– Ах вы мерзавец, вы говорите с генералом армии в отставке. Извольте сбавить тон, а не то я сотру это идиотское выражение с вашего лица!

Он отступает, и я удовлетворенно усмехаюсь. «Генерал армии» – это работает всегда. Этот ублюдок собирается что-то возразить, но как раз в этот момент открывается дверь и на пороге появляется она. Парень вкладывает всю накопившуюся у него злость во взгляд, которым он награждает свою жену, и потом бросается в квартиру и исчезает за дверью. А Эмма остается на пороге и поворачивается ко мне. Я улыбаюсь ей, гордый собой, только вот дамочка, кажется, не слишком довольна.

– Что вам от меня надо? Не лезьте не в свое дело, вас никто ни о чем не просил! – И закрывает за собой дверь.

Я остаюсь на площадке с лицом, с которого еще не успела полностью сойти улыбка, потом огорченно вздыхаю и направляюсь в сортир. Мне приспичило помочиться – так всегда случается, когда я злюсь или волнуюсь. Я сажусь на унитаз, и появляется Вельзевул, чтобы потереться о мои морщинистые икры. Я обращаюсь к нему – моему единственному слушателю:

– А ведь я чуть не дал себя убить – лишь бы защитить ее! Я просто глупый сентиментальный старик. Нельзя спасти того, кто этого не хочет. За почти восемьдесят лет я все еще этого не понял!

Вельзевул смотрит на меня безучастным взглядом, потом решает не терять времени с выжившим из ума стариком, который разговаривает сам с собой, и начинает вылизывать себе лапу. Я всегда находил такой способ мыться просто гениальным: он не требует затрат, не загрязняет окружающую среду и не отнимает у тебя много времени. Только для этого нас должны бы были сделать очень гибкими и с цепким языком. Я часто спрашиваю себя, почему нас создали такими сложными: с какой стати нам потребовались все эти органы, сосуды, кровь, кишки, ногти, волосы? Неужели не было альтернативы попроще? И потом, почему нам нужно получать энергию извне – из воды и пищи? И почему нам необходим кислород? Разве нельзя было сделать нас самодостаточными? Это глубокий вопрос, и если, размышляя над ним, я просижу в туалете еще хоть немного, то кончится тем, что у меня онемеют ноги и, чтобы вернуться в кровать, мне придется вызывать спасателей.

Раздается звонок в дверь. Вельзевул стремглав прячется под диваном. Я смотрю на часы: сейчас четверть пятого. Ночка выдалась более оживленной, чем обычно. Наверное, это Эмма хочет извиниться, или, может быть, ее муженек передумал и решил начистить мне рожу. Я замираю посреди коридора и навостряю уши. В дверь снова звонят, коротким звонком. Злодей за дверью собирается меня убить, но вместе с тем беспокоится, чтобы не перебудить весь дом. На долю секунды я испытываю искушение вернуться в кровать и заткнуть уши берушами, которые все еще храню в ящике тумбочки, потом в мыслях у меня всплывает лицо этого тюфяка Марино, и я открываю дверь. Если меня ждет смерть, то что ж – я хочу встретить ее живым.

Передо мной возникает жалкая фигура Элеоноры Витальяно в халате и тапочках.

– Привет, – первым здороваюсь я.

– Привет. Прости, что в такое время, но мне надо с тобой поговорить.

Я не привык пускать женщин к себе в квартиру, особенно когда я в пижаме, но слово «женщина» вряд ли можно отнести к моей соседке. Как только я закрываю дверь, появляется Вельзевул.

– Солнышко, так вот куда ты запропастился! – восклицает она, хватая на руки коварного котяру, уже забывшего и гостеприимного хозяина дома, и сожранную ветчину.

– Чезаре, я слышала то, что тут недавно творилось на площадке… – Ей кажется, что она шепчет, но поскольку она глухая, то громкость ее голоса совершенно не соответствует таинственному выражению лица.

– Мм… – тяну я, не зная, что еще сказать.

– Ты очень правильно сделал, что вмешался, – продолжает она, – этот тип заслуживал, чтобы кто-нибудь дал ему отпор.

Я киваю и остаюсь стоять у входной двери: надеюсь, таким образом старушенция скорее догадается убраться восвояси. Но нет – она так и стоит, держа на руках своего дорогого Фуффи, и пристально глядит на меня.

– Элеонора, сейчас четыре часа утра… – с укором произношу я, но она даже не желает слушать.

– Думаю, что этот человек бьет свою жену!

Я смотрю на нее во все глаза. Так значит, бабулька не настолько выжила из ума, как я считал.

– С чего ты взяла?

– А?

Я немного прибавляю громкость голоса:

– Я говорил… Ты в этом уверена?

– Да уверена, уверена. Знаешь, я не слишком хорошо слышу, но эта парочка в последнее время поднимает такой ор…

– Это да.

– Представь себе, вчера ночью я видела, как они возвращаются домой, и она прикрывала лицо платком.

– В любом случае, девушка попросила меня не лезть к ним. Я так и поступлю, – коротко отвечаю я.

– А если что-нибудь случится?

– Уж, конечно, моей вины в этом не будет.

– Мы могли бы вызвать полицию.

– Вызывай сама – меня чуть не поколотили, а потом я еще слушал упреки. Короче, Элеонора, я и правда понимаю твое беспокойство, но знаешь, сейчас так поздно…

– Да, прости, ты прав. Дело в том, что мне больше не спится по ночам…

– Да уж, я тебя понимаю.

Странная штука жизнь. Когда ты молод и полон сил, тебе не составляет труда заснуть, а когда ты становишься дряхлым стариком и такое занятие, как сон, прекрасно помогло бы тебе скоротать время – ты не в состоянии и глаз сомкнуть.

– Но если эта парочка опять начнет ругаться, я тебя позову, – предупреждает Элеонора, выходя на площадку.

– Хорошо, – киваю я. В этот момент я готов пообещать ей все что угодно.

Я прощаюсь с ней и с этим пройдохой Вельзевулом и закрываю за собой дверь. Снова бросаю взгляд на часы: половина пятого утра. Теперь уже бесполезно пытаться заснуть, лучше поставить кофе на огонь. Что за чудная ночка! Посиделки на кухне в компании кота-подлизы, разборки, в ходе которых меня чуть не убили, упреки со стороны гадкой соседки, которую я же и старался защитить, и болтовня с Элеонорой Витальяно. Хорошо, что уже скоро взойдет солнце. А пока мне стоит принять душ. Правы все мои соседи по дому – пусть даже эта кошатница и милая, но, бог мой, как же от нее воняет.

Когда доживаешь до моего возраста, неизбежно думаешь об итогах собственной жизни: о том, что сделано и что упущено, какие ошибки совершены, какие возможности потеряны. Но все же, поскольку мне никогда не нравилось подводить итоги, я избегал и по-прежнему избегаю этим заниматься. Все равно, что ни говори, если меня отправят на Землю еще десять раз, то каждый раз я буду идти тем же путем, постоянно спотыкаясь о те же камни. Большинство из нас похожи на муравьев – следуют по уже проторенному пути. А потому – не беспокойтесь, я не буду докучать вам, составляя список моих сожалений, а лучше поговорю о женщинах, остающихся все же, по моему мнению, одной из главных причин, ради которых стоит жить.

Сколько их у меня было: красивых и уродливых, милых и отвратительных, добрых и стерв. И ни одной из них я не любил так, как тех единственных трех, которыми мне не удалось обладать. Известно, что радость от обладания чем-либо – будь это машина, дом, работа и даже женщина – сгорает быстро, как воск на огне. Но вот то, что не получаешь, никогда не надоест. Поэтому-то даже и теперь, когда я стал скрюченным старикашкой, который может надеяться разве что на альтруизм (назовем это так) Россаны, единственные дамы, чей образ посещает меня в ночной тишине – помимо моей жены, – это они: три змеи, не пожелавшие лечь со мной в постель.

Анна училась со мной в одной школе: у нее были светлые волосы, зеленые глаза и большие сиськи. Я, как только ее увидел, сразу втюрился. Что и говорить – еще в те времена я питал чрезмерную страсть к округлым формам. Проблема в том, что она была старше меня, хоть и всего на год. Тем не менее в подростковом возрасте эти триста шестьдесят пять дней в пользу женщины играют большую роль; за то время, которое Земля тратит, чтобы совершить оборот вокруг Солнца, женщина уже поняла, что ты – мелкое и ничтожное существо из младшего класса – значишь не больше, чем жвачка, прилепленная под ее партой.