Желчь продолжала рассказывать:

В Империи звездный мёд производили в малых количествах, через очень сложную закрытую процедуру, информации о которой у нее не было. Продукт выдавался отличившимся на службе: в битвах, небольших заданиях, за выслугу лет — в качестве наград, вместе с медалями, оружием и лентами чести.

Были и другие способы достать мёд, но, само собой, искать проявления в случайных местах, при случайных событиях или деяниях — дело сложное, сильно зависящее от удачи. К тому же при свершении деяния мёд забирал инициатор, вложивший больший вклад, старший узор или просто последний выживший. Бывало по-разному.

Использовался и перекуп как вариант, но редко.

На поверхности человеческие торговцы, фуркаты, забывчивый ум отчего-то хотел назвать их побратимами, устроили бесконечный праздник аукционных танцев, и кхунам-подземникам с ними было тягаться невозможно, а отбирать силой честный товар у союзного торговца — это последнее дело; Справедливость такой пощечины не вынесет.

Дошла Желчь и до того, что конкретно делал мёд, когда его принимал дхал.

Панцирь дхала, по сути, костяк и пластины особо крепкого материала с вживленной внутрь нейронной сетью. Это и называлось умным сплавом.

Порцию Мёда можно потратить на уплотнение нейронов Панциря, увеличивая тем самым число модульных носителей, которые сеть будет способна держать активными; то есть изменить количество модулей, подключенных разом. Или же Дар Всетворца можно употребить, развив и уплотнив собственные нейронные связи. Если дхал имел во время усвоения мёда ИИ Координатор, Интерфейс или Администратора, то он мог проконтролировать какое конкретное развитие он хочет форсировать.

Может поэтому я и взял с собой в Саркофаг Желчь?

В этом был смысл. Звучало не так уж и глупо.

Если модулей-управленцев нет, то оставалось надеяться на волю случая. Чаще всего тогда развитие падало на последнюю сложную операцию: либо повторенную много раз, либо чрезмерно стрессовую.

Панцирь связан с дхалом эрзацем нервной системы, поэтому узор отображал сумму улучшений обоих типов.

***

Перегородка квадратного люка появилась неожиданно.

Радость освежающей плёткой хлестнула по шаблону. Открыл одну задвижку, вторую, третью.

С мурашками прошла и волна нетерпения, тогда я выкинул факел. Наконец добрался до последней. Шестая сдалась, и я распахнул люк.

Первые секунды даже глазам поверить не мог.

Какая мерзкая подлость.

Квадрат тьмы.

Ощупал — и опять долбанные лестничные прутья, неровные стенки лаза.

Я, конечно, с факелом поспешил.

Опять подъем, быстрый и решительный, теперь ожесточенный гуляющей по мышцам злобой.

Люки обманывали меня еще трижды, забрав один час времени. В четвертый раз, когда уже ничего кроме лестницы не ожидал, мир ярко-белесым взрывом резанул по глазам, и я чуть не улетел вниз.

Солнце.

И вонь.

Снаружи било безумной смесью жженой резины, тусклой гари и удушающих химикатов.

Еще по лицу — штормовые пощечины. Кололи плоть раздражающие льдинки. Кожу резал холод.

Пришлось немного спуститься и, зависнув, прикрыть глаза рукой. Из хорошего: тут же перестали беспокоить ожоги на правой руке.

Так я и провел минуту пока не привык к сияющему квадрату.

Шел снег — белая круговерть.

Выбрался…

Глаза слезились. Выбросился на поверхность, ощущая себя мясной куклой. И только тут понял, что устал. С пробуждения прошло одиннадцать активных часов.

Небо казалось больным. Слои разных оттенков серого.

Лучше бы и не глядел.

Сплюнул.

Небосвод — сумрачный левиафан. Угрюмый ублюдок-титан, облепленный, точно в медицинские повязки, в спирали кислотного, синюшного и черного дыма. И побоку выглядывало солнце. Заинтересованный глаз сжигающей Жизни. В воспоминаниях “небесная стена” была другой. Совсем. Правда какой именно, сколько бы не напрягался, я так и не смог вспомнить; остался лишь зуд с внутренней стороны черепа.

Это природа поменялась, виноваты последствия былых войн или избыточная промышленность?

Понятия не имел.

Я вытянул ладонь и поймал жирные хлопья снега. Небольшой мыслительный скол, возможно из-за диалога с Рутуром, массивные снежинки напомнили шершней.

Улыбнулся, сжал их, уничтожив.

Хтон на боку скрежетал как раненный зверь. Должно быть панцирь изо всех сил старался защитить от холода.

— Вот я и на поверхности, — голос прозвучал глухо и разочаровано.

И сам себе удивился.

Что со мной?

Я выжил. Не оказался заперт в туннеле, не подох там зверем. Кучка прямоходящих опоссумов не затоптала меня на смех мертвым сородичам, Оракул не посёк голову.

Цель достигнута.

А достигнута ли?

А что дальше?

Как дальше?

По первым соображениям, дела стали значительно хуже. Выжить без снаряжения будет тяжело. Набедренные и наплечные пластины, даже через плотную кожаную прослойку, уже холодили тело — нужно срочно их снять.

С другой стороны, хуже или нет, но, когда при прошлой жизни дело касалось поверхности, всегда была важна удача. Это я точно помнил. Мы подземники всегда относились к поверхности насторожено, с опаской. И ничего не изменилось, лишь степень важности стала выше. Если абсолютный закон Всетворца позволит, путь будет пройден.

И тогда что еще нужно, дхал?

— А ты, братец, считаешь, что осторожность — удел дураков?

Память

Я дернулся в сторону голоса, словно пощечину отвесили. Схватился за топор, но, разглядев говорившегося, успокоился.

Улегся обратно.

— Сразу тебя заприметил, — соврал я. — Как только из люка вылез. Это напускная беспечность, ты же все понимаешь.

— Ну-ну, братец, — он ухмылялся.

Расслабился зря.

Между нами восемь шагов по каменной насыпи, льдистым дорожкам и снежному ковру. Там, у скудного костерка, он и сидел.

Дхал.

Я не последний воин Кхунской Империи и это замечательная новость. Радость резанула шаблон и щеки.

Что еще нужно дхалу кроме собрата, способного прикрыть спину? А сейчас и собрата, который поможет понести бремя сгинувшей культуры, поможет исполнить наследство ее задач. Тяжеленых задач. Задач, ломающих хребет.

И перед ним я показался столь беспечным.

Поморщился.

Неприятно, но ничего критичного.

— А дергался тогда почему? — его голос искрился от иронии.

Для него встреча тоже радость, он не скрывал.

На наплечнике три узора власти.

Сложная мысль заблудилась в лабиринтах разума и разбилась. Все что я смог достать из осколков — по узорам сейчас он опаснее, но это очевидно и детёнышу курсуна.

— Не ожидал что у тебя такой голос, — сказал ему. — Думал ты кряхтишь как пес. Ан нет, вполне приличный кхунский говорок.

Он хмыкнул:

— И поэтому, братец, сразу за топор?

— А как иначе? Нервы взвинчены. Любое несоответствие раздражает дхала первого узора сверх всякой меры.

— Тоже, верно, — он со знанием дела кивнул. — Вам каждого чиха шугаться надо, иначе вас недомерков и ветром перешибет.

Мы откровенно дурачились. Видимо после всего — необходимость.

Возле дхала два мертвых опоссума. Наверняка дозорные. Оружия нет: либо не было, либо он уже забрал.

Рубящие и проникающие раны на мордах. Скорей всего нанес их мечом, хотя оружия при нем видно и не было. Скрывал.

Сам боец тощий, чуть выше меня, но я шире в плечах. На нем висел тяжелый плащ из завитушек серого меха. Сжимал палку, с нанизанной пережаренной ящерицей. Уже частично обгрыз.

И где он ее в таком холоде откопал то?

Ответ: там, где проснулся. Под землей. А где еще? В другом месте он бы не пережил крио-тьму, растащили бы на сувениры.