— Клёво, — вздохнул мечтательно самый младший из братьев Юрасовых, Женька. — Так ты всю Америку посмотрел?

— Всю не успел, — засмеялся я. — Но много чего, да.

— А небоскрёбы? — спросил Лёзя. — Видел небоскрёбы?

— Видел.

— И как?

— Да ничего особенного. Торчат высотные дуры из бетона, стекла и металла в деловых центрах больших городов — вот и все небоскрёбы. Америка в основном одноэтажная, ребята. Люди предпочитают не в квартирах жить, как у нас, а в своих домах. Ну и, конечно, на машинах почти все, этого не отнять.

— В дома-ах, — повторил Король. — Машины у всех… Богато живут.

— Смотря какие дома, — философски заметил Сарпек. — Кирпичные — да, дорого. А если, как у нас, саманный слепить — нормально выйдет по бабкам.

— Сарпек прав, — подтвердил я. — Дома американцы каркасные строят — деревянный каркас, внутри утеплитель, снаружи штукатурка. Это дёшево. Что до машин, то многие в кредит берут, потом выплачивают банку годами. Дома, кстати, тоже в кредит.

— Так это что же, — догадался Король. — В кабалу к банку попадаешь?

— Бывает и так, — подтвердил я. — Можно и дома лишиться, и машины, если работу потеряешь и выплачивать кредит не сможешь. Это у нас вместо безработицы статья за тунеядство, а там работу очень непросто бывает найти, а вот потерять — запросто.

Закончилось пиво. Наступил вечер. ШПВ постепенно наполнился людьми, и разговаривать стало уже не очень удобно. Да и всё основное я уже рассказал.

— Ты, конечно, не вернёшься, — сказал Женька Юрасов, когда мы прощались.

— Не знаю, — сказал я. — Всё может быть, но обещать не стану.

Я и впрямь не знал. В Америке и Москве я скучал по Кушке. Меньше, чем по Гараду, но — скучал. Я всегда быстро привязывался к местам, в которых жил, и с которыми у меня были связаны дорогие мне воспоминания. Уверен, что даже по Алмалыку с его испорченным промышленными выбросами воздухом я когда-нибудь заскучаю. Как иначе. Там я собрал антиграв. Там был милый моему сердцу дом, в котором жили дедушка с бабушкой и прабабушкой и я. Семья Кофманов. Наташа, в конце концов. Там до сих пор жил Толик Краснов, которого я считал своим другом. Вероятно, я не стал бы ему рассказывать абсолютно всё, что тревожило меня сегодня, но зато я абсолютно точно знал, что на него во всём можно положиться. А это много значит. Там, в горах Алмалыка, я дрался насмерть плечом к плечу с дедом Лёшей и дядей Юзиком. Дрался и победил. Разве такое можно забыть?

А уж Кушка… Что-то удивительно притягательное было в этом маленьком городке, затерянном на южном краю необъятной страны. Я мало здесь прожил, но этого хватило, чтобы сродниться с ним и полюбить всем сердцем.

— Не вернёшься, — повторил Женька и вздохнул. — Никто не возвращается.

На сборы ушла почти неделя. Петров и Боширов, которые откровенно маялись в Кушке бездельем, приняли в них активное и добровольное участие. Маме даже не пришлось просить в дивизии солдатиков — товарищи майор и капитан прекрасно справились сами. В ответ мама кормила их борщом, котлетами и окрошкой на домашнем квасе и даже пару раз наливала по рюмке-другой холодненькой.

— Мам, а зачем это всё? — заикнулся я в самом начале сборов.

— Что — всё? — не поняла она.

— Ну, это — тащить мебель за тысячи километров. Давай здесь оставим. Объявим гаражную распродажу, а в Москве новую купим. Деньги же есть.

— Что такое гаражная распродажа? — нахмурилась мама.

Я рассказал о гаражных распродажах в Америке. О том, что американцы часто переезжают с места на место, и поэтому к вещам не особо привязываются.

— Перед отъездом на новое место жительства, многие делают гаражную распродажу. Так называется, потому что устраивают её обычно в гараже. Стаскивают туда мебель, посуду, книги, одежду — всё, что угодно, что уже не очень нужно. Соседи по улице и даже по городу приезжают, выбирают, раскупают по дешёвке.

— По дешёвке?

— Ну да. Дорого в магазине купить можно, а на гаражной распродаже обычно дёшево всё. Высокую цену поставишь — не купит никто.

— Зажрались твои американцы, — сделала вывод мама, выслушав все о гаражной распродаже.

— Просто мы ещё не привыкли, — сказал я.

— И не надо, — сказала мама. — Дело же не только в деньгах, сынок.

— А в чём?

— Ну вот есть у тебя деньги, — терпеливо объяснила она. — Ты думаешь так легко пойти в мебельный магазин, даже если он в Москве, и купить то, что тебе нужно? Ха-ха. Жили мы в Москве, когда папа в академии учился, помню. Нет уж, спасибо. Хотя что-то можно и оставить, ты прав, — она хитро посмотрела на меня. — Например, твой секретер. Старенький он уже. А, как считаешь? Новый купим.

Я тут же понял, что секретер мне жалко. Он и впрямь был старенький, мне уже пару раз приходилось чинить крепления, которые держали рабочую крышку, но я к нему привык и даже полюбил. Нет, только не секретер.

— Ты права, мам, — сказал я. — Расслабился в Америке. Ладно, забираем всё, а там поглядим.

— Вот, — удовлетворённом заметила мама. — Теперь я слышу слова не мальчика, но мужа.

Так вот за сборами и подошёл день отъезда. Со всеми, с кем мог и хотел, я попрощался заранее. Даже с Иркой Шуваловой, которую встретил накануне, когда обходил Кушку с подаренным цэрэушниками фотоаппаратом.

Мы столкнулись у Полтавских ворот. Я фотографировал, а она шла в город (её дом был за воротами, ближе к границе). Выросла с тех пор, как мы не виделись. Похорошела. Не девчонка уже шла по улице — молодая девушка.

— Привет! — поздоровалась она.

— Привет! Ну-ка, встань здесь, — я показал.

— Зачем?

— Фотография на память, — я попятился, приникнув к видоискателю. Ага, вот так, и солнце нормально падает.

— Внимание, улыбнись, сейчас вылетит птичка!

Ирка засмеялась, показав белые ровные зубы.

Я нажал на спуск.

Щёлк!

— Не уходи, ещё разок…

Щёлк, щёлк.

Теперь, пожалуй, хватит.

— Слышала, уезжаешь? — спросила она.

— Да. Отца в Москву перевели.

— А насчёт Америки… Правда, что тебя похищали?

— Ага. Правда.

— Расскажешь как-нибудь?

— Могу сейчас. Как раз гуляю.

— Я к тётке иду. Если проводишь…

Тётка её жила на другом конце Кушки, под сопкой с «Алёшей».

— Пошли.

Пятнадцать минут, не торопясь. За это время много не расскажешь. Да и устал я уже рассказывать о своих приключениях в Америке. Так, вкратце. Но Ирка слушала внимательно, время от времени поглядывая на меня своими тёмно-карими «кошачьими» глазами.

Мы дошли до поворота к тёткиному дому, остановились. Я всё ждал, когда она спросит о моих дальнейших планах, о том, как вышло, что я вдруг превратился из обычного слабого мальчишки в человека, которым заинтересовалась одна из ведущих разведок мира и даже сам Генеральный секретарь КПСС товарищ Леонид Ильич Брежнев. Но она не спросила.

— Прощай, Серёжа, — сказала Ирка. — Спасибо тебе за всё. Буду ждать письма с фотографией. Ну и вообще, не пропадай.

Неожиданно она сделала быстрый шаг ко мне, встала на цыпочки и быстро поцеловала меня в край губ. Запах солнца, чистой кожи и душистого мыла. Больше ничего.

Развернулась, пошла к дому. Летнее ситцевое платье и стройные загорелые ноги.

— Пока! — сказал я вслед. — Обязательно напишу.

Она, не оборачиваясь, подняла руку, помахала, и скрылась за деревьями возле дома.

Я поднялся на Крест, где тоже фотографировал и потом долго сидел, вглядываясь в город внизу, окружающие, порыжевшие от летнего солнца сопки, и бледно-голубое жаркое небо.

Потом был вокзал; рукопожатья и объятья с теми, кто пришёл провожать; вагон, уплывающая платформа с машущими ребятами и девчатами; сначала медленный, а затем убыстряющийся стук колёс…

Вот уже и Кушка осталась позади; вот уже и сопки с Крестом и «Алёшей» скрылись за горизонтом. Скоро начнутся пески Каракум, а там и Мары. Потом самолётом в Ташкент и оттуда — в Москву. Уже хорошо знакомая дорога.