– Почему я сделала то, что сделала?

Они ответили одновременно.

– Этого никто не знает, ни люди, ни боги, – прошептала Ариадна.

– Хотел бы я знать, – глухо сказал Никиас.

Деми медленно обвела взглядом пространство. К горечи, вспухшей под кожей, примешался яростный протест. Она не могла этого сделать. Не могла.

– Почему я успела все это забыть?

– На твой рассудок наложены чары, которые стирают твои воспоминания каждый рассвет.

Паника захлестнула Деми. Как многое она позабыла? Как много мелочей, деталей прошлой жизни, оставшейся за порогом ночи? Как много важного, того, что должна была или хотела помнить?

Ариадна рассказала Деми все, что произошло – с того самого момента, как они втроем отыскали ее в Изначальном мире. Река ее памяти подернулась рябью, озвученные имена и события прошлых дней стали кругами на воде. Воспоминания о других – будто вещица, запорошенная снегом. Ветер дунул, сбросил белую пыль и обнажил то, что прежде было скрыто.

«Я – Пандора. Я открыла пифос и выпустила мириады бед…» Ужас вонзил ледяные пальцы в живот, забрался в пересохшее разом горло.

– Я знаю, как непросто слышать подобное… – тихо сказала Ариадна.

«Не знаешь», – беззлобно подумала Деми.

– А что с моей семьей?

– Она осталась в Изначальном мире. Куда ты больше не вернешься, – отрезал Никиас.

Деми чувствовала, что задыхается от переизбытка эмоций и недостатка слов.

– Но я… Так нельзя… Я знаю про Изначальный мир, его люди даже не знают про Алую Элладу! Как я объяснила родителям то, что остаюсь здесь? Или меня похитили?

Бросив косой взгляд на Никиаса, Ариадна тихо сказала:

– Все в порядке, Деми. Ты, пусть и не сразу, сама приняла решение остаться здесь. Что же до твоей семьи, твоей мамы… Я попросила Пигмалиона создать твою копию – статую, которая ожила и стала тобой. Теперь она, прости, тебя заменяет. Ты хотела этого, чтобы не причинять маме боль своим исчезновением.

– Ты сделала… что?! – Из позы Никиаса ушла расслабленность. Он подался вперед, вперив взгляд в Ариадну.

– Ты слышал, – спокойно отозвалась она.

Деми выдохнула, чувствуя, как легчает на сердце.

– Ты бы предпочел, чтобы невинный человек страдал, потеряв своего ребенка? – стараясь, чтобы голос звучал ровно, бросила она Никиасу.

Сумела выдержать его взгляд. Не ожидала ответа, но он все же глухо сказал:

– Нет. Не хотел бы. Если Изначальный мир не расплетет магию Пигмалиона… Может, оно того и стоило. Но чтобы мать твоей инкарнации не заподозрила неладное, тебе придется раз в пару-тройку лет забирать свою реплику в Алую Элладу, чтобы подправить ее черты, сличить с твоими собственными. Чтобы она взрослела и старела вместе с тобой.

Его слова на мгновение выбили почву из-под ног. Деми отчего-то подспудно ждала, что буквально каждое ее слово Никиас будет принимать в штыки. Не ожидала, что он признает ее план неплохим и даже даст что-то вроде совета. Подскажет то, что и сама Деми, и Ариадна, судя по ее реакции, явно упустили из вида. Она растерялась, не зная, как ко всему этому отнестись. Казалось, она с куда большей готовностью ждала ненависть и злобу, чем проявление понимания.

Воцарилось неловкое – со стороны Деми уж точно – молчание, которое нарушила Ариадна.

– Я буду напоминать тебе о том, чтобы, м-м-м, подновлять реплику.

– Спасибо, – озадаченно отозвалась Деми.

Ее благодарность предназначалась двоим. Никиас пробормотал что-то неразборчивое и вышел из комнаты. Ариадна проводила его долгим, задумчивым взглядом.

Деми сидела на кровати, сжимая ладонями виски.

– То, что ты сказала… Я могу как-то…

– Исправить содеянное? Да. Тебя ждет встреча с Цирцеей, которая уже готовит нужный ритуал. Тот, что позволит тебе вернуть память.

– Что ты знаешь о ней? – заинтересованно спросила Деми, подразумевая: «Кроме того, что из легенд и мифов знаю я сама».

– Цирцея – дочь Гелиоса и нимфы-океаниды. Она будто соткана из противоречий. В ней течет божественная кровь, но она не бессмертна. Однако тело ее не меняется – на всех картинах она изображена одинаково. Кто-то говорит, что благодаря тесной связи с Хроносом Цирцея подчинила себе само время. Кто-то – что она рождает дочерей, похожих на нее как две капли воды, а потом переселяет свое сознание в их тело. Цирцея добра и готова оказать любую посильную помощь людям, но при этом она – коварная соблазнительница, умело использующая в своих играх мужчин.

В голосе Ариадны не было осуждения, она просто пересказывала все, что знала. А после промелькнула и теплота, причину которой Деми поняла не сразу.

– Она относится к своим заклинаниям, как Дедал к своим творениям. Не просто сплетает их, как другие, – кует их.

Деми помолчала, обдумывая ее слова.

– Выходит, все, что мне остается сейчас, – ждать, пока Цирцея не сплетет заклинание? И сидеть в башне, как ждущая спасения принцесса?

– Я в детстве любила такие сказки, – рассмеялась Ариадна.

Улыбка ее увяла, когда Деми бросила:

– А я нет. – Она поморщилась. – Верней, сейчас понимаю, что мне не нравится эта идея. Я… Мне нужно к Кассандре.

Зачем, Ариадна спрашивать не стала. Ждала, пока Деми соберется – вероятно, чтобы провести ее к провидице, хотя к тому времени Деми и сама вспомнила, куда нужно идти.

– Ты всегда меня сопровождаешь? – полюбопытствовала она, расчесывая волосы, что чуть волнились после наспех принятой ванны.

Ариадна потерла кончик носа.

– Не всегда, но часто. Я… Даже не знаю. Я не смогу при случае тебя защитить, как Никиас, и очевидного смысла постоянно находиться рядом с тобой для меня нет. Просто… Наверное, я приняла твою историю слишком близко к сердцу. Я хочу, чтобы она закончилась твоей – и нашей – победой. Хочу, чтобы ты открыла пифос с надеждой и выплеснула на Алую Элладу ее ослепительный свет. И хочу быть рядом, когда это случится. – Она смущенно рассмеялась. – Я та еще, наверное, честолюбивая эгоистка.

Деми покачала головой.

– Нет. От тебя самой исходит такой свет… Ты ощущаешься как что-то правильное. Родное. Как человек, которому я действительно могу доверять.

Она отвернулась к зеркалу, чтобы избавить Ариадну от необходимости отвечать и чтобы скрыть свое собственное смущение. Деми не знала, что их связывало, и возникало чувство, будто она признается в симпатии совершенно чужому ей человеку. Но Ариадна не была для нее незнакомкой.

От хитросплетений ее рассуждений начала раскалываться голова.

После громкого, бодрого стаккато в дверь в комнату вошел парень с золотистыми упругими кудрями, которым позавидовала бы любая девушка. Он держал руки за спиной, не позволяя увидеть, что в них.

– Фоант? – удивилась Ариадна. – Что ты здесь делаешь?

– Я решил проводить больше времени со своей семьей, – пропел он, целуя ее в щеку.

Деми замерла с гребнем в руках. Потом с расширенными глазами указала им поочередно на Ариадну и Фоанта.

– Вы – мать и сын, верно? В первой своей инкарнации?

– Да, только я даже не знаю, гордиться мне этим родством или…

– Она шутит, – осуждающе сказал Фоант. – Мной невозможно не гордиться. Я безупречен, словно Аполлон. Только еще умнее.

Ариадна улыбнулась, впрочем, не торопясь подтверждать его слова.

– По правде говоря, я хотел проведать нашу Пандору. И как верный сын Диониса… – Имя бога виноградарства, веселья и удовольствия Фоант выделил особенно, если вдруг Деми, не дай боги, вдруг позабыла об этой линии родства. – …Я принес с собой чарочку вина.

Она наконец смогла увидеть эту «чарочку» – огромный закрытый крышкой кувшин.

– Фоант, – простонала Ариадна. – Эос-Заря едва проснулась, а Гемера еще даже не вознеслась на небо!

Он с независимым видом пожал плечами.

– Олимпийских богов подобные мелочи никогда не волновали.

– Спасибо, Фоант, – посмеиваясь, сказала Деми. – Но я, пожалуй, все-таки откажусь. Для разговора с Кассандрой мне нужна ясная голова.

– Ох, – поморщился он. – Кассандра. От ее строгости у меня изжога.