Повернувшись к Деми, как ни в чем не бывало произнесла:

– Как насчет того, чтобы прямо сейчас начать твое обучение?

Деми, как и Ариадну, вымотала долгая морская прогулка. Один только Никиас не выказывал усталости. Впрочем, кто его знает, что пряталось там, в его закрытой ото всех душе. Но от мысли, что полубогиня будет обучать ее колдовскому мастерству, в кровь будто впрыснули адреналин. Усталость словно морской волной смыло.

– Иди пока поспи, – тихо сказала Ариадне Деми. Улыбнулась через силу. – Уверена, это надолго.

Бледная с тех самых пор, как спустилась с корабля, Ариадна спорить не стала. Устроилась в отведенных для нее покоях и, кажется, уснула, как только голова коснулась подушки.

По гулким коридорам своего дворца Цирцея провела Деми в комнату без окон. Возникло странное, ничем не обоснованное ощущение, что колдунья заделала окна намеренно – чтобы никто из богов не мог подглядеть за ее ритуалами. Никиас неотступно следовал за Деми, заставляя ее постоянно ощущать на себе его взгляд.

Комната была уставлена высокими шкафами с прислоненными к ним лестницами, только вместо книг – многочисленные колдовские атрибуты и ингредиенты. Деми не удивилась бы, узнав, что таковыми являлись даже камни, которых здесь было в изобилии. Что уж говорить о травах, загадочных порошках и зельях в хрупких фиалах.

Цирцея подошла к стоящему в сердцевине комнаты круглому столу, на котором лежала отрезанная голова змеи. Усмехнувшись, сказала:

– Это для твоего ритуала. Одна из тех змей, что украшают волосы горгон.

В памяти всплыла жутковатая Сфено. Деми помнила, что горгона владела гипнозом и, вероятно, должна была зачаровать ее, вытянуть на поверхность сокрытые воспоминания. Видимо, не вышло, раз пришлось обращаться к самой Цирцее. Видимо – потому что Деми не помнила свой со Сфено разговор, ни единого из него слова. Но это не мешало ей отчетливо, до мельчайших деталей помнить ее саму.

– Заклинание Гипноса. – Цирцея, лукаво взглянув на Деми, сунула кончик пальца в стоящую рядом пиалу, и провела им под глазами и по губам. Повернувшись к Никиасу, велела: – Представь себя гарпией[36], летящей навстречу ветру.

К изумлению Деми, он послушался. Раскинул руки, одна из которых была закрыта черной перчаткой, и… замахал ими, будто крыльями. Развевающийся за спиной плащ как нельзя лучше довершал образ. И все это диковинное действо сопровождалось затуманенным взглядом ярко-синих глаз. Действие чар длилось недолго, как наверняка и было задумано.

Деми не знала, что заставляло ее считать дочь Гелиоса на редкость сильной колдуньей: быть может, исполненные уверенности манеры Цирцеи, быть может, ее горделивая стать…

– Никогда больше так не делай, – шагнув к Цирцее и нависая над ней, процедил Никиас.

– А то что? – спокойно спросила та.

Он промолчал, хотя что-то подсказывало, ему было чем ответить. Даже Цирцее. Деми ожидала, что он выскочит из комнаты, но Никиас, переборов себя, остался. Неужели считал, что во дворце колдуньи ей может что-то угрожать?

– Начнем с простых вещей и с уже приготовленных мною зелий. Пользоваться ими, поглощать их силу – тоже мастерство. Вот, возьми.

Деми послушно глотнула из флакона темного стекла и почти тут же закашлялась.

– Это еще что за гадость?

– Если я скажу тебе, что мы с тобой опробуем заклинание Арахны, догадаешься? – развеселилась Цирцея. – Или подсказать?

Деми смотрела на флакон расширенными от ужаса глазами. Арахна была дочкой ремесленника и умелой ткачихой, что вздумала бросить вызов самой Афине и потягаться с ней в мастерстве. Арахна, говорят, ничуть ей не уступала, вот только сотканное ею полотно оскорбило богов – оттого что показало их в неприглядном свете, выставив на обозрение все их грехи. Страсть к вину и распутству, распрям и прелюбодеяниям, бесконечным пиршествам… Как и умение легко, играючи ломать людям жизнь.

И гадать не стоило: победу в состязании присудили Афине. Не выдержав позора, Арахна свила веревку и затянула ее вокруг шеи. Умереть ей, однако, не дали – Афина желала, чтобы та жила. Жила и ткала, ткала, ткала целую вечность.

Поэтому богиня превратила ее в паука.

– О боже, – чувствуя подступающую к горлу тошноту, простонала Деми. – Там…

– Дети Арахны, – невинно улыбнулась Цирцея. – Есть у меня темная, запущенная кладовая, где я их и вывожу.

Прикрыв рот ладонью, Деми старательно дышала через нос. В конце концов, в сказках колдуньи и ведьмы часто готовили отвары из жаб и пауков. Правда, предназначались они обычно отрицательным героям…

– Как насчет заклинания? – слабым голосом спросила она.

Цирцея понимающе усмехнулась.

– Как я и говорила, не существует особенных, специальных слов. Ты можешь не произносить их вовсе, и тогда рычагом послужит мысленный импульс. Но в тебе сейчас сила паучихи-Арахны. Все, что тебе остается, – приказать мирозданию (и собственному телу) сплести паутину. Ею, к слову, очень удобно опутывать врагов. А если вложить в чары толику света моего отца, получится сеть, которая не просто остановит, но уничтожит атэморус.

Глаза Деми сверкнули. Забыв о содержимом флакона, она представила, как ее ладони опутывает липкая вязь. «Вейся, ниточка», – закрыв глаза, чтобы сконцентрироваться на мысленном призыве, подумала она. Прошло немало времени, прежде чем что-то и впрямь щекоткой коснулось ее пальцев. Сердце затрепетало: она призвала магию! Хоть и заслуга в том большей частью принадлежала Цирцее, сотворившей колдовское зелье.

Голос Никиаса стал холодной водой, что выплеснулась на разгоряченную кожу.

– Что за чертовщина?

Деми открыла глаза, чтобы увидеть, как по кончикам ее пальцев вьется черная нить. Совсем не похожая на обыкновенную паутину, которую она рисовала в воображении, нить сочилась чем-то остро пахнущим и… жгучим.

Она закричала, затрясла рукой, пытаясь стряхнуть с пальцев ядовитую паутину. Та жглась и бугрила волдырями кожу. Глаза Деми закатились, она была в шаге от того, чтобы потерять сознание от боли. Никиас оказался быстрей. Подлетел к ней, руками – и голой, и объятой черной кожей – стянул паутину и бросил на пол. Крик Цирцеи и верная магия внутри нее превратили черную сочащуюся ядом массу в пепел.

Деми ошеломленно разглядывала вспухшие, покрытые волдырями руки.

«Порченая», – стучало в голове.

Деми не помнила неудач, которые настигали ее в день минувший, и каждый начинала с чистого листа. Не знала, сколько раз Цирцее пришлось бережно смазать ее пальцы целебными мазями, чтобы потом аккуратно перебинтовать, прежде чем они зажили. Для той, что не помнит себя, время весьма странная вещь.

Однако в день, который еще не стер по кусочкам ее израненную память, Деми знала главное: любая магия в ее руках искажалась. Она устала видеть подтверждение собственным мыслям, записанным, увековеченным в дневнике; подтверждение тому, что в ней, как в хрупком механизме, что-то сломано.

– Я должна понять, почему это происходит.

– Проклятие богов? – предположила Цирцея.

– Я об этом думала. И наверняка не раз. – Деми вскинула голову, с надеждой глядя на нее. – Вам известно куда больше моего. Что вы знаете о божественном проклятии?

Колдунья в задумчивости покусала нижнюю губу.

– Боги обидчивы и злопамятны, и истории многих людей тому подтверждение. Например, охотника Актеона, которого Артемида превратила в оленя за то, что наблюдал за ней, купающейся, вместо того чтобы в священном страхе уйти. Судьба Актеона печальна: он стал добычей собственных же охотничьих собак. Что до Нарцисса… Его история наверняка тебе знакома.

Деми кивнула. Сын речного бога и нимфы, он был невероятно хорош собой, но очень холоден и высокомерен. Он отверг каждую женщину, что добивалась его любви. Среди отвергнутых им оказалась и нимфа Эхо. От горя ее тело увядало, она таяла, словно вчерашний снег под лучами солнца, пока от нее не остался только голос, способный лишь повторять за кем-то другим. Узнав историю Эхо и иных отвергнутых Нарциссом женщин, богиня возмездия Немезида решила его наказать. Она заманила полубога в лесную чащу, обманом подвела к источнику с чистой и спокойной, словно зеркало, водой, на поверхности которой он увидел свое отражение. Нарцисс влюбился в собственный образ, но, как и Эхо, начал страдать от неразделенной любви. Как и она, он истаял, а на его месте вырос прекрасный цветок – нарцисс.