— Опять меня проверяешь, мисс Харден? — в глазах Лиама было веселье, на его идеальном лице появилась хитрая улыбка, та самая, которая заставила меня покраснеть из-за того, что меня снова поймали. Хотя отрицать это было нельзя.

— Трудно не сделать этого, когда ты так ходишь! — я указала на отсутствие рубашки.

— Мне что-нибудь надеть?

— Не беспокойтесь о моем счете. Я вполне довольна таким видом, — я призналась, прежде чем спрятаться за чашкой кофе и сделать медленный глоток. — На самом деле я восхищалась твоими татуировками. Они красивы. Что там написано?

— Perdonare sì dimenticare mai. Это означает: «прощай, да, никогда не забывай».

— Есть ли за этим история?

— Что-то в этом роде, — сказал Лиам, в его глазах отразилось что-то вроде дискомфорта.

— Кто она? — я осмелилась задать вопрос, на который боялась получить ответ. Я надеялась, что это не изображает кого-то реального, кого-то достаточно важного, чтобы оставить след на его коже на всю жизнь. Какие еще части его тела травмировала эта женщина?

— Насколько хорошо ты знаешь римскую мифологию?

— Римская мифология? — все древнее мне было абсолютно по душе. Египтянин, грек или римлянин, но этот не звонил ни в какие колокола. — Она богиня? Я не помню, чтобы когда-либо видела это изображение.

— «Деа Тацита», — сказал он с сильным итальянским акцентом.

— Как клуб?

— Как клуб, — он повторил. Теперь стало понятно, почему Элисон сказала, что у нее там связи. Но почему это имя имело такое большое значение?

Теперь я еще больше запуталась. Словно заметив вопросы, накапливающиеся в моей голове, Лиам уточнил: — Богиня мертвых. Силенсор недостойных. И да, мы владеем клубом.

— Я никогда о ней не слышала. Во всяком случае, я всегда предпочитала греческую мифологию. Но почему римская богиня? Есть ли в этом смысл?

— Ты предпочитаешь греков? Действительно? Я воспринимаю это как оскорбление, мисс Харден, — он ответил, изображая возмущение.

— Что? Почему? — я была совершенно потеряна.

— Потому что мы, итальянцы, очень серьезно относимся к своему наследию. А любить греков, стоящих выше нас, — это серьезное оскорбление.

— Итальянцы? Я думала, ты француз. Твой отец такой же француз, как и они, и твоя фамилия тоже.

— Да, мой отец француз, но моя мать полностью итальянка.

Я видела ее вчера на вечеринке, но мне не удалось с ней познакомиться, и Элисон, конечно же, никогда не говорила об этом ни слова.

— Они встретились на юге Франции, в Каннах, когда моя мать была в отпуске после короткой поездки в Италию, чтобы навестить родственников.

— Я понятия не имела. Беру свои слова обратно, кажется, я передумала. Итальянский язык становится моим новым любимым вкусом, — я озорно улыбнулась: — Но почему богиня мертвых?

Меня заинтересовал этот вариант. В мифологии было так много могущественных фигур, почему он выбрал менее известное и темное божество?

— Это длинная история. Может быть, когда-нибудь я расскажу тебе об этом, — в его позе появился новый дискомфорт, его голос стал более серьезным, а грудные мышцы ритмично напряглись. Лиам избегал моего взгляда, возясь с яичницей на тарелке, демонстрируя беспокойство, нетипичное для уверенного в себе мужчины, сидящего передо мной.

Я хотела спросить о словах, написанных на его руке, но сейчас определенно было неподходящее время.

Мы оба замолчали, и, в отличие от предыдущего, этот был заряжен другой энергией, заставляя меня чувствовать, будто я подошла слишком близко к его пространству, раздвигая границу, которую он не хотел, чтобы кто-то трогал, не говоря уже о попытках ткнуть дырку, как я делала. Поэтому я сделала единственное возможное. Я отпустила это и отклонилась.

— Не мог бы ты… хм… может быть, пообедать со мной сегодня?

— У меня уже есть планы, — он ответил тоном, который мне совершенно не понравился.

— О, хм, конечно. Я просто постираю их и пойду домой, — мой дрожащий голос сумел произнести это, когда я встала и взяла тарелку. Я предполагала что-то, и если бы смущение могло убить, меня бы похоронили.

— План состоит в том, чтобы запереть тебя в этой квартире до вечера воскресенья. Вы, мисс Харден, не покинете это место в ближайшее время, — я скомкала салфетку и швырнула ее ему в грудь, на моих губах появилась улыбка облегчения.

— Ты мудак, ты это знал?

— Я? Конечно.

— Я подумаю об этом, — я изобразила ровный тон и ушла с посудой, поставив ее в раковину, чтобы начать мыть. Руки Лиама обвились вокруг моей талии, его губы коснулись чувствительной плоти чуть ниже моего уха.

— Думать об этом? Тебе нужно об этом подумать? — поддразнил он, его зубы медленно погружались в мою кожу. — Позволь мне показать тебе, что я думаю о том, чтобы тебе пришлось об этом думать.

Лиам зачерпнул пригоршню воды и плеснул мне прямо в лицо, его неумолимый смех эхом разнесся по всей кухне, пока я пыталась отдышаться. С моего лица капала холодная вода на рубашку, промокая ее насквозь.

Я повернулась к нему, мои глаза сузились в тонкие щелочки, слово «месть» проносилось у меня в голове.

— Кажется, ты очень доволен тем, что только что сделал. Позволь мне сейчас увидеть это самодовольное лицо, — направив кран прямо на него, не обращая внимания, если я все намочу.

Все средства хороши в любви и на войне.

Лиам боролся с струей воды, наконец ухватившись за нее и направив ее в мою сторону. Мы представляли собой одинаковую компанию мокрых, запыхавшихся месивцев, смеявшихся так сильно, что было трудно вдыхать кислород.

Огромная лужа на полу заставила его поскользнуться, и я не смогла сдержать еще более громкий смех, вырвавшийся из моего рта. Он сидел, посмеиваясь, мокрые пряди волос обрамляли его лицо, и протягивал руку с просьбой помочь встать.

Как только я вложила свою руку в его, я почувствовала сильное притяжение, заставившее меня упасть прямо на него. Лиам перевернул нас, моя спина приземлилась прямо в эту лужу, а он раздвинул мои ноги и встал между ними.

Если раньше я была мокрой, то сейчас я была полностью мокрой. Белая футболка, которую он мне одолжил, теперь стала прозрачной, мои соски затвердели от холодной воды и от мысли, что Лиам прижался ко мне.

Внезапно он потерял улыбку, его взгляд скользнул по моему телу, в то время как он держал мои руки над головой.

— Моя одежда определенно смотрится на тебе лучше, — его голос был низким, попадая прямо в самую приятную точку, где я чувствовала, как он ужесточался против меня.

Губы Лиама зависли над моими, казалось, целую вечность, на расстоянии одного вздоха, дразня меня своей близостью, заставляя с каждой секундой жаждать этого поцелуя все сильнее. Он пристально посмотрел мне в глаза, как будто запечатлевая этот момент в памяти, длинная пауза, пропитанная интенсивностью, которую я не осмелилась расшифровать.

Он поймал мои губы в нежном поцелуе, его глаза закрылись, когда он наслаждался моими губами, как будто это было в последний раз. И внезапно все закончилось.

— Возможно, это лучшее воспоминание, которое у меня останется на этой кухне, — прошептал он мне, прежде чем снова жадно взять мои губы в свои.

Похоти и страсти было недостаточно, чтобы описать это. Он поглощал меня каждым прикосновением своего языка, каждым толчком своих бедер, каждым дюймом моего тела, покрытым его блуждающей рукой. Электрические токи пробежали по моей коже, когда Лиам еще глубже прижал ко мне свой твердый член, его рука скользнула вверх по краю моей мокрой футболки. Каждый палец, который меня касался, заставлял меня дрожать от восторга, желая еще больше этой новой зависимости.

Он внезапно снова разорвал поцелуй, прежде чем его рука достигла моей груди. Тяжелые вздохи, выскальзывающие из его рта, говорили мне, что ему нужен весь самоконтроль, а затем еще немного, чтобы иметь возможность остановиться там, куда все движется.

Ему потребовалось несколько мгновений, чтобы собраться с дыханием, сухо сглотнуть и крепко зажмурить глаза, прежде чем он смог говорить.