Я рассмеялся:

— О да, поначалу я рассматривал такой вариант. Ведь ты протоптался по тому немногому, что я по-настоящему ценю и люблю. Но беседы с кое-какими людьми, а так же время сделали своё дело. Я решил, что ты будешь куда ценнее в живом виде, даже если о какой-то там лояльности не будет идти и речи. — Я дождался, пока до собеседника дойдёт всё сказанное. — Но перед тем, как я озвучу своё предложение, честно ответь: зачем ты попытался подтолкнуть её ко мне в постель?

Георгий втянул носом воздух, на секунду опустил веки, и, шумно выдохнув, отрезал:

— Хотел на корню зарубить твою только начавшую складываться репутацию. Ты бы не смог долго скрывать свои «углубившиеся» отношения, а Алексеева — это своего рода чёрная метка для подавляющего большинства дворянских родов. Слепое желание защитить, как и покровительство, они ещё могли принять: ты только-только оказался в нашем «мире». Но не более. — Парень поправил очки. — Достаточно честно?

Он и правда выложил всё как на духу, не став ничего утаивать. Я отчётливо ощущал это, и даже, в каком-то смысле, понимал его мотивацию. Избавиться от потенциального конкурента в самом начале, или, как минимум, усложнить тому всю «игру». Если бы я был не таким «тяжеловесом» с точки зрения влияния на окружающий мир, то всё могло бы пройти ровно так, как и планировал Трубецкий.

К его несчастью, я оказался слишком крупным для подготовленного капкана.

— Вполне. Это как раз тот ответ, который я ожидал услышать. — Да, для себя я уже всё решил, но одно дело — спланировать, и другое — воплотить в реальности. Ощущение бессмысленности сих игрищ в песочнице не отпускало ни на миг, так что я решил даже слегка форсировать этот диалог. — Ты будешь присматривать за тем, чтобы в черте академии против Ксении Алексеевой никто ничего не замышлял. Если о чём-то узнаешь — сообщаешь мне, если нужно — помогаешь ей. Всё предельно просто и, если мои представления о здравомыслии аристократии верны, тебе до самого конца обучения не придётся ничего делать…

Но в мыслях ты будешь знать, что презираемую тобой лично девушку, случись что, придётся защищать. Более чем подходящее наказание для горделивого нарцисса, привыкшего развешивать на людей ярлыки и мимолётным движением выбрасывать надоевшие игрушки.

Молчал Геогрий недолго, а в его эмоциональном фоне я мог лицезреть самое настоящее извержение вулкана. Гнев переплетался с подавляемой ненавистью в отношении меня, и противовесом этому всему выступало искусственно пестуемое смирение. Он кипел и бурлил, напоминая этим стоящий на огне котёл с намертво зафиксированной крышкой, но что удивительно — внешне это никак не проявлялось. Он стоял, «спокойно» выдерживая мой взгляд…

Пока, наконец, не кивнул.

— Хорошо. Я согласен таким образом ответить за свою ошибку.

— Прекрасно. — Я хмыкнул, смерив парня взглядом. По эмоциям нельзя было сказать, что он не намеревался исполнять свою часть «сделки», но и энтузиазмом тут, конечно, не пахло. Смирение, принятие, осознание неизбежности — вот, что сейчас преобладало в его разуме. И меня это вполне устраивало. — Мои основной и запасной номера. Больше я тебя не отвлекаю. До встречи.

С этими словами я, передав ему в реальном времени созданную из прихваченного с улицы камешка «визитку», покинул клубную комнату. На всё про всё — двадцать минут, включая путь сюда от кабинета, в котором размещалось созданное для меня оборудование, позволяющее просматривать материалы в разы быстрее чем даже на специальном планшете. Что это, если не идеальное использование времени?

Наловчился же, за столько-то субъективных лет…

На первый взгляд в Москве в целом и в академии в частности ничего не изменилось. Но только на первый, ведь этим вечером часть студентов и даже некоторые преподаватели из только принятых на работу получили приказы.

Приказы, ослушаться которых они не могли по тем или иным причинам…

Что происходит с грузовыми машинами, сталкивающимися лоб в лоб на полной скорости? Ничего хорошего, в общем-то. Они деформируются, сминаются, гасят друг об друга кинетическую энергию и осыпают окружающее пространство обломками. Но большая часть их энергии, конечно, уходит на «экстренную остановку» и взаимно причиняемые повреждения.

А что происходит со сгустками высокотемпературной плазмы, сталкивающимися друг с другом? Они почти гарантированно выходят из-под контроля псионов и, условно говоря, детонируют, распределяясь по всему доступному объёму. И в зависимости от того, сколь высокой температурой и внутренним, искусственно поддерживаемым давлением, — и плотностью соответственно, — обладал конкретный сгусток плазмы, получался различных масштабов и разрушительного потенциала взрыв.

Здесь и сейчас я, находясь на рытом-перерытом полигоне в полусотне километров от ближайшего населённого пункта, наблюдал за работой псионов пика четвёртого ранга. Совершенно тепличные условия: безопасность, много времени на подготовку, никаких волнений и угрозы получить по голове от противника. Но даже так, один псион-пирокинет за десять-пятнадцать минут мог подготовить удар, сжигающий всё живое в радиусе полукилометра, и значительно прореживающий любую живую силу в радиусе километра с небольшим. И это — один не самый сильный псион с одним направлением и действующий строго по методичке, поощряющей использование стандартных, отработанных до мелочей и проверенных поколениями, — насколько это было возможно в нашем случае, — приёмов.

Сам же я опасался пробовать подобные атаки даже в половину силы, так как предварительные расчёты такого бабаха показывали, что я-то, может, и выживу путём стабилизации состояния пространства вокруг себя, но от полигона и окрестностей мало что останется. Так сказать, псионы «имитировали» удар тактической ядерной боеголовки, а я — настоящей царь-бомбы, которой в пору города с лица земли стирать. Теоретически, конечно же, ибо проверять подобное на практике было не с руки, а путём простого масштабирования получить практическое подтверждение тех или иных выводов возможно не всегда. Та же мощь взрыва росла нелинейно, так что шарик с псионическим топливом вдесятеро от нормы жахал сильнее, чем можно было предположить…

Спросите, чем же я таким занимаюсь на военном полигоне в компании матёрых псионов-вояк, коим внеплановые «стрельбы» и моё присутствие на них в частности не очень-то и нравились? А всё очень даже просто: я составлял в голове картину, подробно описывающую окружающий мир. Не через призму чьих-то выводов, а своими, так сказать, глазами. Без этого сложно было прогнозировать исход серьёзных боестолкновений, которые, я уверен, рано или поздно точно случатся. Слишком уж происходящее в мире походило на отчаянную подготовку ко всеобщей войне, когда стороны уже даже не заглядывают на десяток лет вперёд, как подобает, а бросают в топку все имеющиеся дрова в тщетной попытке согреться и защититься от волны мороза, уже мчащейся прямо на них.

И Российская Империя, к моему вящему сожалению, исключением не являлась. Император наращивал наличные силы, заручался поддержкой союзников и аккуратно саботировал деятельность недругов или нейтралов, из-за чего только за последнюю неделю я смог посредством ноосферы пронаблюдать за рядом преинтереснейших столкновений псионов, не имеющих никакого отношения к нашей стране, с другими псионами, соответственно никак не связанными с другим государством. И в основном эти свистопляски разворачивались вокруг видных политических деятелей и держателей власти, исчезновение или продолжение жизнедеятельности которых или играло нам на руку, или наоборот.

Только с таким упорством, как я подозревал, в обычной ситуации не воюют, ибо никаких псионов не хватит: все за пару лет изведутся как вид. Об обычных людях, в частности гражданских, и говорить не приходится, вот уж кому достаётся по полной, даром, что в таких операциях в принципе большой контингент не задействуется. Псионы в серьёзном бою нередко переставали обращать внимание на поле боя, коим на моих глазах дважды оказывались поселения на тысячу-полторы жителей. И выживших в обоих случаях оставалось от силы пара сотен, с которой потом невесть что произошло. Я за ними не присматривал, а в новостях ничего о войне в миниатюре не всплывало.