Многоэтажные строения, частично обвалившиеся, смотрелись этакими чудом уцелевшими клыками во рту не видавшего хорошей жизни человека. Уродливые, потемневшие, покрытые всякими-разными наростами, они даже эха былого величия в себе не сохранили. Одну лишь только тоску по былому, глубокую и навевающую уныние. Мне приходилось подлетать к ним достаточно близко, чтобы просто пробиться сквозь плотную завесу Пси, из-за которой иногда казалось, что ещё секунда — и я столкнусь с непреодолимой стеной. Местами, — в частности там, где ноосфера до сих пор хранила ужас, боль и отчаяние миллионов умирающих в убежищах людей, — я дальше сотни метров в принципе не «видел», так что приходилось чуть ли не буквально в сверхбыстром темпе ощупывать город, заглядывая в каждый его изувеченный войной, запустением и временем уголок.
И в какой-то момент поиски принесли свои плоды.
Сначала я ощутил отчётливую, яркую, оформленную и приправленную эмоцией примитивную мысль, резко сменив направление своего движения. И десяти секунд не прошло, как я, повторно замаскировавшись, завис напротив завешанных шкурами оконных проёмов покорёженной многоэтажки, воззрившись на… людей?
Нет, точно не людей, хоть они и слегка похожи на их далёких предков.
Физически крепкие приматы, напоминающие облысевших и научившихся неплохо ходить на задних лапах орангутанов заняли предпоследний перед «крышей» этаж — оригинальные крыши сохранились не везде, но это, по всей видимости, никак не повлияло на необходимость забираться повыше. Было их тут довольно много: шестьдесят семь особей, и все они занимались своими делами: кто-то присматривал за потомством, кто-то выделывал шкуры в дальних помещениях, кто-то сосредоточенно ваял из арматурины копьё, кто-то мастерил инструмент и даже игрушки, а некоторые и вовсе несли караул с оружием в руках: видимо, попытки взаимоуничтожиться с другими формами жизни тут не редкость. Ну и общались они между собой какими-то невнятными звуками и жестами, системы в которых я не смог сходу отыскать даже прибегнув к телепатии: совершенно чуждые движения и образы.
Но одно я, уловив схожие слепки образов у всех приматов без исключения, понял точно: им приходилось несладко, и виновники обретались совсем рядом.
Пришлось, поглубже изучив мысли и память этих примитивов, слетать в гости к их заклятым недругам, просто интереса ради осмотрев, а затем и истребив всю скрывающуюся в глубоких норах колонию: будет местным подарок в честь моего здесь первого появления, ведь обезглавленные туши я вытащил и разложил на поверхности так, чтобы их было легко заметить.
Приземистые хищные твари подозрительно напоминали очень плоских и очень больших крыс: тот же хвост, та же морда, лишь габариты и форма тела отличны, да когти с клыками покрупнее: ровно такие, что б было удобно рвать крупных приматов. И стая таких, скажу я вам, могла погрести под собой и отряд автоматчиков, не то, что туземцев, вооружённых палками-копалками и копьями из арматуры. Но они всё равно как-то выживали, чем заслужили моё уважение. В мёртвом постапокалиптическом мире, где нет ни цивилизации, ни благоприятных условий для жизни, продержаться даже век — это уже много. Тут же явно прошло поболе, а примитивы всё ещё жили, плодились и пытались развиваться.
После устранения крыс-мутантов я устроился на «крыше», начав настраиваться на работу с местным гниющим огрызком ноосферы. Времени оставалось не то, чтобы очень много, так что летать из края в край, собирая информацию, было бы слишком неэффективно. А значит мне придётся идти против нежелания касаться «гниющего трупа», и пытаться там выловить что-то цельное. Да и интересно же, что из себя представляет «труп» такого явления! Тем более ноосфера до сих пор упорно пыталась мне что-то впихнуть в голову, так что…
Подготовка началась и завершилась за несколько объективных минут, и совсем скоро я, морально приготовившись к чему угодно, а физически — убедившись в отсутствии потенциальных угроз в обозримом радиусе и закрывшись в бетонно-железном кубе со стенками в метр толщиной, приоткрыл свой разум для внешнего мира… и в ту же секунду едва не закрылся обратно, ибо поток нестройных, искажённых, уродливых данных оказался столь силён, что мне пришлось все силы бросить только на его обработку. Тело моментально сковали боль и напряжение, а разум вышел на пиковый уровень своей работы… и даже так этого, казалось, было недостаточно. В таком состоянии меня не то, что псион шестого ранга прибил бы, но и даже простой пробойник с пистолетом в руках. И с каждой секундой я чувствовал всё менее и менее боеспособным, втайне радуясь тому, что уж на крышу-то никто точно не заглянет, а если заглянет — метр бетона быстро не прогрызёт.
«Если только летающих бронебойных тварей тут не живёт, но это уже было бы перебором…» — промелькнула мысль, прежде чем я с головой погрузился в омут образов, видений и расплывчатых миражей. В массив того, что осталось от местной ноосферы, которая умерла, начала гнить — и возродилась на остатках былого величия, начав в приступе отчаяния от осознания масштабов утраты «пришивать» к себе куски «трупа» предшественницы. Получившийся гомункул ужасал обилием гротескных черт, как будто насмехающихся над своей первоосновой.
Но информация… она стоила того, чтобы коснуться этой агонизирующей плоти, старательно отсеивая откровенный мусор от бесценного сейчас знания.
Война. Использование боевых машин, которые в один прекрасный момент продолжили сражаться сами по себе: люди, способные их контролировать, просто закончились. Армии были разбиты, планета утонула в ядерном пламени, но война роботов продолжалась ещё очень долго, по меньшей мере четыре десятилетия. Автоматика держалась, сколько могла, но исчерпался и её ресурс. Свидетелей этой затянувшейся бойни было слишком мало, и оттого отпечатки тех событий в ноосфере казались размытыми, додумываемыми уже моим разумом. Я не без труда отрешился от особенно ярких образов начала конца человечества, запечатлённого в ноосфере подобно выжженному клейму на коже раба, и погрузился ещё глубже, выискивая зёрна истины среди искажённой лжи.
Мир до войны неспокоен. Псионы. Много псионов. Ещё больше болезней среди обычных людей. Человечество вымирает. Разломы встречаются на каждом шагу. Надежды практически не осталось. Ноосфера не дала вымирающей цивилизации ответов на самые важные вопросы. Но эта зацепка слишком слаба, за неё не схватиться. Глубже!
Мировые правительства обеспокоены ростом числа разломов и повышением фона Пси. В странах третьего мира прорывы невозможно контролировать: местных сил недостаточно, миротворцев слишком мало. Псионы всё чаще выходят из-под контроля, самостоятельно ища способ спасти мир. Ноосфера толкает прогресс вперёд, но телепаты начинают роптать. Не то! Слишком слабый оттиск! Глубже!
Поспешно созданная Организация Единой Воли Человечества берёт на себя обязательство решить проблему Пси. Многочисленные лаборатории по всей планете, используя сильнейших телепатов, пытаются выйти на контакт с ноосферой, в которой должны быть скрыты все ответы. Параллельно ведётся поиск способа закрывать разломы избегая исторжения Пси. А вот за этот образ можно ухватиться, потянуть его на себя и выйти на всё, что связано с ноосферой.
В меня устремился ещё более плотный, но стройный по сравнению с предыдущим поток тщательно фильтруемых данных.
Тяжело, но иначе сейчас никак.
Секунды складывались в минуты, минуты — в десятки минут, но до часов дело не дошло. Я остановился, разорвав контакт, обособившись от ноосферы и взлетев в воздух: установленный самим мною крайний срок приближался, да и чего-то действительно интересного я найти не смог. Важное — да, было, не могло не быть. Как, например, тот факт, что реальности, связанные разломами, всё-таки параллельные. В этом разрушенном мире существовали страны с известными мне названиями, люди со знакомыми именами, но континенты, климат, число дней в году и часов в сутках, — если сравнить с нашими, — несколько отличались, а звёзды на небосводе как будто принадлежали другой планете. Аналогично ситуация обстояла и в тех мирах, куда местное человечество успело добраться в надежде отыскать способ выжить: десятки отражений Земли, и во всех человечество пало, так или иначе.
