— Прошу прощения за недопонимание, — Яков протянул кувшин Софье, и та взяла. А он вытащил из кармана портмоне, из которого и вынул бумажку. — Надеюсь, этого хватит?

Данька моргнула и показалось, что того и гляди расплачется.

— Ваша внучка? — поинтересовалась Софья Никитична, чувствуя, что закипает в душе нечто этакое… недоброе… что может заставить её вести неподобающим образом, как в тот раз, когда случилось ей стать свидетелем обращения пьяного мужика с таким же тощим и испуганным мальчишкой.

Но тогда она послабее была.

А теперь сила зашевелилась, грозя вырваться. И Софья Никитична сразу же испугалась, что вырвется, что… нехорошо выйдет. Определенно.

— Моя. А чего?

— Мы тут только… приехали… ничего не знаем… может… девочка…

— Да, да, конечно, дорогая, — Яков успокаивающе тронул руку. — Отличная идея. Возможно, если ваша внучка не занята…

— Бездельница эта вечно ничем не занята, — буркнула женщина, глядя почему-то не на девочку, но на портмоне в руках Якова.

— Она сможет сопроводить мою супругу? Скажем, прогуляться по городу. Показать, где здесь и что… скажем, тот же рынок…

— На рынок с утра ходят.

Яков молча вытащил купюру, которую женщина прибрала быстро и, не чинясь, сунула куда-то за ворот платья.

— Данька! — от её голоса девочка вздрогнула и замерла. — Поводи вон… покажь, где и чего… а у меня голова болит!

И ушла.

Медленно так. Правда, недалеко, потому как взгляд женщины Софьей Никитичной ощущался весьма явно. Следит? И Яков чуть кивнул, подтверждая.

— Позволь, дорогая, — он забрал кувшин. — Не стоит даме столь хрупкой тяжести носить… дамам в целом тяжести носить противопоказано. Вне зависимости от возраста.

— Идем? — Софья Никитична протянула руку, и пусть не сразу, но её коснулась темная липкая слегка ладошка.

— Рынок… там… — Данька показала на ворота.

— Ну, для начала стоит подготовиться к выходу.

— Как?

— Умыться. Юная леди от воды станет лишь краше.

— Вы смешно говорите.

— Как уж получается. Я старая. Мне можно быть смешной.

Данька явно была озадачена.

— Сколько тебе лет, дорогая?

— Семь.

Выглядела она от силы лет на семь. И худенькая, что былинка…

— Ты с бабушкой живешь?

— И с мамой. Только она на работе. Она все время на работе. Много работать надо, потому что за дом платить дорого.

— За дом? — ласково уточнил Яков Павлович.

— Ага… папа, когда сюда приехал, дом купил… но деньги не отдал. И теперь вот…

Взгляд князя стал темен.

— … папы нет, а маме платить надо, чтоб не выгнали нас совсем, — как-то слишком по-взрослому сказала Данька. — А молоко я так бы дала. Оно не хранится. Еще час или два и все. Его и продать-то никак… разве что на рынке, но я туда не ношу.

— Почему?

— Так… а толку. Заберут.

— Кто?

— Глыба. Или еще кто…

Софья Никитична чуть прищурилась, запоминая. Память у нее в целом была девичьею, но иные обиды девицы имели обыкновение помнить долго.

— А давай, ты мне продавать станешь? — предложила она. — Я молоко люблю…

И стаканы, благо, в доме отыскалась кое-какая посуда, наполнила. И храбро сделала глоток, а потом… замерла, потому что этот вкус забыть было невозможно.

Яков Павлович тоже молока выпил. Сперва осторожно, потом… до дна.

— Надо же… — произнес он с удивлением. — Какое…

— Так от нашей коровки, — сказала Данька с явным удовольствием. — У нас особая… такой больше ни у кого нет.

В этом Софья Никитична не сомневалась, ибо эльфийских коров не было и в самом Петербурге.

— Только… — Данька чуть смутилась и покраснела. — Вы… может… деньги тогда… маме отдавайте? А то бабушка… прячет. И говорит, что нету. А у нее есть. Я знаю.

— Думаю, — Яков Павлович налил себе еще один стакан. — Этот вопрос мы можем решить. А теперь, мои прекрасные леди…

Данька хихикнула.

— … и вправду стоит осмотреть сей чудесный город.

— Это поселок.

— Поселок… — спорить князь не стал. — Есть тут достопримечательности?

— Досто… — Данька чуть растерялась. — Не знаю… рынок вот есть.

— Что ж, тогда с него и начнем.

Рынок… давненько Софье Никитичне не случалось бывать в местах подобных. И потому было удивительно, что столько лет прошло, а рынок-то почти и не изменился.

Те же торговые ряды, пусть и укрытые под навесами. Но в остальном-то… люди.

Голуби.

Коты.

И характерный запах свежей выпечки, мяса и еще чего-то…

— Тут-то уже разошлись все, — Данька шла, постоянно оглядываясь, будто выискивая кого-то. — На рынок и вправду ходить лучше утром. Тогда и булок купить можно. Или пирожков. Еще там картошку продают, фри… вкусная.

Она чуть прищурилась и вздохнула, но сказала иным взрослым тоном:

— Вредная только. Фаст-фуд.

— А еще что на рынке продают?

Ряды и вправду пустовали.

— Кто чего… молоко вот. Творог, если топят. Или сыр творожный. Лук. Морковку. Картошку. Тыквы, — принялась перечислять Данька, явно чувствуя ответственность. — Мясо вот. Колбасы. Сало…

Она вдруг запнулась и застыла, уставившись куда-то, а затем попятилась. И Яков Павлович тотчас подобрался.

— Малая… — этот рев перекрыл и курлыканье голубей, и все-то иные звуки, которыми еще полнился рынок. — Эй…

— Это кто? — Яков Павлович поглядел на человека в кожаной куртке и восхитился даже. — Какой типаж, однако…

— Это не типаж, — выдохнула Данька, втягивая голову в плечи. — Это Глыба.

— Похож.

Человек шел, и все-то, кому случалось встать на его пути, спешили убраться. А он не торопился, явно чувствуя собственное превосходство.

— Доброго дня, — вежливо поздоровался князь и прищурился этак, близоруко, хотя Софья Никитична подозревала, что со зрением у него все очень даже неплохо. — С кем имею честь беседовать?

— Еще один умник? — Глыба нависал.

И подавлял.

Данька вот и вовсе застыла, кажется, дышать боясь.

— Смею надеяться, хотя… подозреваю, что в этом мире есть люди, куда более интеллектуально одаренные.

— Чего?

Глыба наморщился. И качнулся. В движении этом, пожалуй, можно было бы усмотреть нечто угрожающее…

— Уймись, — раздался негромкий голос, и Глыба разом сник. Как-то вот даже отступил на шаг, видом своим показывая, что ничего-то этакого не имел в виду и даже близко не думал. — Доброго дня… а вы, сколь понимаю, Яков Павлович? Мне о вас сообщили.

А вот тип в костюме Софье Никитичне не понравился куда сильнее, чем Глыба. Пусть он был весьма опрятен и пытался казаться милым, но что-то такое скользнуло во взгляде.

Что-то такое, зацепившееся за серьги с изумрудами, пусть и махонькими.

И колечки.

И даже нить жемчуга, надевать который со спортивным костюмом было несколько странно, но князь попросил. А как Софья Никитична отказать ему могла?

— Тополев, — сказал он и поклонился, коснувшись губами руки Софьи Никитичны. — Леонид Евгеньевич…

И от прикосновения кольнуло силой.

Сканирует?

Как неприлично! Софья Никитична нахмурилась бы, но поймала успокаивающий взгляд Чесменова, которому Тополев пожал руку. И жал долго, тряс даже, при том радостно щурясь.

— Как вам тут? Говорят, вы здесь раньше жили, — произнес он и подал знак, после чего Глыба взял да исчез. Удивительных способностей человек. При его-то габаритах, чтобы вот так быстро и незаметно.

— Недолго, — ответил Яков Павлович. — И было это давно… мы тогда только-только поженились…

И взгляд бросил такой, что Софья Никитична покраснела.

Почему-то.

— Денег было мало… я хотел бы отвезти самую прекрасную женщину на море, но увы, возможностей хватило лишь на Осляпкино…

— Правда, принадлежало оно тогда… — начала было Софья.

— Вельяминовым, полагаю? — перебил Тополев и поморщился. — Да, да… многое, наверное, переменилось…

— Пожалуй. Все-таки столько лет. Странно было бы ждать иного. Но рынок, как вижу, прежний… а вот тот молодой человек, он кто?