённо помахал рукой в воздухе. — Это же мистика какая-то, нет?

— Ну почему же сразу мистика, — произнёс я уверенно. — Некоторые философы полагают, что учение о ноосфере Вернадского и Пьера Тейяра де Шардена берёт свое начало непосредственно от работ Маркса. А ноосфера и упомянутое информационное поле коррелируют друг с другом самым непосредственным образом.

— Интересно было бы услышать фамилии этих учёных, — усмехнулся Быковский. — Но мысль интересная, не спорю.

— Судите сами, — продолжил я. — Вернадский утверждал, что для успешного и счастливого развития человечества необходимо равенство людей всех рас и религий; определяющее участие народа в вопросах развития государства; свобода научной и инженерной мысли; уничтожение голода и нищеты; выход в космос, освоение и обживание Солнечной системы; новые, практически неисчерпаемые источники энергии; разумное преобразование Земли; недопустимость войн, наконец. Чем не марксизм? Да эти пункты хоть завтра можно включать в планы построения коммунизма.