И опять обмен.

Я все это время держался левой стороны и слепого глаза. Огибал создание против часовой стрелки. Идолу приходилось доворачивать голову, тело, он терял время, атаковал реже, точность его снизилась.

Теперь я был способен игнорировать больше рубящих ударов, принимая их на панцирь. Страшные колющие все так же приходилось отбивать — слишком опасные.

За следующие семь секунд, оставил на нем шесть ран: отсек мясной кнут-крыла, изрезал плечи, пробил шею и сбил одну из верхних пластин у сердцевины. Он в ответ “прочертил” мне по предплечью левой руки: от локтевого сгиба до наруча глубокий порез.

Неравноценно.

Не знал насколько ослабляли его нанесенные повреждения; я же эффект от раны получил сразу. Эхо боли пошатнуло даже через моды. В глазах покраснело — казалось кровь была всюду. Хлынуло страшно.

И опять сцепились.

Тварь ослабла, махала клинком с истерическим безумием последнего шанса. За следующие семь секунд всего один удачный удар от меня — посек бедро до кости. Противник взвыл, ощущая неуклюжесть в движениях, и вместе с этим громыхнуло.

Яла выстрелила из мушкета. Пуля срикошетила о наспинные пластины, но вклад уже был внесён. Идол дернулся, собравшись повернуться, и был тут же мной наказан.

Сделал выпад.

Острие вонзилось в стык пластин сбоку. Додавил, вогнав клинок на половину длины, и этого оказалось мало.

Тело Идола сдвинулось, ударило “оружейной-рукой” назад. Отпрянул и выпустил меч, тот намертво застрял в костях. Однако былой скорости у создания не осталось; казался оно все изломано и двигалось скорее на упрямстве.

Сдвинулся и оказался у Идола за спиной.

Руку-клинок взял в захват, выхватил нож и семь раз саданул в зону сердцевины. Тело дергалось, старалось мешать, но все произошло слишком быстро. Попал я дважды — этого хватило. Сердечник лопнул, окатив размякшую снежную грязь и носки моих ботинок рыжей пульсирующей жижей.

Тварь завалилась.

Я припал на колено, выронил нож и сжал рану: кровь хлестала как из пробитого пуза хага.

Помощь

Яла подбежала ко мне:

— Помогать?

— Тащи аптечку, Зверёк, — приказала Желчь. — Этот шанкарский гуль, конечно, живучий как червь.

— Просто опасный кусок мяса, — голос изменился от внутренней неуверенности.

Мысли ускользали от растерянности и последствий раны.

Дышал тяжело.

Привычной радости победы я в себе не нашел.

Нахмурился — ощущения такие, будто дрался с тренировочным манекеном. Манекеном, порвавшим мне руку.

Омерзительно.

Скол мыслеходов: как же я плох в технике безопасности.

Усмехнулся.

Желчь продолжила:

— И все же. Это что-то новенькое.

— Я еще не в форме.

— Ну-ну, Громила, — обеспокоенно продолжила она. — Скажи больше. Мы всё видели. Твои мысли необходимы. Я переживаю — это скажется на работе систем.

Устало вздохнул, наблюдая как между пальцев бежала струя крови.

Думать было тяжело:

— Меня это не радует, — хмуро сказал ей. — Все достаточно плохо. Мы беззаботно спали, рассчитывая, что кто-то придет и исправит ситуацию. Этот кто-то не пришел. Идол рос. Весь мир его кормушка, у него много места; он развивался и исследовал себя. Думал над вариантами существования, специализациями и эффективностью. Местные должны знать больше.

— Считаешь это его вариант биомодернизаций?

— Определенно.

— Может он просто взял местного амтана?

— Сомневаюсь.

— Почему?

— Потому что наша удача кончилась вместе с третьей эпохой.

Желчь хмыкнула:

— Ты больно мрачный, Танцор.

— Я произведен так как произведен.

— Все-таки этот тонкорожий был не очень болтлив. Совсем нехарактерно для Идола.

— Знаю не больше твоего.

— Его можно убить, — затем добавила с иронией. — И относительно просто.

Оглядел тело “меченосца”, подсчитав сумму повреждений: срезанное крыло, пуля в глазницу, перебитое бедро, изрезанные плечи, пробитая шея, поврежденный позвоночник — и, в конце концов, то, что его остановило — разбитое сердце.

— Ой, Желчь, заткнись.

— А представляешь полсотни таких в сцепленном отряде?

— И я еще, по-твоему мнению, мрачный.

— А если они еще гнилушку свою бронепластиной прикроют, сколько веселья это привнесет.

— Хватит.

— Держись, дхал. Давай без упадничества. От таких царапин еще никто не умирал.

Вскоре вернулась Яла с коробом аптечки.

— Открывай.

Та и открыла.

— Что-нибудь из этого останавливает кровотечение?

— Что-нибудь останавливает, — с сосредоточенным видом кивнула Яла.

— Хорошо, — голос Желчи бурлил от раздражения. — Что конкретно из этого останавливает кровотечение?

Яла замерла, не понимая, что в вопросе изменилось.

Тогда вмешавшись, спросил:

— Есть санг?

Та кивнула и, чуть покопавшись, достала из бокового кармана бурый кожаный чехол. Я развязал шнуровку и распределил желтушный порошок по длине пореза. Рана вспенилась бурым и через тринадцать секунд пена затвердела, образовывая один длинный желейный сгусток-коросту.

Яла протянула бинт, и я плотно перевязал руку.

Позже придется зашивать.

Желчь поинтересовалась:

— А на крикуна остался этот ваш санг?

Яла кивнула и вытащила еще один чехол.

— Последний, — произнесла с важностью.

— Ну, давайте сегодня без ранений тогда, — сказал им. — А дальше видно будет.

Желчь хмыкнула.

С осторожностью мы подошли к раненному, вархэн оставался недвижим.

Лоб его оказался чист: барельефа метки видно не было. Приблизившись на расстояние пяти шагов, я присел, пытаясь разглядеть цвет глаз. И здесь оказалось все в полном порядке: белок — чистый, зрачки — зеленые.

Я не считал, что его в последний момент захватит Идол, но лучше лишний раз все проверить; в конце концов, с нас не убудет.

Вархэн заметил наше продвижение, поднял взгляд — далось ему это крайне тяжело.

Я спросил:

— Ты еще жив, дружище?

Тот хрипло крякнул, должно быть так звучал его смешок, и ответил:

— Мертвее мертвого мертвеца, Отец, — голос мягкий, учтивый, необычайно полнился благоговением.

— Понятно-о.

И что ему сказать?

Похоже впал в бредовое состояние.

Блестяще.

— Все. Давай добивай скорее, он сошел с ума, — прокомментировала Желчь. — Прояви сострадание хоть раз. Такой красавчик-воин сгорел. Ай-яй. Бабы каганатские все волосы на головёнках пообрывают.

— Ты пришел проводить меня в бездну, Отец, почему так прост твой вид?

Желчь недовольно пробурчала:

— Каков грубиян. Но ему, наверное, можно и простить. Он красавец. Он умирает.

— Ты меня спутал с кем-то.

— Чего теперь стоят твои дары? — продолжал он. — Не совладал с эмоциями. Опять. Небо. Все как ты и говорил… Подвел. Ринулся за пустышками, за рядовыми головами. И зачем? Теперь понимаю. Вижу четко. Бойцов не вернуть. Глупость, под красным пологом, а я… Прямо перед эхом. Израсходовал ресурс.

— Ресурс?

— Я — ресурс. Инструмент твой, Отец. Все, как всегда. Потратился. Разменял усилия и веру на кучку тел Многоголового. Жалкие бродяжки Султаната. Пустое. Палач даже не вмешался. Не стал сражаться со мной — каков позор. Когда тебя перехитрил кусок плоти со звериным мозгом — обидно. Устроил ловушку, но я крикнул, да, предупредил, хоть так… Надеюсь люди выжили. Хуже вархэна, наверное, и не было, — он болезненно улыбнулся.

— Делай уже что-то, а то он еще какой чуши наговорит, — раздраженно поторопила Желчь. — Только шаблон засоряет. Умственная работа не твое. Тебе вредно перенапрягаться — торопись, пока голова в тыкву не превратилась.

Поморщился, но смысл в ее словах был. Не совсем правильно столь внимательно слушать бредовые откровения умирающего незнакомца — пусть ты и спасаешь его.