– Что Никиас прячет под маской? – не сдавалась Деми.

Под глазами глядящей на нее Ариадны залегли глубокие тени.

– Тебе лучше этого не видеть, – тихо сказала она.

Деми нервно комкала край пеплоса. Ей не стоило даже думать о нем, но отчего-то не получалось. Отчего-то мысли раз за разом возвращались к нему.

Маска Никиаса была слишком пугающей и чужеродной, чтобы хоть когда-нибудь показаться привычным, незыблемым продолжением его лица. И все же мелькнуло странное чувство: то, что она прятала, могло оказаться еще страшней.

– Раз даже Сфено оказалась бессильна разрушить скрепы на твоей душе, значит, чары, опутавшие твой разум, и впрямь серьезны. Я не знаю, как преодолеть их, чтобы отыскать ключ к нахождению пифоса, а после и его самого. Но знаю ту, что должна нам помочь. Дельфийская сивилла.

Деми растерянно взглянула на Кассандру.

– Но вы же сами пророчица.

– Я вижу будущее, но не прошлое и настоящее, скрытое в глубинах чужой души. – Она указала рукой на грудь Деми, на незримую печать, что пряталась внутри. Уклончиво добавила: – Способности Герофилы многократно превосходят мои, в ней есть то, чего я лишена. Все гадалки, провидицы и пророчицы, коих в Алой Элладе немало, обращаются за мудростью к ней, пророчице первородной. Отправляемся прямо сейчас.

Поманив ее, Кассандра царственно кивнула Харону. Не успела Деми попрощаться с Ариадной, как ее объяла темнота, вызванная легким касанием перевозчика душ.

– Где мы? – спросила Деми, как только тьма перехода рассеялась.

Вокруг шумел город. Кричали торговцы, пересмеивались юные прелестницы, бесновалась детвора. На женщинах – каскадом ниспадающие с плеч пеплосы, будто сотканные из слоев и складок. На мужчинах – куда более скромные хитоны и гиматии. На алеющее над головой небо она старалась не смотреть: от одного только воспоминания о происходящей наверху битве ее мутило.

– В Дельфах, разумеется, – поведя плечом, отозвалась Кассандра.

– Разумеется… – пробормотала Деми.

Доводилось ли ей бывать в настоящих Дельфах? Хотя какой из двух городов вообще считать настоящим? Они оба истинны, хоть и параллельны друг другу.

С языка едва не сорвалось: «Разве Никиас не должен всюду меня сопровождать?» – но она вовремя его прикусила. Не хватало только, чтобы Кассандра и Харон решили, будто Деми хочет видеть его рядом. Успеет еще хлебнуть ледяной ненависти, что так и сочится из него.

Вместе с тьмой, когда Никиас выпускает ее на свободу.

Дом дельфийской сивиллы Герофилы, перед которым остановилась Кассандра, больше напоминал храм. Идеально круглое здание окружала колоннада из высоких, в два человеческих роста, каменных колонн. Двери нет, окон тоже – только арки, заставившие Деми удивленно вздернуть бровь. Неужели знаменитая сивилла не боялась врагов? Мало ли на свете людей, которым не пришлись по вкусу ее пророчества.

Вряд ли смертные Алой Эллады так уж сильно отличались от жителей Земли, если даже богам не понаслышке были знакомы жестокость и ненависть.

Харон остался ждать за стенами дома-храма, не выказывая никакого желания почтить своим присутствием «первородную пророчицу». Деми вошла следом за Кассандрой, поразившись скудности, даже аскетичности окружающей обстановки. Комната в храмоподобном доме оказалась всего одна, и в ней не было ничего, кроме каменных скамей, которые заметно поистрепало время.

Думая о бессмертной, что жила в таком скромном обиталище, Деми ожидала увидеть грациозную женщину, не уступающую по красоте Кассандре или даже Ариадне. Черноокую ведунью или высокую эллиниду с фарфоровой или оливковой кожей. Женщину, словно сошедшую с фрески Микеланджело в Сикстинской капелле.

Но сколько бы предположений Деми ни строила, реальность превзошла все ее ожидания. Ведь дельфийская сивилла уже давно не была человеком.

Теперь стали ясны недавние слова Кассандры.

– Что-то не так, кареглазая? – Герофила забавлялась реакцией Деми, что застыла посреди комнаты с неприлично открытым ртом.

С вызванной шоком прямотой Деми спросила:

– Вы – призрак?

Кассандра с осуждением покачала головой, однако Герофила лишь рассмеялась громче.

– Твои слова истинны, дитя, а глаза – зорки.

Явное подтрунивание, ведь не понять истинную сущность дельфийской сивиллы было невозможно. Все потому, что Герофила оказалась полностью прозрачной. Деми с трудом угадывала ее черты, словно набросанные карандашом на листе бумаги. Абрис стройной фигуры, овал лица, очертания губ, глаз и носа. И все это – сверкающими серебристыми штрихами с призрачно-голубым отливом.

– Но разве… Разве мертвые здесь не уходят в царство Аида? А потом не перерождаются?

– Все так, дитя. Однако я отказалась и от царства мертвых, и от перерождения.

– Но почему?

– Здесь, за чертой жизни, мне видно то, что не видно смертным, – просто сказала Герофила.

Деми покачала головой. Отречься от череды инкарнаций ради того, чтобы сохранить свою силу… Смогла бы так она?

И тут же ответила себе – нет, не смогла бы. Прежде она никогда не встречала духов, но что-то подсказывало ей, что их жизнь разнообразной не назовешь. Да и к тому же… Кто способен полюбить призрака?

– Вам не одиноко? – тихо спросила Деми.

Герофила снова рассмеялась. Покружилась по комнате, словно бабочка с полупрозрачными крыльями, которую создал не обделенный фантазией демиург. Ног у нее не было – или их, не прорисованных мирозданием, попросту оказалось не видно. Вот она и скользила по воздуху, словно легкий газовый платок, брошенный на ветру.

– Дитя, мне некогда скучать. В мой дом стекаются пророчицы со всей Алой Эллады. Я наставляю их, я учу их, я открываю им глаза. Я вырастила уже десятки поколений пророчиц. И я помогаю тем, кто в этом нуждается. Это и есть мое предназначение. Другого я себе не представляю.

– И вы почти идеально говорите на новогреческом, – уже почти устав удивляться, сказала Деми.

– Говорю, – польщенная ее замечанием, отозвалась Герофила. – Для таких, как я, завеса между мирами – не препона. Ваш мир, Изначальный мир, для меня любопытен. Обычные эллины лишены возможности его увидеть, а я наблюдала закаты и рассветы эпох, не говоря уже о смене зим и лет. Я видела сотни народов. Я знаю сотни языков, хоть и не говорю на них – здесь, в Алой Элладе, меня едва ли поймут…

Деми устало потерла лоб. Казалось, еще немного – и ее разум взорвется в попытке осознать все то невообразимое, что ей открылось.

– Но ведь ты здесь наверняка не для того, чтобы говорить о старушке Герофиле? – Сивилла рассмеялась собственной шутке. Смех резко оборвался, будто время для веселья на невидимом таймере закончилось. – Ты хочешь поговорить о той магии, что окутала твою душу, словно паутина?

– Что вы видите, кирия? – благоговейно спросила Кассандра. Во всяком случае, так ее причудливое обращение к дельфийской сивилле перевела для себя Деми.

– Печать на ее душе. Сильную магическую метку. Магия сильна, да вот только творец ее оказался неопытен в чарах разума. И, кажется, затронул больше, чем хотел.

Кивнув, Деми рассказала Герофиле о своей амнезии и на какое-то время снова лишилась дара речи, пока сивилла сыпала медицинскими терминами на новогреческом, древнегреческом и на латыни.

«Если быть духом – значит знать обо всем на свете, может, не такая уж и плохая это перспектива?» – подумалось ей.

Когда Герофила перешла с медицинских терминов на эзотерически-магические, оживилась Кассандра. Они начали взахлеб обсуждать некие ментальные связи, заслоны с барьерами, пробоины в ментальных щитах, психическую защиту, инкарнацию с изъяном, печати и еще десятки вещей, от которых у Деми разболелась голова. Она уже не пыталась вникать, дожидаясь счастливого момента, когда ей объяснят на пальцах, что произошло с ней в прошлом и почему.