— Сыры продавали?

— Главным образом… я ради интереса поискал. Если лет пятьдесят тому Вельяминовские сыры многим были известны, то теперь лишь в «Метрополе» и удалось отыскать… золотые, право слово. И как сказано, купить их можно исключительно по записи. А запись на некоторые сорта на пару лет, я тебе скажу.

— Тогда откуда долги-то? Если золотые и по записи…

— Вот и это мне интересно… весьма интересно… как и то, отчего тот же «Метрополь» сыры закупает у некоего Свириденко… — князь слегка призадумался. — Весьма… одиозная личность.

— А сыры-то неплохие?

— Неплохие? Скажем так… я в очередь вписался… и даже почти решил взятку предложить, но потом подумалось, что как-то оно… неудобно, что ли. Да и еду в Подкозельск. К истокам, так сказать… авось и получится о прямых покупках договориться.

На лице Чесменова появилось премечтательное выражение, впрочем, держалось оно недолго.

— Так вот, Вельяминовы жили себе тихо, впрочем, от службы государственной не уклонялись. Время от времени кто-то из рода в армию шел… прочие растили там коров, коз и кто еще молоко дает…

— Пингвины?

— Вы тоже этот бред смотрели? — оживился князь.

— Присутствовал, так сказать, при рождении великой идеи освоения Арктических просторов, — Кошкин надеялся, что голос его звучит в достаточной степени серьезно.

— Вот-вот, так всем и говорите, а то… мало ли. Но пингвинов, думаю, в Подкозельске не держали… к Вельяминовым возвращаясь. Жили они, женились… как понимаю, без оглядки на родовитость и порой даже приданое.

— Вы хорошо успели поработать.

Кошкину подумалось, что Чесменов не зря славился своей дотошностью. И вправду въедливый, если не поленился родословную проверить.

— А то, никогда не знаешь, что в деле пригодится… так вот, обычно пару искали средь соседей ближних или дальних, пока Михайло Вельяминов, служивший при гвардии, не обручился с девицей Пашкевич, Феодосией. Причем вторым браком. От первого у него дочь осталась.

— Людмила.

Эту часть истории Кошкин уже знал.

— Она самая. Позже появилась и вторая девочка, Любава. А вот тут некоторые интересные моменты… сколь понимаю, Феодосия привыкла к красивой жизни, поелику осталось семейство в Петербурге. Людмила же, жившая до того с дедом, отправилась в пансион. Полагаю, старику не понравилась идея договорного брака…

— Это…

— В отчеты не попало? Меж тем в архиве имеется подписанный договор. Людмилу Вельяминову сговорили за некоего Свириденко Потапа Игнатьевича… и вот ты говорил, зачем та история… затем, что жаловались аккурат на некоего Свириденко Игната Потаповича…

— Погоди…

— Сын, — подсказал князь. — Того самого Потапа Игнатовича. Договор весьма любопытный, к слову… начиная с того, что на момент его подписания невесте было шесть, а жениху — двадцать шесть. Свириденко — род купеческий, титулом обзаведшийся относительно недавно. Богатый… и в день подписания договора некоторые закладные Михайло Вельяминова оказались погашены. Да и банковский заем, им взятый, выплачен.

— Вот… — Кошкин и не нашелся, что добавить.

Чесменов криво усмехнулся.

— Практика договорных браков вполне обычна. Это сейчас вон свобода воли, самовыражения… индивидуальность… во времена моей молодости был род и его интересы. Только сомневаюсь, что этот брак был в интересах Вельяминовых. Да и не вышло ничего. Договор по итогам этой вот историйки, которая в бумагах сохранена, был расторгнут в одностороннем порядке. Полагаю, Свириденко оскорбились до глубины души, а оскобленными, выставили к Вельяминовым счет немалый. Оказалось, что Михайло Вельяминов множил долги с небывалой легкостью… старый Вельяминов кое-как выплатил… тогда-то и пришлось продавать земли.

— И скупил их этот… Свириденко?

— Именно. Он женился… жена родила сына. И тихо скончалась.

— Сама?

— Жалоб и заявлений не было. Может, и сама… хотя с чего помирать одаренной и сильной девице, если дитя у неё от немага, а потому перенапряжение силы вряд ли возможно.

— Людмила Вельяминова тоже умерла.

— Вот! Как и ваша матушка… извините, если лезу не туда.

— А если скажу, что не туда, перестанете лезть? — поинтересовался Кошкин.

— Не дождетесь. Это… весьма показательный пример.

Наверное, стоило бы оскорбиться. Или и вправду сказать, что Чесменов перебарщивает, но Кошкин промолчал.

— Ваш отец одаренный, как и вы. И силы вы немалой. Если ваша мать была женщиной обычной, эта беременность далась ей тяжело. Сейчас, если есть хотя бы намек, что у неодаренной женщины будет одаренное дитя, её ставят на особый учет… Людмила Вельяминова, думаю, умерла от тоски, как бы банально это ни звучало. Или от совести. Оказалось же, что она не только опозорила род, но и поставила его в… финансово неудобную ситуацию. Полагаю, как и многим особам юным, ей казалось, что лучше уж умереть, чем так вот. Она и умерла. Бывает, когда человек всею душой стремиться к смерти. Тогда и целители бессильны.

Князь снова замолчал, явно задумавшись о своем.

А ведь жена его погибла давно… лет десять тому точно, если не больше. Он же вон, по сей день черную траурную ленту на рукаве носит.

— А вот с чего бы помирать молодой и здоровой Свириденко… но тут уж только гадать теперь. Дальше больше. Вельяминов оказывается на грани разорения, и тут ему на помощь приходит император. Там не только выкуп части земель, там еще и ссуда была, на реорганизацию производства… беспроцентная, сроком на сорок лет.

— А такие бывают? — вот теперь Кошкин удивился и сильно.

— Из личных средств императора. Говорят, весьма Вельяминовские сыры жаловал. Но не в том дело… через год после смерти Людмилы Вельяминовой умирает Виктор Кудьяшев.

И поделом.

Ладно, случился у него там роман, то ли любовь, прошедшая вдруг, то ли рассудка помрачение, главное, что ответственность за содеянное нести надо, а не это вот.

— И главное, смерть-то преглупейшая… — продолжил Яков Павлович. — Кудьяшев кутил с дружками, поспорил, что рыбку золотую из аквариума ртом поймает. Поймал. И подавился. Они решили помочь спьяну, вытолкнуть из горла. Не получилось… ну и все[1].

Кошкин нахмурился.

— Это…

— Это из разряда батюшки-императора и молодецкой удали, от которой ни сила, ни охрана не спасет… Кудьяшевы, конечно, требовали расследование учинить. И сами за ним наблюдали. Проверяли их… вдоль и поперек. Искали заговоры, проклятья, злой умысел, но… увы. Одна лишь только дурь и стечение обстоятельств. И случилось все за месяц до женитьбы Виктора. А он был единственным наследником. Матушка, услышав этакую весть, слегла с сердцем. Отец подал на развод, потому как хотел продолжить род, но остался вдовцом. Репутация их стала такова, что люди приличные Кудьяшевых избегать стали. Жениться в конечном итоге он женился… и жена родила троих. Правда, никто из детей до года не дожил. Слабенькие были. Потом родился четвертый, на радость и облегчение батюшке…

— Но? — что-то чуялось в тоне Чесменова насмешливое.

— Но когда в ребенке очнулся дар, оказалось, что он огневик, тогда как Кудьяшевы — водники старые, а супруга имела сильный воздушный дар.

— Неудобно получилось.

— Вот-вот… Кудьяшева тогда же удар хватил. Промучился он недолго. И начались тяжбы за наследство… брак расторгнут не был, но факт измены — налицо. Двоюродный брат Кудьяшева обратился в суд, чтобы жену лишили права на наследство, ибо её измена привела к смерти Кудьяшева. Пригласил одних экспертов-целителей. Она — других… двадцать лет воевали.

— М-да…

Матушка еще мягко выразилась.

— Все осложнялось, что двоюродным этот брат был по линии первой жены Кудьяшева и общей крови с ним вовсе не имел…

— А…

— А будь рядом Вельяминовы не такими гордыми, заявили бы права. Подали бы прошение на признание своей девицы наследницей. Пусть и бастард, но ведь по крови — родич…

— Но они не подали?

И вправду, странно все донельзя. Ладно, сами Кудьяшевы. Им эта наследница ни с какой стороны не надобна, друг с другом имущество бы поделить. Но отчего Вельяминовы не заявили?