Обезболили?

Может быть.

Получается рука и нога серьезно повреждены – в этом уверен. Главное, чтобы они оторванные во Дворце не остались: новые выращивать та еще морока. Всё это надолго. Не уверен, что в тех условиях, в которых находился перед выключением и нахожусь сейчас – опять же не знаю каких, но вряд ли замечательных – кто-то соблаговолит дать мне достаточно времени, чтобы предаваться таким забавам.

Участки тела, что чувствовал, постоянно жгло, щипало. Плоть горела... Ощущение будто по ней кто-то бесноватый бегал и кусал. Колючие, невидимые мной клопы покрывали тело капельками кислоты. По крайней мере, представлялось именно так.

Медитация отрешения сбивалась, накручивалась на лопасти слабости.

Отброс Варуна.

Вот такое возвращение домой получилось.

Через какое-то время приходило ощущение жирного и густого, равномерно размазанного по коже, будто я какой-то импровизированный вонючий бутерброд для тварей из бездны.

Сначала мне было крайне мерзко. Прошел час – я привык, и как пустой контейнер оказался заполнен раздражением.

Пока лежал пытался шевелить губами в надежде позвать на помощь – не получалось.

Может Дворец обрушился?

Вряд ли. Лишнего давления на тело не чувствовал.

Опять думал о том, как погиб Лео – представлялось всякое жуткое. Потом мысли сдвинулись, стали крутиться вокруг фигуры отца. Что он чувствовал? Какая боль жгла от тех чудовищных ран и жгла ли вообще? Я сравнивал предполагаемую боль со своей. Искал схожести. Соревнование проигрывал. А потом приходили мысли о том, насколько страшно ему было перед очевидным Посмертием; на последнем витке размышлений в голове пробудился гнев.

Помогла медитация отвлечения: сдвигал болезненное мышление в сторону приятных вещей – и какое-то время думал о Весте и храме, о теплом хлебе из печи, друзьях, утренней тренировке; и здесь оставался привкус горечи, но с этим уже было проще жить.

Что подумает Веста, когда узнает? И вообще, что именно она узнает? Что скажут или сказали всем заговорщики? Мысленно усмехнулся – у меня есть проблемы важнее: думать о романтике и узоре репутации не время и не место.

Дальше больше – через долгие мучительные минуты борьбы с собственными веками, я абсолютно чётко принял чувственное озарение: в районе солнечного сплетения копошилось нечто наглое и настойчивое. Оно прорастало в грудину. И, судя по всему, копошилось давно, а я только сейчас обратил внимание. Тут по мне настоящая паника вдарила: пытался двинуться, пытался крикнуть, но всё чего достигнул – это дернулся раз, и всё. Мысль что крысы заживо решили сжевать, честно говоря, охладила нутро. Я был в ужасе.

– Кириан рвётся, – хрипло сказал Тори.

– Пусть отдыхает хоть так, беспокойно. Потом времени не будет.

Услышав знакомые голоса, я успокоился. Со спокойствием навалилась усталость – отправился обратно в родное беспамятство.

***

Первое что увидел, когда открыл глаза – бездну.

Причём смог открыть только один, другой подвёл своего товарища и открываться не захотел. Мерзавец.

Я, конечно, образцовый оптимист, но думаю с ним случилось худшее.

Вышел погулять, так сказать.

Хреново.

Судя по небольшому освещению и стрекоту горел костерок.

Второе увиденное – мой изорванный монашеский китель и торчащие из раненной плоти, как чёрно-синие обелиски, рёбра некро-сплава. Они, действительно, чуть “осели”, проникнув в грудину. К коже цеплялись бесчисленные нити-жгутики, напитавшиеся кровью, вздувшиеся.

Понятно. Алтарь интегрируется в тело.

Теперь я успокоился. Пройдёт немного время, и если не умру, то смогу считаться скитальцем.

Определенно хорошая новость в мире зубастых скверных новостей.

А что из плохого?

Мы где-то за Пределом, во тьме – снаружи, среди блуждающих ужасов, воплощенных природой некро-сора.

Значит после того как я вырубился ничего принципиально хорошего – кроме того, конечно, что выжил – не произошло. Никаких борцов с переворотом не прибежало, никто могучими руками не раскидал врагов Империи, отца не спасли, а нас, поверженных, не перетащили отдыхать на мягкие перины гвардейского лазарета.

То, что меня окружало носило множество имен: тьма, бездна, мрак, хаос, сор, фон. Пригляделся: темнота не была абсолютна, по крайней мере на небольшом расстоянии. Казалось бездна двигалась, в некоторых местах чуть клубилась чёрным туманом, формировалась в мнимые щупальца; постоянно фонила мошкара зрительных искажений. А еще я разглядел во тьме крупицы кислотно-зеленого цвета, но странно разглядел: они то были видны, то – нет. А еще практически не двигались, висели в пространстве, щедро напитывая тьму – были всюду. Так и выглядел некро-сор в дикой природе. Остальное – банальная темнота.

Благодаря свету от небольшого костра, я смог разглядеть больше: левая кисть, действительно, повреждена. В целом ничего серьезного. Конечности смиренно дожидались на своих местах.

Раны и ссадины приманили на себя “щитов” – плоских рубиновых жуков овальной формы. Изученный курс теории хаоса говорил мне, это местные пчелы или бабочки. Они питались кровью и поврежденной плотью, налепляли ее на себя, а потом летели дальше и опыляли всякие прочие мерзкие штуки. Преимущественно трупные.

Отврат.

Напротив меня, по другую сторону костерка, сидели Тори и Бор.

Бор – еще один боец-телохранитель из сопровождения.

Оба грязные и усталые. Бор – это молодой мужчина, лицо которого постоянно скручивалось в усмешке. Это не он такой дерзкий, а логика застарелых шрамов заставляла корчить рожи.

Бор носил штурмовой доспех, на пластинах которого отчетливо виднелись следы всяческих попаданий. На коленях лежала старенькая модульная винтовка “Кнут”; сам боец с жадностью последнего обеда разгрызал брикет сухпайка.

– Очнулся? – нейтральным тоном спросил Тори.

Попробовал пошевелиться – не вышло.

– Ага, – ответил довольно бодро. – Гляжу тут у вас не шибко весело.

– И не говори. Как тебе бездна? Без панциря бронепоезда заставляет понервничать?

Решил повыделываться:

– Скучно. Сонное царство.

– Так ты, ёксель-моксель, не спи, – не прожевав, вставил предложение Бор. – И сонных царств никаких не будет.

Тут не поспоришь.

– Долго я лежал?

– Три дня. Примерно, – так ответил Тори. – У нас с собой ни некра нету, трудно понимать, что к чему. Без аппаратуры тут с ума сойти можно.

– Это дни с перехода от Дворца или дни уже в бездне?

– Второе.

– Так и почему я не сдох?

– Ну ты быстро начал, – иронично заявил Тори. – А потом Бор предложил некров алт тебе в грудину затолкать, мол ты ж один фиг дохнешь – вдруг поможет. У Бора котелок варит.

– А как иначе… Долбанный аналитический усилок. На кой ляд он нам в такой жопе? – ругался второй телохранитель. – Ничего полезного в наборке. Тактик-мастера уроды страшные. Вернемся, такую раскладку нужно одному из них в глотку забить до кровавых пузырей. Глядишь другие головы при работе начнут включать, а не это са-амое.

Тори проигнорировал сказанное, продолжил говорить:

– Так вот забили мы тебе алт в грудину, и, представь себе, Кир, помогло. Интеграция алтаря началась. Воздействие фона оказалось заблокировано. Можешь радоваться, от грязи теперь не помрешь. Сожрут или убьют – это может, но от некро-сора не скрючит.

– Радуюсь вон. Не видишь, что ли? Пляшу даже. Танцую всеми молодыми силами.

Тори позволил себе небольшую усмешку.

Бор хмыкнул и опять целиком сосредоточился на еде.

Хоть я пару секунд назад чувствовал себя способным вести долгую беседу, усталость навалилась внезапно, как удар дубинкой по затылку, – опять отключился.