Это было в начале семидесятых, Эденландия была тогда на пике популярности. Звева была маленькой, и мы с Катериной решили впервые отвести ее посмотреть на большой тематический парк – гордость Неаполя и всего Апеннинского полуострова. Катерина была очень воодушевлена, а наша дочь прыгала от нетерпения; единственным, кому никак не удавалось разделить общий энтузиазм, был я. Во всяком случае, до того момента, пока я не познакомился с одной девицей лет двадцати – кажется, ее звали Дебора, которая с двумя своими подружками стояла у стойки со стрельбой по тарелочкам, где в качестве приза полагались мягкие игрушки. Катерина со Звевой застряли в «Доме кривых зеркал», так что я подошел к этой троице и начал свой обычный подкат, даже не слишком завуалированный. За короткое время у меня получилось выиграть для Деборы вожделенную игрушку и завоевать ее сердце. Поблагодарив меня, она удалилась вместе с подружками, хихикая и бросая на меня исподтишка обольстительные взгляды. Весь остаток дня в моих мыслях витала улыбка Деборы, затмив собой улыбку моей дочери, которая тем временем, казалось, просто с ума сошла от восторга от окружающего ее зрелища.
Это мог бы быть просто чудесный день, я мог бы и должен был бы пребывать в состоянии гармонии со своей жизнью: с моей женой, бросавшей на меня полные любви взгляды, с моей дочерью, которая весело смеялась, уцепившись за мою руку, с моим городом, решившим подарить мне день, будто сошедший с красочной картинки. Но я встретил Дебору, ее упоительное тело, ее немного детский смех, ее преисполненный чувственности взгляд. И потому я притворился, будто счастлив так же, как и моя семья, хотя счастлив не был, и не столько из-за исчезновения юной музы, сколько из-за самого факта, что мне оказалось достаточно встретить ее – совершенно заурядную девчонку, чтобы перестать замечать красоту этого дня.
На выходе я снова с ней столкнулся, и, увидев меня за руку со Звевой и рядом с Катериной, она удостоила меня иронического, а может, даже несколько презрительного взгляда. Я опустил голову от стыда, спрятав его за неловкой улыбкой, адресованной дочери.
С Федерико мы от карусели с лошадками перешли к американским горкам, от паровозика к Дикому Западу, а потом очутились на знаменитом летающем Драконе – своего рода поезде, который вот уже полвека бегает по кругу, соблазняя идиотов вроде меня ухватить на лету дурацкий подвешенный бантик. Что ж, мы сделали целых шесть кругов, пытаясь зацепить этот проклятый бант, – уже на третьем Федерико заявил, что ему скучно, и стал просить, чтобы мы пошли за попкорном, но я ничего не желал слушать: пока я не поймаю желанную цель, мы никуда не уйдем. Я снова встал в очередь и уже собирался купить энный по счету билет, как вдруг один тип лет сорока в сопровождении пухлого сына, поедающего сахарную вату, ловким движением ввинтился между людьми и пробрался к кассе.
Прожив восемьдесят лет в Неаполе, любой человек мог бы усвоить простейшее правило: никогда не начинай ссоры с самоуверенным типом, покрытым с ног до головы татуировками, с характерным простонародным выговором. Это не тот город, где стоит к таким придираться. Тем не менее я подошел к этому благородному дону и воскликнул:
– Уважаемый синьор, вы разве не заметили, что здесь очередь?
Он мельком бросил на меня скучающий взгляд, процедив:
– И че? Я стоял.
Меня понесло.
– Может быть, я неясно выразился. Вы должны вернуться и встать в очередь!
На этот раз я удостоился его полного внимания.
– Да че те надо? – проговорил он доверительным, но отнюдь не дружелюбным тоном.
– Чтобы вы пошли и встали в очередь! – с горячностью заявил я.
Кто-то из стоявших у меня за спиной потянул меня за рукав и негромко сказал:
– Оставьте, не обращайте внимания.
Если бы у меня было время, я бы развернулся и накинулся и на него тоже, хотя по большому счету он просто пытался меня спасти. Я бы бросил ему в лицо всю правду: что это именно потому, что все оставляют подобных типов в покое и делают вид, будто не обращают внимания на их поведение, люди в этом городе продолжают вести себя слишком нахально. Но мне было некогда, потому что этот амбал, кажется, был задет моими словами и с угрожающим видом сделал шаг в мою сторону.
Я уже был готов представиться полковником в отставке, как меня опередил парнишка-охранник: он вручил моему собеседнику билеты и попросил его – это просто невероятно! – «не обращать внимания». И он так и сделал: милостиво не стал обращать внимания – ведь в Неаполе все в этом мастера, за исключением вашего покорного слуги. Мне хотелось бы настоять на своем, вот только Федерико, стоявший рядом со мной, не спускал с меня глаз и был явно напуган, так что я заплатил за билеты и мы уселись в вагонетку, чтобы сделать очередной круг. За секунду за того, как поезд-дракон тронулся, я повернулся к внуку и сказал:
– Если ты и правда хочешь здесь жить, не поступай, как твой дедушка, а учись унылому и печальному искусству «не обращать внимания».
Я думал, что поход в луна-парк позволит мне восполнить все пробелы в нашем общении с внуком, но как только мы оказались за воротами, он потребовал, чтобы мы отправились в находившийся тут же напротив зоопарк – подтвердив тем самым мою теорию, согласно которой нужно как можно меньше уступать другим, и тогда у них не будет появляться в отношении тебя излишних ожиданий. Так или иначе, но после того, как я уже был сыт по горло пиратами, космическими кораблями, лошадками и драконами, мне пришлось вдобавок присутствовать при печальном зрелище, наблюдая за зверями в клетках – еще один опыт, которого я бы с удовольствием избежал.
Я узнал, что фламинго обязан своим розовым цветом микроскопическим рачкам, которыми он питается, что лишь пятнадцать процентов новорожденных птенцов страуса выживают в первый год своей жизни из-за большого количества хищников и что черные лебеди моногамны и проводят всю свою жизнь в компании одной-единственной подруги. Было бы довольно смешно, если бы и мы становились того же цвета, что и употребляемая нами пища, и какой бы было трагедией, если бы лишь незначительный процент малышей достигал взрослого возраста. А уж надеяться на то, что человек также будет моногамен и проведет жизнь рядом с единственным спутником, вообще не приходится. На такой подвиг способны только отдельные виды животных.
В любом случае на выходе из зоопарка я был доволен, что подарил моему внуку воспоминание, которое, вполне возможно, он пронесет с собой большую часть жизни. И поэтому в безмятежном, благодушном настроении я шел по улице вместе с Федерико, когда навстречу мне вдруг попался мой отвратительный сосед по дому. На самом деле он шел по противоположному тротуару и меня не заметил. Он только что вышел из банка вместе с двумя другими людьми: все они смеялись и перешучивались. Увидев его таким спокойным и уверенным в себе, в прекрасном темном пиджаке, я даже на секунду засомневался, что речь идет о том самом человеке, который сделал с Эммой то, что он сделал. Я смотрел и не мог оторвать от них глаз – от этих беззаботно болтавших и жестикулировавших хорошо одетых парней: они ничем не отличались от сотен других и потому были почти невидимы: три призрака, которые, если бы среди них не оказалось его, промелькнули бы на мгновение перед моими глазами, чтобы затем бесследно кануть, раствориться в событиях дня, как утренние тучки.
На первый взгляд в моем соседе не было ничего настораживающего: элегантный, открытое улыбающееся лицо, внушающий доверие вид. И тем не менее от одного взгляда на него по мне пробегала дрожь. Как может человек иметь два разных обличья? Как одно может не сказываться на другом? И почему для посторонних зло часто неуловимо? Может быть, потому, что оно прячется в мрачных глубинах, не поднимаясь на поверхность. Как облака, краешек которых позолочен лучами солнца, но в середине они черные и полны ярости.
– Кто это? – внезапно спросил Федерико.
– Один друг, – ответил я не колеблясь.
Я продолжал пристально смотреть на врага, пока он наконец меня не заметил. Только тогда улыбка на его лице погасла. Я не трус – во всяком случае, я каждый день борюсь, чтобы не быть им, – и все же под взглядом его звериных, хищнических глаз я почувствовал нечто очень похожее на страх. Однако потом я сказал себе, что это он должен меня бояться, а не наоборот, так что я выдержал его взгляд и не отводил глаз, пока этот скользкий тип не повернулся ко мне спиной и не удалился. Затем и я снова пошел своей дорогой, держа за руку Федерико.
