Ещё раз окинув взглядом экспозицию с крысой в главной роли, я коротким волевым импульсом умертвил зверюшку, после чего не менее быстро испепелил всё, что некогда ею было. Прах нашёл пристанище в отдельном пакете, в нём же отправившись в мусорное ведро, а я покинул лабораторное помещение, нашедшееся в недрах главного крыла академии и отданное мне в единоличное пользование. Захотелось побыстрее вернуться домой, проверить Ксению и удостовериться, что интуиция верещит не из-за некоей угрозы, над ней нависшей. По этой причине я даже не стал выходить как нормальный человек, воспользовавшись окном под потолком, открыть и закрыть которое телекинезом было элементарной задачей. Дальше — больше: элементарное искажение фотонов и воздушных потоков, и вот уже я лечу по небу, будучи невидимым для глаз и ряда самых распространённых приборов. Заметить меня всё ещё было можно, но уже не столь просто, как если бы я просто летал, как в первые дни после пробуждения.

Зачем такие предосторожности? А всё из-за того же неприятного ощущения опасности, которую я в упор не видел, по третьему кругу осматривая академию и прилегающие к ней территории. Впервые за столько времени я в некотором роде ощущал беспомощность, хоть и полностью контролировал всё вокруг себя. Десять метров? А тридцать не хотите? Пятьдесят? Сто? После «контакта» с ноосферой я избавился от прежних ограничений, но всплыла иная, известная всем прочим проблема: чем дальше — тем ниже КПД воздействия, и тем больше потерь в виде образующегося Пси. Изначально потери были страшными настолько, что я едва команду по сдерживанию потенциального разлома в академию не привлёк, просто подняв камень на расстоянии в сотню метров и продержав его так несколько секунд, прежде чем осознать, насколько быстро растёт фон Пси. Тогда пришлось свернуть эксперименты и убедиться в том, что никто этого не заметил, но за практикой вопрос в принципе не стоял. Достаточно было придумать веское обоснование повышению фона Пси, облюбовать конкретный полигон — и делать под землёй свои тёмные дела, сколь душе угодно.

К нынешнему моменту я эффективно оперировал энергией на расстоянии в пятьдесят метров, и мог что-то сделать на расстоянии в триста восемь метров, но только ценой невероятного, нерационального напряжения сил. Дальше всё было ещё хуже, и, подозреваю, за щелбан на расстоянии в километр я мог просто упасть плашмя, повредившись ментально. Даже трёхсот двадцати метров я даже пробовать ничего не стал, осознавая последствия.

И при всём этом, при практически безграничной мощи, делающей меня если не Богом на земле, то хотя бы его аватаром, я испытывал это пугающее беспокойство. Беспричинное, но крайне цепкое и хватающее своими липкими пальцами за запястья. И с каждой секундой это чувство становилось всё сильнее, словно над моей шеей застыл готовый опуститься топор палача.

А потом я почувствовал слабое, едва ощутимое эхо смерти псиона далеко за куполом академии… и сорвался, преодолев звуковой барьер.

Интуиция взвыла совсем другим тоном, и теперь я понимал, что нужно делать…

Академия казалась островком спокойствия среди бушующего океана безумия, охватившего, казалось, всю южную часть столицы. Я на удивление легко вычленил очаги хаоса просто по эмоциональному фону, параллельно открыв для себя эту необычную способность: ощущать концентрацию особенно сильных людских эмоций, резонирующих друг с другом. И сказать, что в этот раз «коктейль» был приятным, было нельзя. Страх и какой-то животный ужас волнами разливались по ноосфере, а в эпицентрах и вовсе творилось нечто невообразимое. Даже просто «смотреть» в ту сторону было неприятно — пронимало так, словно я вновь оказывался там, лицом к лицу с мутантом из разлома, будучи не почти всесильным сверхпсионом, а обычным человеком, с головой ухнувшим в пучину страха. Это с моим-то дисциплинированным, совершенным разумом!

И при этом сейчас мне нужно было погрузиться в самые недра, чтобы просто понять, что там вообще происходит…

Признаться, мой разум впервые сталкивался с настолько обезличенным испытанием, от которого нельзя было не то, что закрыться, но и всецело погрузиться в него. Чужая боль и чужие страхи сковывали подобно покрытым шипами цепям, наматывающимся на конечности, впивающимися в кожу и тянущими к земле. Всё это можно было только принять и пропустить через себя, минимизировав тем самым сопротивление… и заглянув за это чудовищное марево, под прикрытием которого творились масштабные и ужасные вещи. Под обломками, в огне и дыму гибли люди, и люди же бросались на помощь. Были тут и обычные, ничем не примечательные гражданские, и псионы, которым повезло оказаться поблизости. Но местами я видел, как обычные люди делали куда больше чем одарённые просто потому, что они боялись, но переступали через страх и ставили на кон свои здоровье и жизнь.

Благо, не одни только жертвы попались мне «на глаза». Присутствовали неподалёку и исполнители, разумы которых были подобны звёздам в ночи. Кто-то из них лично наблюдал за взрывами, утирая слёзы радости, хохоча, скалясь и упиваясь властью над чужими жизнями; кто-то трусливо бежал, заметая следы и лелея надежду был необнаруженным; а кто-то просто ждал результатов качественно выполненной, привычной им работы и новых указаний, будучи уверенными в собственной безнаказанности. И я видел: у них было такое право, продиктованное их профессиональными навыками и основательным подходом.

Я издалека присматривался ко всем своим целям, пытаясь найти у них хоть что-то общее. И оно нашлось: приметные, но мне не знакомые опознавательные знаки в виде необычного алого цветка на чёрном фоне. Такие имелись не у всех мною обнаруженных террористов, а только у тех, кого я относил к категории профессионалов. Они выглядели и вели себя соответствующе, не суетясь и не привлекая к себе особого внимания, но присматривая за тем, как подоспевшие сотрудники спецслужб борются с последствиями выполненной ими работы.

К их сожалению, я запомнил каждого, и намеревался отслеживать их до самой поимки.

Всё это, — и даже чуть больше, — я узнал менее, чем за минуту, которая потребовалась мне для проверки внушительных размеров области города. Вокруг академии всё было спокойно, если, конечно, не считать студента, смерть которого послужила для меня спусковым крючком: его встретили в километре от академии и пустили пулю в лоб, оставив на теле всё тот же цветок с запиской. Её содержимое я, к сожалению, рассмотреть не мог из-за фона Пси, непроглядным облаком разошедшемся на месте смерти. Парень в момент нападения попытался что-то сделать, но не успел отреагировать, и впустую, с нулевым КПД выпустил энергию, тем самым организовав своеобразную дымовую завесу, за которую я пока не мог заглянуть.

Впрочем, даже так объём стекающейся в разум информации находился за гранью разумного, и мог моментально прикончить любого человека из ныне живущих, кроме, конечно же, меня. И подобающе распорядиться этой информацией я как будто бы не мог. Неопределённость и опасения сковывали мне руки, ведь я не знал, с какой целью неизвестные устроили всё это, и имел ли я к происходящему хотя бы опосредованное отношение. Я не считал себя пупом земли, и разумно полагал, что по прошествии трёх недель возводить меня в ранг цели номер один, ради которой можно устраивать террор таких масштабов, никто бы не стал…

По крайней мере, я на это очень надеялся.

Но вернёмся к нашим баранам. Сейчас в моих руках имелся ряд фактов, от которых уже можно было отталкиваться, планируя дальнейшие действия. И первое — Ксении ничего не угрожало. Она была дома, в окружении псионов из числа охраны, и на территории академии при этом мне не удалось обнаружить даже подозрительной собачки, не то, что людей. Второе — никто кроме меня не знал про ноосферу и то, как я могу с ней работать. Следовательно, позвонить сейчас цесаревичу или куратору, чтобы сообщить о террористах-исполнителях, я не мог. Как не мог и отправиться их ловить лично, если так подумать. Даже если замаскировать устранение под воздушную прогулку по городу, то всегда останется вероятность моего обнаружения. Или обнаружения моего здесь отсутствия, а уж умные люди сопоставят дебет с кредитом и поймут, что я скрываю нечто очень важное…