– Надеюсь, теперь ты довольна? Обязательно было позорить нас, меня перед всеми! Пришли такие важные люди, что они подумают? Какую ужасную дочь я вырастила? Это твоя благодарность за всё?! Подумать только!..

– Они тебе важней меня?

– Чего там бормочешь? Огрызаться вздумала?! Совершенно мать не уважает, посмотри на неё!..

Элина замолчала, не стала даже пытаться, знала ведь бесполезно. Начнёт отвечать, сделает только хуже: спор затянется, и вместо гитары спутником на всю жизни станет ненавистный учебник химии за девятый класс. Отвернувшись к окну, она постаралась не слушать, не вникать в слова всё сильнее распалявшейся матери. Зато та – вот так чудо! – наконец, вспомнила, что у неё есть дочь, а не безвольная принцесса в башне. Ни одна пятёрка и прилежное поведение похвастаться таким не могли.

В отражении Элина вновь увидела то, из-за чего всё началось: волосы, остриженные по самый подбородок и выкрашенные в неоновый голубой цвет, а ещё чёрные тени и кожаную куртку. Мелочи, казалось бы, да? Только явилась она так на безумно важный светский вечер, попала в объективы десятка фотокамер и буквально потопталась ногами по доброму имени семьи. Уже завтра жди разгромных статей. Родители неминуемо приняли на свой счёт. Мама пыталась оправдаться, выбелиться перед гостями: «Подростковый бунт, вы ведь понимаете, как тут уследишь», а отец, напротив, молчал, но его тяжёлый взгляд говорил сам за себя. Только они ещё не подозревали, как всё изменилось. Больше им её не запугать, больше никто не назовёт мышонком.

Эта идея пришла совершенно спонтанно, в один из тех дней, когда от привычной ненависти к себе, жалости и слёз стало до тошноты противно. Она впервые захотела измениться; сделать хоть что-то, лишь бы не было больше пустого взгляда в потолок и мыслей о том, что она, как камень, лежит здесь, а жизнь, как река, течёт мимо. Начать решила с малого, для кого-то неважного, но для неё самого желанного – причёски. Каждый раз проходя мимо уверенных, веселых ребят с волосами всех цветов радуги, Элина не могла отвести взгляда. Везунчики! Откуда в вас столько смелости? Где бы и ей заполучить хоть крошечную капельку? А потом так получилось, что сквозь сковывающий ноги страх и похолодевшие ладони, она зашла в подсобное помещение дешёвой парикмахерской и…вышла чуть лучшей версией себя.

Машина вильнула, асфальтированная дорога сменилась гравием – значит, ещё минут десять и будут дома, где наказания не избежать. Если за лёгкие проступки её обычно запирали в комнате или отбирали телефон, думая, что одиночеством можно напугать, то за нечто серьёзное отец доставал из шкафа любимый ремень и, пригубив стопку другую, хлестал по рукам, а то и спине, приговаривая об испорченности и бестолковости нынешнего поколения. Элина никогда не плакала; после в своей комнате – да, но при нём – никогда. Красные полосы и синяки быстро сходили с кожи. «Заживает как на собаке», – не то с недовольством, не то с завистью повторяла мама. Её тонкая кожа ещё долгие месяцы пестрила фиолетовыми пятнами.

Зато сейчас отец отмалчивался. По радио шли его любимые новости, но он не стал выкручивать громкость на максимум, как делал обычно, не стал кричать маме, чтобы заткнулась. Просто крепче вцепился в руль. Но и того хватало понять – зол, как чёрт.

Ожидание должно было пугать сильнее наказания, но не в этот раз. Элина ни за что не сожалела. Она впервые почувствовала себя живой, впервые с того момента как Жени не стало. Вот только тело привыкло бояться и уже не слушалось. То она постукивала ногой, то разминала костяшки или кусала обветрившиеся губы. Пришлось воспользоваться единственным действенным способом отвлечься, ещё ни разу не подводившим – выговориться. Разблокировав экран телефона, Элина открыла заметки и под заголовком «День 182» начала новую запись.

«Уверена, ты посмеялся бы, но это действительно случилось. Мои волосы лежали на полу, а я смотрела на них и пыталась понять, стало ли мне лучше, стала ли я лучше. Парикмахерша утверждала, что да – просто красавица. Я, конечно же, не поверила. Но, глянув в зеркало, впервые подумала: «Может и вправду не такая уродина?».

Представляешь, теперь мои волосы голубые, яркие и сказочные, бирюзовые, как море на картинках! Я о таких мечтала давно, мечтала с того дня, как ты испортил свои кудри этим проклятым рыжим, но всё равно был таким счастливым и довольным!..

Знаешь, это впервые придало мне такую уверенность, такую веру, что казалось, вокруг головы стал светиться нимб, как у тех святых мучеников с икон. Блаженная. Жаль только радость продлилась не долго.

Родители в ужасе, видел бы их лица. Когда явилась так на внеочередной раут, думала, убьют на месте. Все эти люди пялились и пялились, и шептались, и пялились. Смешно, ведь они куда большая фальшивка, чем я. Эти их жеманные попытки унизить, завуалированные, но на деле такие явные – как же бесит! Я…»

Элина оторвалась от яркого экрана. Показалось ли? Вгляделась в пейзаж за окном. Там будто что-то двинулось, мелькнуло как-то не так, по-другому. Но что толку – всё оставалось прежним. Те же жёлтеющие листья и заходящее солнце, пустая дорога и густой лес.

Возможно, животное или заблудившийся путник?

И вот уже хотела махнуть рукой и продолжить исповедь, как услышала тихий стук. Словно кто-то по дверце легонько скрёб веточкой. Прислонилась сильнее к стеклу, скосила глаза, и тут же отпрянула. Невозможно…

Странное чёрное пятно следовало неотрывно. Оно сильно выбивалось среди золотистой палитры осени. А присмотревшись, Элина даже не верила самой себе. Ворон. Громадная чёрная птица усиленно махала крыльями и летела вровень с машиной. Но на семидесяти километрах в час, такое разве вообще возможно? Маленький бездонный глаз будто заметил чужое внимание: клюв задёргался в попытке каркнуть, открывался и закрывался вновь. Чудилось что-то человеческое в птичьем взгляде, и от того пугающее до мурашек.

«Я спятила, сошла с ума, верно?» – промелькнула в голове самая логичная мысль.

Элина взглянула на родителей, желая убедиться, что не одна видела его, но те, как ни в чём не бывало, продолжали заниматься своими «делами»: отец рулил, а мама ругалась. Почему?..

– Вы видели?

Она хотела указать на ворона, но, повернувшись, уже никого не нашла. Не веря, тут же примкнула к стеклу. Да быть того не может! Неужели померещилось? Настолько поехала головой? Эля, ты серьёзно? Понятно, что экзаменационная неделя, недосып, стресс… Но ведь бывало и хуже, а такого не случалось!

– Что?

Элина вздрогнула. Зря, ой, зря. Потупившись, выдавила:

– Ничего.

Вдох сквозь сжатые зубы показался в разы громче щебетания радио-ведущего. В переднем зеркале отразились бешенные покрасневшие глаза отца. Голова сама собой опустилась ниже, пытаясь, как раньше, скрыть лицо за волосами. Но теперь ничего не выходило. Тупая привычка! Забудь уже о прятках, хватит!

Поджав губы, Элина отвернулась. Окно стало вмиг ненавистным, злейшим врагом. Никаких чёрных птиц там так и не появилось. Лишь те же зелёные деревья и пожелтевшие поля, всё сильнее тонущие в снегу… Снегу?! Погодите. Но ведь только что ничего не было! Сентябрь на дворе! Какой к черту снег?!

С неба не просто сыпались хлопьями снежинки – завывала пурга. Белый-белый снег облепил всё своим колючим коконом: и землю, и деревья, и даже стёкла машины; за мгновение намело несколько сантиметров. Элину как парализовало. Такое уж точно не могло привидеться! Она повернулась к родителям, но… Что-то произошло, что-то было не так. Излишне прямые и неестественные, они сидели до странного отстранёно: отец откинулся на сиденье, а мама, скрестив руки на груди, вдруг замолчала, хотя тирады, устраиваемые ей, могли длиться часами, а здесь такой повод.

– Мам? Пап? – дрожащими руками Элина коснулась их плеч.

Никто не ответил. Не повернулся даже, не вздрогнул. Сердце её замерло, рухнуло вниз, а затем застучало как бешенное, громко-громко.