Значит, Деми придется остаться в чужой, отраженной реальности, став сиротой при живых родителях? А ее маму ждут долгие ночи без сна и попытка смириться с мыслью, что ее дочь бесследно исчезла?

Деми должна исправить то, что натворила когда-то ее инкарнация. Но не такой ценой. Не такой…

– Вы можете хотя бы поговорить с мамой, объяснить…

– Рассказать об Алой Элладе? Смертной? Нет. Разумеется, нет.

Не верилось, что прежняя жизнь закончена. Что дверь в Изначальный мир, в нормальную, лишенную магии Грецию навсегда для нее закрыта. Но Ариадна отводила взгляд, а Кассандра и Харон, напротив, смотрели непреклонно. Желания Деметрии Ламбракис никого не интересовали. Что уж говорить о безымянной для них Элени…

– Пожалуйста…

Деми хотелось быть сильной или хотя бы казаться сильной, пока она просила Харона о помощи, но голос срывался, а все тело трясло.

– Я сказала нет! – отрезала Кассандра. – Никиас, поручаю тебе следить за Пандорой. Чтобы не сбежала и не доставила нам больших неприятностей.

Похожая на оскал улыбка Никиаса словно говорила о том, что скорее неприятности Деми доставит он.

Обхватив себя руками за плечи, она вспоминала мамин образ, понимая, что Элени Ламбракис так им и останется – оттиском, отпечатком в ее голове. Образом, а не живым, любящим человеком, который охотно разделит все ее радости, печали и беды.

Деми отчаянно прогоняла слезы – такого удовольствия Никиасу она не доставит. Выплачется, когда окажется в одиночестве.

– Мы придумаем, как решить проблему с твоей памятью, – сказала Кассандра, как будто это единственное, что ее сейчас волновало.

Незнакомому Деми юному эллину, почти ребенку, она велела созвать в комнату всех Искр Гекаты. Вопреки ожиданиям Деми, среди них оказались не только девушки, но и молодые мужчины. Однако никто из них, заглянув в ее разум, не сумел сообщить ничего дельного. Кассандра не скрывала своего разочарования.

– Гея свидетельница, я этого не хотела, но утром вместе с Искрами Гермеса или Ириды придется послать весточку сестрам Грайям.

Что-то в голосе пророчицы заставило Деми насторожиться.

– Почему утром? – вырвалось у нее.

– Вижу, ты разделяешь мое нетерпение, – усмехнулась Кассандра. Поморщившись, неохотно пояснила: – С тех пор, как Нюкта, богиня ночи, примкнула к Аресу, Эллада будто разделена на две половины. Днем, пока царствует Гемера, мы в безопасности, но ночью… Порой уродливые куклы Ареса отправляются на охоту, и тогда настает пир химер.

Деми вздрогнула. Химеры… Полулюди со звериными частями тела, твари, словно выдуманные чьим-то воспаленным рассудком. Даже то, что она видела их своими собственными глазами, не мешало принимать их за сон. Несомненно, кошмарный.

– Разве им недостаточно тех, кто сражается в Эфире?

– Обычные люди для химер словно куклы, их легко сломать. Легче, чем Искр и хорошо обученных воинов. А потому, пока армия Нюкты царствует в Алой Элладе, в безопасности не будет никто. Все, что нам остается, – молить богов и дожидаться рассвета.

Деми прикрыла глаза. Рассвет для эллинов был освобождением, для нее – огромным шагом назад. Ластиком, стирающим самые важные, самые ценные воспоминания. Жаль, с ней не осталось блокнота, который рано утром дала ей мама. Деми бы написала себе, утренней и не помнящей ничего, краткие послания. Например, «не позволять Никиасу себя задеть и постараться понять, каков он настоящий под всеми своими масками», «подружиться с Ариадной – она очень милая и, кажется, единственная, кто по-настоящему за меня переживает». А еще – «хоть раз рассмешить Харона, чтобы узнать, способны ли бессмертные проводники душ улыбаться». Правда, ей самой сейчас было не до улыбок.

Стук в стену (здесь не ставили дверей) заставил Деми вздрогнуть и резко распахнуть глаза. На пороге стояли косматые старухи с седыми волосами. Было заметно, что они не слишком-то рвались жить среди людей. От них прямо-таки несло рыбой и тиной. Однако Деми в ужасе воззрилась отнюдь не на их прически или видавшие виды, словно сшитые из потрепанной серой мешковины балахоны.

У всех трех не было глаз.

Их отсутствие старухи не спешили маскировать повязками и лентами. Сперва показалось, будто эти жуткие черные впадины – и есть их глаза. Огромные, они смотрели прямо на Деми, через ее глаза – внутрь ее души. Рыскали там, точно голодные звери. Искали вкусные косточки – то ли секреты, то ли грехи.

Глаз – один на трех – все же обнаружился в руке самой высокой и самой старой старухи. Хрустальный, он был медальоном нанизан на серебряную цепь. Старуха повела им в воздухе и, шамкая, произнесла:

– Где та, о которой ты нам рассказывала, Кассандра?

– Где-где? – выхватывая глаз-медальон, подалась вперед другая.

– Где Пандора? – прошамкала третья.

Деми вжалась в стену, но пророчица осталась невозмутима.

– А вот и отправленная утром весточка…

– Что говоришь? – глуховато спросила высокая старуха.

– Говорю, я еще не рассказывала вам о Пан… А впрочем, неважно. Я рада, что вы пришли.

Пока Кассандра рассказывала сестрам об амнезии Деми, Ариадна шепнула ей на ухо:

– Не думаю, что вас будут представлять друг другу, так что представлю я. Итак, седые от рождения сестрицы Грайи. Самая худая, почти истощенная – это Дино. Самая дряхлая – Пемфредо. Энио – с самым зловещим выражением лица. Они колдуньи и, как ты, наверное, уже догадалась, провидицы. Могут видеть грядущее и даже не сбывшееся.

– Это как?

Ариадна вздохнула.

– В одну из прежних моих инкарнаций они уже врывались вот так в пайдейю. Радовались, что мы наконец отыскали Пандору. И мы радовались, а зря. То ли колесо судьбы не сделало нужный поворот, то ли одна из нитей мойр была не вовремя обрезана, то ли что-то иное мне помешало… Как бы то ни было, я так тебя и не нашла, но до конца жизни жила этой надеждой, что еще один день, что вот-вот…

Деми будто током пронзило. Каково это, положить на алтарь всю свою жизнь ради призрачной надежды? И той, что заключена в древнем пифосе, и той, что олицетворяли поиски Пандоры…

– Ты хоть успевала… жить? – сдавленно спросила Деми.

Ариадна отвела взгляд.

– Поживу, – с пылом, что не слишком вязался с ее мягкой натурой, после недолгого молчания сказала она. – Когда небо над головой перестанет быть алым. Все свои жизни, Деми, я живу ради этого дня. Потому я так тебе рада.

Деми смотрела на нее во все глаза. Ариадна едва ее не благодарила. Ту, что все это и начала.

Грайи принялись вертеть Деми как куклу, жадно ее разглядывая.

– Не помнит, значит, – прошипела Энио.

Ей не достался глаз, а потому старуха решила, что имеет полное право щипать Деми за щеки. Болезненно. Очень болезненно. Деми едва сдержалась, чтобы не сбросить с силой ее руку со своих щек. Стоило ли гневить колдуний?

Положение спасла Ариадна – просто молча заслонила ее собой. Энио, разочарованно кривя губы, отступила. Ни дать ни взять ребенок, у которого отобрали новенькую игрушку.

Грайи загалдели, перебивая друг друга:

– Барьер вижу…

– Заслон…

– Скрепы на памяти…

– Замки и цепи…

– А под ними – тьма…

– Тьма…

– Тьма…

Деми вздрогнула. К счастью или к сожалению, но размытые фразы – все, чего удалось от них добиться. Кассандра выглядела разочарованной.

Грайи наконец ушли, и дышать стало легче.

– Закрывайте окна барьерами, – приказала пророчица. – Ночь идет.

Переход к ночи оказался стремителен. День погас, словно кто-то выключил лампочку на небе. Свет, наполняющий воздух, просто потух. Кассандра объяснила это тем, что Гемера-День, что вместе с Гелиосом-Солнцем была на стороне Зевса, с матерью Нюктой старалась не встречаться. Как только приходило время ночи, Гемера исчезала, забрав с собой дневной свет, и без того искаженный вечно алым небом.